Бесплодная лоза Георгиевского трактата

Пётр Романов, историк, писатель, публицист:

Георгиевский трактат, или договор о покровительстве и верховной власти Российской империи с грузинским царством Картли-Кахети, заключённый 4 августа 1783 года в крепости Георгиевск на Северном Кавказе, — событие памятное, но, если говорить объективно, не столь уж значительное. Это лоза, оказавшаяся бесплодной. О том, как её торжественно сажали, все помнят, а о том, что росток не дал плодов, а тем более, доброго вина, все благополучно забыли. И такое бывает.

Трактат просуществовал недолго и стал лишь одним из множества других документов (соглашений), подписанных русскими и грузинами в период между правлениями Петра I и Александра I. Тем не менее это хороший повод поговорить о столь сложной и спорной теме, как российско-грузинские отношения.

Взаимоисключающих точек зрения здесь тьма. И это вовсе не примета дня сегодняшнего, как думают многие. Так было всегда: слишком запутанный исторический клубок, слишком много противоречивых событий и неожиданных поворотов.

Главный фактор, влиявший в то время на российско-грузинские отношения, очевиден, а вот второстепенные детали — нет. После падения Константинополя в 1453 году православная Грузия оказалась один на один с бурным мусульманским морем, волны которого (Турция, Персия) из века в век накатывали на этот островок, принося с собой немало страданий и унижений. Христианская Армения была уже покорена. О потоках крови и слёз, пролитых грузинами в результате постоянной агрессии османов и персов, можно прочитать в их национальных архивах. Впрочем, следует признать, что периодически турки и персы действовали более гибко, оставляя за местной властью и населением право на некое подобие автономии. Но и в случае самого мягкого давления это никак не решало вопрос веры, что и вызывало у населения постоянное раздражение.

По этой причине в Тифлисе в те времена и существовала партия, мечтавшая о покровительстве православной России, а в самой России всегда было немало людей, готовых защищать православие, ну и, разумеется, братьев-славян в любой точке земного шара. Если надо — сербов, если надо — армян, если надо — греков, если надо — грузин. Это наша особенность. Как говорил ещё генерал Скобелев: «Только русские позволяют себе такую роскошь — воевать из чувства сострадания».

Это и способствовало тому, что тема объединения русских и грузин не умирала никогда. Сменялись российские императоры, постоянно что-то со скандалами делила между собой грузинская знать, но просьбы о помощи из этого региона шли постоянно. В ряде случаев, исходя из обстоятельств, русские грузинам помогали (и помогали серьёзно), иногда Петербург отказывал, считая это для России затруднительным или несвоевременным.

Грузины, например, до сих пор в обиде на Петра I. Тот, планируя поход на Персию, начал сближение с Грузией, а потом свои планы внезапно изменил. Исходя из геополитических интересов России, но при этом напрочь забыв о Грузии. А в результате грузины, порвав со своими недругами в расчёте на русских, оказались в очень тяжёлом положении.

Есть список своих обид и у русских. Действительно твёрдо о чём-то договориться с Грузией было в ту пору непросто, потому что наряду с русофилами среди грузин всегда были и те, кто предпочитал пусть плохой, но всё же мир с турками и персами. Да и выгоды торговли для этих людей были важнее вопросов православной веры.

Иначе говоря, при желании русский националист всегда найдёт в истории антигрузинский аргумент, а грузинский националист всегда может вытащить из исторического клубка ту ниточку, которая подтвердит именно его позицию. И так можно спорить до бесконечности. Если, конечно, ты настроен не улучшать, а лишь портить отношения. Только неясно, зачем?

Эпизод, связанный с Георгиевским трактатом, относится ко временам Екатерины II, которая вела активную внешнюю политику, причём была настроена на расширение империи. Это при ней был присоединён Крым, это она участвовала в разделе Польши. Она же стремилась укрепить позиции России и в Закавказье.

Поэтому когда 1782 году от Грузии, или, точнее, от Картли-Кахетинского царя Ираклия II к императрице поступила очередная просьба принять грузин под покровительство России, семя упало на благодатную почву. После переговоров, которые провёл Потёмкин, стороны пришли к соглашению, согласно которому Ираклий II признавал покровительство России и частично отказывался от самостоятельной внешней политики. Плюс к тому обещал помогать своими войсками русским.

В свою очередь Екатерина выступала гарантом независимости и целостности Картли-Кахетии. Россия обязалась держать там два батальона пехоты с 4 пушками и в случае войны увеличить число своих войск. При этом в решении внутренних вопросов грузины сохранили полную самостоятельность.

