Через войну с любовью. История одного солдата в письмах с фронта

Тонкие листы бумаги, исписанные аккуратным мелким почерком, бережно хранились завёрнутыми в старые газеты более 70 лет. Фронтовые письма своего деда, погибшего на войне в 1942 году, оренбурженка Татьяна Горячева нашла недавно. Она знала об их существовании, но никогда не видела — бабушка и отец хранили их бережно и не показывали даже внукам солдата. Возможно, благодаря этому, слова любви и тревоги, написанные в окопах «на коленке», можно прочесть и сегодня.

«Родная моя Нюкошка, Ларочка и Толюшка!» — все фронтовые письма оренбуржца Блинова к своей семье (жене Евдокии, дочери и сыну) начинаются с нескрываемой нежности. Десятки конвертов и почтовых карточек он отправил в родной Чкалов меньше чем за год (а именно столько комиссар провёл на фронте). По некоторым из них можно восстановить картину войны и мира, увиденную советским солдатом.

6 декабря 1941 года

«…Непосредственно в боях с фашистами участвовал три раза — и надо сказать, какого-либо страха и боязни не чувствовал, а наоборот, мной овладевало спокойствие, и приходилось влиять на других возбуждённых и нервных бойцов. <…> Начал писать, началась бомбёжка. Единственная печаль у меня — отсутствие каких-либо сведений о том, как вы живёте. Целую тебя крепко. Целую своих дорогих ребяток, Ларочку и Толюшку. Поцелуй ты их от меня, а они тебя».

27 декабря 1941 года

«…Часть находится в постоянном движении. Прошли всю Московскую область, очищая её от фашистских захватчиков. Нюка, передавай большой привет моей матери и родственникам».

15 января 1941 года

«…Дорогая Нюкаша! Меня беспокоит отсутствие от тебя писем. Выехал я из дома 8 октября, и хотя бы одно слово из дома было — ничего совершенно. Может быть, ты не получаешь от меня письма?

Прошу тебя по получении этого письма написать, что и как в семье… Я пока жив, меня это больше чем интересует. Мне дорога семья, и я хочу о ней знать, а если убьют, что вполне возможно в условиях фронта, тогда потребности у меня в этом не будет.

Нюкашка, милая, я уверен, ты это сделаешь».

29 января 1942 года

«…Сегодня мне исполнилось 37 лет. Сколько осталось мне времени впереди — трудно сказать. В условиях боевой обстановки нет ничего удивительного. Только что человек был жив, разговаривали с ним, а через пять минут его уже нет. Пишу с границы Московской и Смоленской областей. По выходе с прежней своей частью из окружения служу в артдивизионе стрелковой бригады, награждённой в январе месяце за боевые заслуги и переименованной в 14-ю Гвардейскую стрелковую бригаду. Следовательно, я — гвардеец-артиллерист».

8 февраля 1942 года

«Родные мои, получил я ваши письма. Хорошее совпадение. Оба письма явились для меня дорогим подарком от Вас. Первое письмо я получил перед днём моего рождения, а второе на следующий день. За письма крепко целую.

Ты пишешь, что живёте хорошо. Если это так, я очень доволен и спокоен. Я нисколько не буду возражать, если ты продашь патефон с пластинками или, в крайнем случае, отдашь и рассчитаешься по долгам. Получаешь ли ты пособие на ребят и нужна ли тебе справка, что я нахожусь в действующей армии? Напиши.

Желаю самого лучшего. Целую крепко. Отец, муж Евгений».

11 февраля 1942 года

«Радость моя, дочурка Ларочка! Ты спрашиваешь, как я живу? Живу в лесу в шалаше — как будто бы весь век жил. К морозам привык. Живу и сплю на воздухе, ем на воздухе, работаю на воздухе. Опишу тебе в другой раз подробнее, сейчас тороплюсь. Целую тебя, моя дорогая дочка, и всех остальных. Твой папа».

12 февраля 1942 года

«Получаю письма от вас в условиях боевой обстановки — это большое счастье. Когда наши почтальоны говорят, что вам есть письма, верите ли, сердце усиленно бьётся, того и гляди разорвётся на куски от радости. Фронтовая жизнь доставляет немало лишений, а тем более, когда противник проявляет активность. И в этих условиях получение писем от своих друзей скрашивает и облегчает будни».

8 марта 1942 года

«Поздравляю с Международным женским днём, и дорогую милую Нюкашу с днём именин. Желаю здоровой, счастливой, спокойной, без лишений жизни и воспитывать наших дорогих деток без нужды и горя».

25 марта 1942 года

«Сегодня выписываюсь из госпиталя и еду в батальон выздоравливающих. Чувствую себя после гриппа, подхваченного уже в госпитале, ещё не совсем оправившимся.

Ты в прошлом письме пишешь об огороде, которым хочешь заняться с весны. Где этот огород будет? Огород иметь — вещь неплохая, но ты с ним окончательно замучаешься. Работать придётся вечерами, после работы и в выходные дни, следовательно, не будет совершенно у тебя отдыха».

16 июля 1942 года

«Беспокоюсь за здоровье всех — особенно, своей дорогой дочурки Ларочки. Не жалей вещей, продавай их (особенно из моих) и покупай продукты для себя и ребят. Здоровье, в конце концов, дороже всяких тряпок, которые можно купить хоть и втридорога, а здоровье на базаре не купишь.

Попроси дядю Поликашу, чтобы он Толюшку как-нибудь сводил хотя бы на Урал порыбачить. Поддерживай ради ребят своё здоровье. Может случиться, что меня не будет, и ты к тому же будешь плоха. Целую тебя, худенькую, свою родную Нюкашку, всю от ног до головы. Целую ребят».

31 августа 1942 года

«Пишу из блиндажа под свист артиллерийских снарядов, находясь от немецкой сволочи на 250–300 метров. Сегодня будем продвигаться вперёд. Надеюсь, фашистские гады получат по заслугам.

Чувствую себя хорошо, питание отличное. Вчера получил всё новое обмундирование — целиком, а сейчас трудно узнать. От перелезаний и лежания в щелях и блиндаже вымазался весь в глине и похож на печника. Ну, глина, говорят, не сало — потёр и отстало, так что после боя приведу себя в порядок.

Всё, что было у нас с тобой, родная моя Нюкаша, неприятности, прости и забудь навсегда. Твой Евгений».

Это письмо стало последним. Приписку в конце он сделал, словно предчувствуя, что этот бой он не переживёт и писать ему больше никогда не придётся. Спустя несколько дней, 3 сентября 1942 года, Евгений Блинов погиб в районе деревни Бекрино Темкинского района Смоленской области и похоронен в братской могиле. Ему, как и миллионам советских солдат, воевавших за спокойствие и счастливую жизнь родных, оставшихся в тылу, не суждено было обнять повзрослевших детей, понянчить внуков и увидеть правнуков.