«Кредиты и кризис». Почему россияне всё чаще отдают детей государству

В зале реабилитационного центра идут занятия по рисованию. Черноволосый мальчик старательно выводит жёлтым карандашом солнце, а под ним фигуры людей. Чтобы было понятно, подписывает: «Антон, мама и папа». «Родители пьют и забыли о нём, — вздыхает директор центра, — а он всё равно рисует маму. Они все рисуют счастливые семьи. Только не все нужны своим родителям».

Экономический кризис, господствующий в стране вот уже несколько последних лет, породил безработицу, безденежье и депрессии у самых бедных жителей страны. Люди оказались в глубокой яме — не только финансовой, но и моральной. Они теряют смысл жизни и желание бороться со страшной действительностью. И всё чаще решают отдать детей государству.

Зачем жить дальше, что делать и как вытащить себя из трясины, казалось бы, всепоглощающего уныния, частенько объясняет родителям своих воспитанников директор социально-реабилитационного центра Курчатовского района Челябинска Владислав Алфёров.

Сюда попадают совершенно разные дети. Кого-то забирают из асоциальных семей и привозят специалисты соцзащиты, других передают на перевоспитание органы опеки и попечительства, третьих просят принять родители — на время, пока не обретут силы жить дальше и средства кормить детей. Есть ещё четвёртые: они, достаточно взрослые, просятся сами, ведь дома нечего есть, мама в загуле, папа в тюрьме.

Не творожным сырком сыт человек

Центр, рассчитанный на 70 воспитанников, сейчас вмещает в себя 75. Все они живут временно, подчёркивает директор, в среднем — год. Главная задача СРЦ, в отличие от того же детского дома, — найти ребёнку семью. Если это возможно, перевоспитать родителей, пьющих и неработающих, если нет — найти и объяснить родственникам, что лучше всего ребёнку будет в семье, а не в казённом учреждении, даже самом хорошем.

«С родителями, которые не в состоянии растить своего сына или дочь ввиду отсутствия работы и денег, мы ведём колоссальную работу, — рассказывает Владислав Алфёров. — Заключаем так называемый социальный контракт. В нём прописываем все условия: центр обязуется, например, 6 месяцев кормить, поить, одевать, обучать ребёнка, полностью организовывать его досуг, а родители должны за это время устроиться на работу. К сожалению, не всегда этот контракт выполняется последними. Конечно, если мы видим, что мама старается, хотя бы встала на учёт в службу занятости или нашла худо-бедно какое-то место работы, контракт продлеваем ещё на полгода. Здесь важно ещё одно: не породить социального иждивенчества, дескать, ребёнок, слава богу, пристроен, можно о нём не заботиться и катиться по наклонной дальше».

Бывают и абсурдные ситуации. Допустим, родители падали в ноги, умоляя, чтоб ребёнка взяли в СРЦ, ведь потеряли работу из-за кризиса, нет денег совершенно, всеми силами ищут способы заработка, но нужно время. Ребёнка принимают. А вечером сотрудники центра идут в магазин и встречают маму, которая, как говорит Алфёров, «не творожный сырок покупает, а кое-что погорячее». И начинается: «На питание ребёнка нет денег, а на водку есть?». И в ответ: «Вы не понимаете, напиться и забыться, всё болит, коллекторы долбят, всё из дома продано, кредиты душат, как жить?».

«А дети всё равно рисуют маму»

Львиная доля воспитанников центра — дети из многодетных или неполных семей. Родители, а зачастую это одна мама, не могут их содержать. Вот здесь важно, подчёркивает Алфёров, не могут или не хотят. Допустим, человек действительно оказался в сложной жизненной ситуации, задолжал банкам и потерял работу, но всячески старается выкарабкаться из ямы. Здесь, в центре, постоянно: приезжает к сыну или дочери, привозит конфеты, плачет и старается изо всех сил выйти на такой уровень жизни, чтобы забрать его назад. Но есть и другие: и не стараются, и не хотят, и привыкают к разлуке. «Вообще, в корне проблемы — кредиты и кризис. Доступность кредитов, а также огромное число микрофинансовых организаций, предлагающих взять заём всем желающим под дикий процент. Люди берут деньги и не понимают, что отдавать всё равно придётся. И не сто тысяч рублей, как брал, а, допустим, двести». И тогда человек перекредитуется, гасит один заём посредством другого, и его долг растёт, как снежный ком. А если человек ещё лишается заработка из-за кризиса — пиши пропало».