Вместе с тем не надо забывать, что Георгиевский трактат касался лишь Восточной Грузии. В Имеретии в это время правил царь Соломон I, с которым Ираклий всё время враждовал. Учитывая всё это, Екатерина, подписывая трактат, настоятельно рекомендовала Ираклию наконец всё-таки помириться с Соломоном. Но… вражда на Кавказе — дело долгое.

Результатом подписания трактата стал временный контроль России над Восточной Грузией, что ослабило позиции Турции и Персии. Тогда же, кстати, было начато и строительство Военно-Грузинской дороги.

Какое-то время Турция смотрела на Георгиевский трактат сквозь пальцы, но затем начала военно-дипломатическую атаку. Резко усилились набеги лезгин на Восточную Грузию, а турецкие дипломаты стали настоятельно требовать порвать трактат. В 1787 году Екатерина уступила: российские войска были выведены из Грузии, что фактически являлось денонсацией соглашения с грузинами. На первый взгляд, подобная уступка совсем не в характере Екатерины Великой, не любивший отступать, но только на первый взгляд. Попробуем разобраться.

Разные версии объясняют решение императрицы по-своему. Согласно одной из них, трактат нарушили сами грузины, поскольку Ираклий II под давлением турок пошёл с ними на тайные переговоры о мире. И ряд источников, опираясь на документы, эту версию косвенно подтверждает. Если это правда, то у Екатерины были основания расстаться со столь ненадёжным союзником.

Согласно другой версии, Екатерина пошла на уступки, не желая доводить дело до очередной войны с турками. И это возможно. Екатерина была прагматиком, защищала исключительно российские интересы и привыкла сама выбирать наиболее удобный момент и место, чтобы в очередной раз «схлестнуться» с турками.

Наконец, традиционные аргументы защитников православия вряд ли были именно для этой императрицы столь уж весомы. Как пишет Василий Ключевский: «Екатерину обучали Закону Божию и другим предметам французский придворный проповедник патер Перар, ревностный служитель папы, лютеранские пасторы Дове и Вагнер, которые презирали папу, школьный учитель кальвинист Лоран, который презирал и Лютера, и папу, а когда она приехала в Петербург, наставником её в греко-российской вере назначен был православный архимандрит Симон Тодорский, который со своим богословским образованием, довершённым в немецком университете, мог только равнодушно относиться и к папе, и к Лютеру, и к Кальвину, и ко всем вероисповедным делителям единой христианской истины».

Если сюда добавить любимца Екатерины атеиста Вольтера, то неизбежно возникает подозрение, что в душе государыни царила не столько вера, сколько форма. При всей подчёркнутой набожности российской императрицы, выражавшейся в соблюдении всех необходимых православных обычаев и ритуалов, что необычайно умиляло её подданных, реальная жизнь императрицы, как известно, святостью не отличалась. В России она легко ощущала себя православной, в Испании была бы примерной католичкой, среди лютеран — лютеранкой, причём без больших душевных переживаний. Екатерина о себе откровенно говорила: «Я, как Алкивиад, уживусь и в Спарте, и в Афинах». Иначе говоря, спасать православие в Грузии во что бы то ни стало Екатерина не желала. В этом они с Петром I были схожи. Геополитические интересы прежде всего.

Как бы то ни было, Георгиевский трактат решающей роли в российско-грузинских отношениях не сыграл. Присоединение Грузии к Российской империи произошло уже при Александре I. И тут была просьба со стороны грузин, и тут в Петербурге происходили баталии между сторонниками непременной защиты православия и теми, кто предпочитал опираться на здравый смысл. Просто на этот раз расклад вышел другим.

Государственный Совет обсуждал тему неоднократно. Сам Александр был против, что не удивительно — он считал крупной ошибкой бабки и присоединение Польши. Да и вообще, с его точки зрения, империя и так была уже слишком большой и трудноуправляемой, а потому дополнительно влезать в запутанные кавказские дела он не хотел. Тем не менее Государственный Совет настоял на своём. Как видим, и при самодержавии абсолютизм не есть абсолют.

Присоединение Грузии к России, что бы там ни говорили сегодня сторонники г-на Саакашвили, не было имперской экспансией. Как говорилось в Манифесте Александра I по этому поводу: «Не для приращения сил, не для корысти, не для распространения пределов и так обширнейшей в свете империи, приемлем мы на себя бремя управления царства грузинского. Единое достоинство, единая честь и человечество налагают на нас священный долг, вняв молению страждущих, в отвращении их скорбей, учредить в Грузии прямое правление».

И это было правдой.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции