В этом году 150 лет одному из важнейших начинаний Александра II — земской реформе. Если вдуматься, то эта реформа по своему характеру была едва ли не самой европейской из всех преобразований той эпохи. Хотя речь вроде бы шла о делах сугубо национальных и даже провинциальных, о забытой всеми российской глубинке. Именно она по своей сути была важнейшей в деле приобщения русских людей к европейским стандартам общественной жизни.
Мотивов для проведения земской реформы (или реформы местного самоуправления) было несколько. Во-первых, она становилась неизбежной после отмены крепостного права. Если ранее делами крепостных ведали помещики, то теперь без надзора и помощи оказались свыше двадцати миллионов российских граждан. В помощи нуждались бывшие крепостные, а в надзоре за ними – помещики, крайне обеспокоенные новой непривычной для них ситуацией.
Во-вторых, стало очевидным, что Россия не может дальше управляться исключительно из столицы. Административно-бюрократический аппарат местные проблемы интересовали мало, провинциальный бюрократ жил, по меткому выражению того времени, «рылом кверху», то есть, глядя лишь на вышестоящую власть. Оттуда им на голову сыпались приказы, должности, награды и выговоры. Смотреть по сторонам не было интереса. Центру следовало поделиться с местами хотя бы частью своих полномочий. Западная Европа по этому пути уже давно пошла, Наполеон III не без оснований утверждал: «Направлять можно издали, управлять можно только вблизи». Что было верно для Франции, то было вдвойне верно для огромной России. Наполеону вторили и русские сторонники реформы, обращавшие внимание власти на то, что «централизация хороша только весьма хорошая, а самоуправление сносно и посредственное».
Но ещё важнее для России было запустить, наконец, в действие сам механизм народовластия, давший столь очевидные выгоды другим европейским странам. Пользоваться этим механизмом не умел тогда в России никто — ни верхи, ни низы. Для государственной элиты создание выборных органов, пусть даже на местном уровне, казалось делом куда более страшным, чем бунт. Бунтарей можно разогнать силой, а с законно избранной властью придется сосуществовать. Но самым неприятным для многих представлялось то, что, сказав сегодня «а», через какое-то время неизбежно придется говорить «б»: а это уже общенациональный парламент со всеми вытекающими отсюда для самодержавия последствиями. Поэтому не удивительно, что соблазн начать «европеизацию» России и в этом направлении сочетался у Александра II с тревожными опасениями.
Эти опасения и наложили отпечаток на реформу: земский дом получился без пола, потолка, зато с неимоверным количеством перегородок. Без пола, потому что реформа не затронула самого мелкого элемента административно-территориального деления тогдашней России, то есть волости. Здесь местного органа власти так и не появилось. Земство строилось, начиная с уездного уровня, объединявшего ряд волостей, и кончая уровнем губернии, где сходились интересы нескольких уездов.
Строение многие годы простояло и без потолка, потому что власть не позволяла земству создать общероссийский представительный орган, который бы объединял и направлял все усилия земства. Нелепость подобной конструкции была очевидна даже министру внутренних дел Петру Валуеву. Он предлагал, чтобы губернии все же выбирали своих представителей в высший орган хотя бы при Министерстве внутренних дел. Однако даже этот «полицейско-демократический» вариант не прошел: боялись, что земцы помимо строительства дорог, школ и больниц озаботятся строительством новой политической системы.
Этим же страхом был продиктован и совсем уж абсурдный запрет собираться на общие собрания земцам из соседних районов. Между тем, засуха, голод, саранча или эпидемия границ не соблюдали. Чтобы обойти это запрещение, земское руководство ради дела часто шло на лукавство: под каким-нибудь невинным предлогом соседи для обсуждения общих проблем всё-таки встречались: съезжались вроде бы на банкет или ни чьи-нибудь именины. Там и решались вопросы взаимодействия. Вся эта подпольная деятельность вполне благонамеренных граждан даже получила в те времена особое название — «банкетная кампания». Таким образом, земский дом, не имея потолка и пола, изобиловал неимоверным количеством ненужных перегородок, которые только осложняли жизнь его обитателям.