Мы идём с Владиславом по кабинетам центра. Здесь, в комнате с маленькими кроватками и низкими стульями, живут дети от трёх до шести лет. Одну девочку гладит по голове воспитатель: она недавно потеряла маму, ей очень трудно. Ребёнок с ДЦП привезён из цыганского табора. Принято считать, что цыгане дружны и чужих детей у них не бывает. Однако этого ребёнка пока не поспешили забрать многочисленные тёти и дяди.

Благополучное неблагополучие

Впрочем, иногда сюда попадают дети и из совершенно благополучных семей. Обеспеченные родители, а ребёнок сбегает из дома и прогуливает школу. Как так? Причин множество. Владислав Алфёров рассказывает историю своего воспитанника: «Есть мама с дорогой машиной и большой зарплатой и властная бабушка. Между собой женщины не могут найти общий язык. Сыну 15, он устал жить в атмосфере ругани и борьбы за превосходство одной над другой. В один момент ушёл из дома. Разговаривали с ними, боролись, объяснялись, внушали. Чуть не потеряв ребёнка, взрослые умные приличные женщины смогли договориться между собой и прекратить скандалы».

Или история противоположная. Ребёнок попадает в СРЦ и впервые в 9 лет идёт в школу. Это не просто педагогическая запущенность. Причина — на занятия ему было просто не в чем идти! То есть ни одежды по сезону, ни школьной формы у ребёнка никогда не было. Излишне говорить, что для такого мальчика пребывание в СРЦ — манна небесная, где он впервые в жизни наелся досыта и взял в руки яркий фломастер. Дома не было ничего, никакой мебели, даже кровати. Голые стены. Мальчик из квартиры не выходил: некуда и не в чем. Стоял у окна от зари до заката. Или лежал в грязной одежде на голом полу.

Кстати, подчёркивает директор, за последние годы изменилось отношение общества к приёмным семьям. Во-первых, если не находятся родители, найти замещающую семью стало проще, ведь усыновлять стало практически модно и престижно. Во-вторых, все те организации, куда обращаются сотрудники центра с просьбой принять детей на безвозмездной основе, с удовольствием откликаются. Потому воспитанники, не видевшие ничего, кроме соседнего двора, путешествуют, ходят в походы, посещают зоопарк и цирк, играют в боулинг и питаются пять раз в день.

Владислав Алфёров за 16 лет работы центра повидал здесь всякого. И на вопрос, как защитить своего ребёнка от «кривой дорожки» и самому иметь силы жить достойно, преодолевая все неприятности, цитирует слова священника, которые недавно прочитал: «Ничего не страшно, если у вас есть ДОМ: Д — дети; О — отец; М — мать. Они должны быть вместе, любить друг друга и проводить всё время сообща».

«Вы не знаете, что такое бедность»

Корреспонденту АиФ.ru удалось найти семью, чьи дети недавно побывали в СРЦ. На условиях анонимности мы встретились на остановке с женщиной, пообещавшей рассказать, каково это — отдать своих собственных детей своими собственными руками на воспитание в казённое учреждение. Чтобы не умерли с голоду.

