Бондарчук, Ургант, Шнур, Хабенский, Козловский, Тимати, Познер, а еще — Данилов, Пронин, Попов, Глухов, Воловиков... На мужских портретах Славы Филиппова, одного из самых известных глянцевых фотографов России, чьи снимки уже много лет украшают обложки всех модных журналов, безвестные ветераны разных всамделишных войн выглядят в своем величии соразмерными кумирам публики.
Фотограф Филиппов никогда не спрашивает, что за история у его модели, и не разговаривает с ней. Работает без декораций. Иногда делает всего один кадр, словно вынимая из-за пазухи револьвер камеры и разоблачая с первым же щелчком суть. Часто этот кадр — «как на паспорт», взгляд прямо в объектив. И портрет начинает говорить...
Вот рот растянут в мальчишеской улыбке, смешные уши — таким Андрей Ольшанский, ушедший на фронт в 18 лет, в свои 96 выглядывает с портрета работы Филиппова из июля сорок первого: деревенский пацан, который довоевался до летчика. Белые, как облака, пучки волос торчат вверх, да и весь взгляд свысока, а левый глаз закрывает бельмо: он слишком много видел, Иван Данилов, боец Белорусского фронта, освобождавший Данциг и Варшаву, а после войны строивший космодром Байконур. Густые брови, как лесной бурелом, через который приходилось продираться, застят взгляд, а рот по-прежнему плотно сжат, — кавалер Ордена Красной Звезды Сергей Кананыхин, командир роты, вел, теряя, своих людей через войну все вперед и вперед, до победы. Их лица все рассказывают сами.
— Человек может выглядеть как король, а внутри у него пусто, — с трудом ищет слова Слава Филиппов. — И, наоборот, иметь огромную историю за плечами, а внешне казаться скромным дворником. Бывает, я выхожу из студии и тут же забываю имя киноактера, с которым только что работал. Как-то мне доверили снимать одну английскую принцессу — и ту не мог вспомнить. А тех, кого снимал для благотворительного проекта «Герои России, какими их не видел никто», я помню и сейчас. Порой звезды на площадке хамят, говорят: «Все переснять, я себе не нравлюсь». Идя на некоторые съемки, думаю: «Е-мое, зачем я вообще взялся за эту работу?» А вот ветераны, видя себя на моем мониторе, не верили своим глазам: «Неужели это я?!» Володя Глухов, у него самая тяжелая судьба из всех, вся голова в шрамах, 1700 прыжков с парашютом, пережил Афган... Смотрю — у него слеза катится... Андрей Воловиков, вертолетчик, чья бригада в Чечне делала десятки вылетов в день, вывозя убитых и раненых, волновался, захватил с собой фляжку с коньяком на всякий случай — и меня угостил... Настоящие герои очень скромные. Я всегда всех снимаю как обычных людей. И удивительно было видеть, как ветераны войн впервые смотрели на себя как на действительно выдающихся.
«Рыжий, рыжий, ты только глаза не закрывай! Рыжий, ты че, дурак, ты умираешь!» — Илья Попов, черный берет Каспия, подорвался во время теракта в Каспийске. А в 2019 году пришел на съемку к фотографу Филиппову. «Мне сначала совсем не было больно, — вспоминал он то 9 мая 1996-го, — я увидел свой детский садик, карусельки, на которых катался в детстве, наш двор. Думал, что я дома, с мамой, а это все — люди кричат, кровь, воют машины — ненастоящее, сон. Но сослуживцы, которые меня тащили, поняли, что я отключаюсь, и тормошили, чтобы я оставался в сознании, не уходил...» Рыжий вернулся домой — а на Паралимпиаде-2014 уже выступал в следж-хоккейной команде за Россию: наши ребята без ног продули только канадцам.
Или Илья Шадриков. Он из тех, кто идет в армию, потому что там сила. «Я хулиган был, мама со мной не справлялась». Ветеран «Альфы», воевал на Кавказе, на съемку для фонда «Память поколений» пришел с разорвавшейся гранатой, которая не убила: «Талисман». У Шадрикова, который сейчас сам воспитывает мальчишек в патриотическом клубе, все четко: боевое братство — это святое, а звание офицера — тем более. А на портрете Славы Филиппова это все тот же отчаянный мамин хулиган, которого «исправил» кадетский корпус. С улыбкой во всю физиономию. Тот, кто говорит: «Мужество — это любовь».
И если все так, то уже неважно, звезда ты или звезды у тебя на медалях.
«Считается, что в женщине главное — красота, а в мужчине — обаяние, голос, руки, потом — деньги... Я снимаю много мужских портретов. И это все не так. Главное — то, что не увидишь снаружи». Портреты для обложек глянцевых журналов от Славы Филиппова, который «за кадром» дружит с Глюкозой, Ириной Старшенбаум, Павлом Деревянко, принято считать иконическими, а его стиль — ироническим. Да он и сам периодически попадает на страницы веселых картинок о светской жизни, где о нем и красивых женщинах рядом с ним пишут так: «На Славе: кожаная куртка Ralph Lauren. На Дарье: шелковое платье, расшитое пластиком, ободок из хлопка». Пристальный взгляд наружу. Или: «Самый авторитетный российский мастер портретной и фешен-съемки и юная Даша пару лет назад оказались в одной компании во время путешествия во Вьетнам. И сразу влюбились друг в друга. „Обожаю ее профиль, мне кажется, он достоин того, чтобы украшать монеты“». Портреты харизматичных мужчин с именами и сессии с полуодетыми нимфами. Иронические иконические фото. Ничего серьезного. Просто работа. Топовые обложки, афиши блокбастеров, рекламные съемки для брендов... Разве в этом можно быть слишком серьезным? Особенно если в подкорке сидит память о времени, когда тебя самого не воспринимали всерьез...
— Я родился в Перми, в поселке Кислотные дачи. Поблизости был химзавод, и после школы я пошел туда токарем. С завода меня забрили в армию, отправили в стройбат, и оттуда я попал в госпиталь, где меня полгода лечили химией, пытаясь научить говорить или наконец доказать, что я симулянт... Через полгода они убедились, что у меня действительно проблемы с речью (в детстве меня напугала собака), и отправили восвояси.
Филиппов, которому это интервью далось потом, каким его героям с выставки «Герои России, какими их не видел никто» давались ратные подвиги, не говорит сам, но заставляет говорить свои портреты. Мы беседовали как два партизана, распутывая шифр за шифром, и рисовали объемную карту маршрута к той красоте, которая не видна глазу. Карту пути, пройденного мастером, которого проходят в фотошколах.
— Когда я впервые взял камеру в руки и стал снимать, мне говорили: «Сошел с ума, у тебя ничего не выйдет, это невозможно с твоими проблемами, ты же не сможешь говорить с теми, кого снимаешь!» После армии я бежал из страны: девяностый год, я купил туристическую путевку в Венгрию, там перешел границу с Австрией — и надолго остался за границей, жил в Мадриде, Париже, познакомилcя с артхаусом, работами Хельмута Ньютона, стал одним из лучших в Вене... А потом вернулся. Снимать фешен и звезд утомляет, устаешь от этого однообразия и заученных поз. И я был рад снимать ветеранов. Я ведь сам считай полуинвалид... Это оказалось моей фишкой, моим шармом, тем, что у меня снаружи и что помогает мне вытаскивать из людей то, что у них внутри. Я не могу с ними говорить, но у меня чуйка на то, кто они на самом деле. И моя проблема сделала меня тем, кто я есть.
Как любого героя.