Единственное, в чем стоит отдать должное власти, так это в том, что она не лгала земцам, а предельно четко излагала свои правила игры. Как-то в разговоре с одним из видных земцев министр Вячеслав Плеве заявил: «Пока вы будете заботиться о местных ваших делах, вы встретите с моей стороны всякую поддержку, но помните, если вы переступите эту демаркационную линию, вы увидите во мне не министра внутренних дел, а только шефа жандармов». Яснее не скажешь.
Это было, конечно, странное архитектурное сооружение, но даже в таком виде, без фундамента и крыши, земский дом сумел не только выстоять, доказав жизнеспособность народовластия, но и оказать стране огромные услуги. За очень короткий исторический срок в России сложилась своеобразная социальная группа — земская интеллигенция, она принесла земству заслуженную славу и помогла во многом модернизировать жизнь русского человека. В отличие от радикалов, ненадолго «сбегавших в народ», земская интеллигенция не играла в просветительство, а была серьезно настроена на то, чтобы лечить, учить и строить. Именно земцы заложили основы российского здравоохранения, создали честную, в отличие от будущих времен, российскую статистику, ввели в России систему страхования, заложили основы всеобщего начального образования и так далее. До земской реформы в России практически не существовало сельских школ. В 1877 году их насчитывалось уже более десяти тысяч.
Любопытно, что само участие в местных выборных органах в значительной степени нивелировало различия между русскими либералами и консерваторами, работавшими в земских учреждениях. Когда речь заходила не о большой политике, а о конкретных делах, либералы и консерваторы (врачи, учителя, инженеры, агрономы) с одинаковым пылом возмущались косностью местных государственных чиновников и конфликтовали с губернаторами.
Довольно долго позиция земцев по отношению к самодержавию оставалась лояльной, а самым популярным в их среде был лозунг: «Народу — мнение, царю — власть». (Пусть самодержец царствует, но он должен знать и учитывать мнение народа, а для этого нужна свобода слова и конституция.) Постепенно, однако, с нарастанием в стране хаоса и постоянного обмена ударами между властью и террористами земство все больше стало брать инициативу на себя. В 1881 году сразу же после убийства Александра II земцы так сформулировали свои основные принципы: отрицание правительственного и революционного террора, децентрализация государственного управления, центральное народное представительство (парламент) и как финальная точка упразднение самодержавия.
Произошло именно то, чего так хотели и одновременно боялись реформаторы: в России начало давать всходы народовластие. Пятьдесят лет спустя после начала реформы один из лидеров земства князь Львов в юбилейной речи, ещё не подозревая, что скоро земство будет удушено большевиками, скажет: «В земских учреждениях впервые крестьяне, мещане, купцы, дворяне — все встретились, как равные. Впервые все сословия в них почувствовали равноправность и общность интересов».
Разговоры о равноправии крестьян и дворян в земском собрании нужно воспринимать, конечно, с известной осторожностью. Здесь много обычной юбилейной риторики и специфически барского взгляда на действительность. То, что казалось равноправием земскому делегату князю Львову, совсем не обязательно должно было казаться таковым земскому делегату из крестьян. Но и правда в словах князя тоже есть. Сам факт подобной встречи верхов и низов в тогдашней России уже являлся событием историческим. После долгой паузы снова встретились в одном представительном собрании делегаты всех сословий России. Нечто подобное в последний раз лучилось во времена Екатерины II, когда шла работа над ее знаменитым «Наказом».
Либералы-теоретики, спустившись с небес, познакомились с реальной жизнью низов, а низы получили шанс решить хотя бы часть своих многочисленных проблем, опираясь на поддержку далеко не худших представителей русской аристократии, буржуазии и интеллигенции.
Ну а организовал эту историческую встречу Александр II. Можно представить, как нелегко было ему решиться собрать за одним столом своих подданных, оставить их в комнате одних без присмотра, да ещё доверить им право самостоятельно решать как жить. Пусть даже в самом маленьком захолустном уезде.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Походная жена. За что Пётр I полюбил немецкую простушку? 
Россия под властью «портомои» 
Откуда произошло и что означает слово «Москва»? 
Из Парижа - с любовью. Что писали русские офицеры о французах в 1814 году 
«Скифы» в Париже 