Навстречу идёт невысокая худенькая фигурка в синем пуховике. Лёгкие не по сезону ботинки, на голове — шаль, какую раньше носили старушки. Женщина говорит, зовут Елена, ей 35, но возраст угадать сложно: морщинистые руки, неухоженные седые волосы на чёлке, обесцвеченные от влаги сапоги. Детей у неё двое: сын 12-ти лет и дочь шести. Раньше жила в деревне, сошлась с соседом, родила старшего, не работала: хватало дел по хозяйству. Родители умерли, дом их сгорел. Гражданский муж стал бить и пить, забрала сына и уехала в Челябинск, к давней подруге, работала мойщицей посуды в ресторане. Пожили немного у неё, устроилась на работу в тот же ресторан. Получала мало, но «все объедки твои: иногда даже домой брала готовые, но недоетые блюда, не просто сама там наедалась». Потом встретила мужчину, позвал жить с собой, в съёмную квартиру. Прожили два года, родилась младшая Настя, мужчина однажды ушёл на работу и до сих пор не вернулся. Образования у Елены нет, нашла работу уборщицей в кафе. Кое-как приткнулась в общежитие, ведь за квартиру платить стало совершенно нечем. За комнату, в которой живёт с двумя детьми, отдаёт 5 тысяч. Зарплата — 10 тысяч.

Всё было плохо и трудно, но выносимо. А потом случился кризис. Зарплату в кафе урезали, потому что посетителей стало меньше в разы. Полы, которые Елена моет, не уменьшились, невесело говорит собеседница. Однако хозяин посчитал, что хватит и девяти тысяч.

Каждые сборы сына в школу перед новым учебным годом для Елены — катастрофа. Она берёт кредит в «ларёчке возле дома», как сама говорит, ведь ни один банк с таким доходом и двумя несовершеннолетними на шее денег не одолжит. Должна всем коллегам, подругам и соседям. Кому 100, кому 1000. Получая зарплату, раздаёт долги. В основном, не хватает даже на это: ведь если не заплатит 5 тысяч за комнату, рискует оказаться с детьми на улице.

Настя в детсад пошла только в этом году: не было ни сил, ни времени, ни денег заниматься устройством ребёнка, обходить врачей. Сейчас заставила нужда: на работе стали смотреть косо, что она приводит дочь ежедневно. Раньше не возмущались, понимая: куда девать такую крошку? Сейчас недоумевают: посидит одна, взрослая. Елена боится: общежитие славится криминальными соседями, драками и выбитыми стёклами на каждом этаже. Но снимать другое жильё у неё нет средств.

«Вы не знаете, что такое бедность, — устало говорит женщина. — Просто дикая, безнадёжная нищета. Никто не знает, не понимает. Когда сыну в школе одноклассники говорят: «Почему ты с собой приносишь на обед бутерброд, состоящий из двух кусков хлеба без ничего? Бутерброд — это хлеб с маслом, сыром или колбасой». Мы не видим сливочного масла, про колбасу я вообще молчу. Не полью же я ему растительного на кусок. Дети мои живут без друзей, сын стыдится сказать, что живёт в нищей общаге в комнате с мамой и сестрой и с одним туалетом на 58 человек. Дочка всегда со мной, в садик попали, только благодаря усилиям соцзащиты: оказывается, нам можно ходить бесплатно».

И тогда Елена взяла своих детей за руки и пошла в эту самую районную соцзащиту: «Заберите их, временно, сердце кровью обливается, как тяжело, но я не могу больше, они умрут с голода, денег нет даже на хлеб». Их оформили в СРЦ на полгода. Лена пошла по организациям, предлагая свои услуги уборщицы. Ей удалось найти подработку: в соседнем кафе взяли кухонной рабочей по вечерам, и раз в неделю директор заведения позвал её к себе домой помощницей по хозяйству, убирать огромную квартиру. За это Елена получает пол-оклада за день работы. Говорит, ещё не может позволить себе колбасу, но на кусочек сыра ежедневно сыну на обед уже хватает. И впервые она купила ему кроссовки, новые, в магазине. То есть теперь он пойдёт на физкультуру в своей обуви, а не в обносках, что отдали соседи.

Елена детей забрала. О СРЦ у неё самые лучшие воспоминания. Но она не перестаёт говорить, что это безумно страшно, оказаться в ситуации, когда ты вынужден в мирное время в XXI веке отдать своих любимых детей, чтобы спасти их от голода.