Умер Кирюха. Отметил 45, по нашим временам, «по нонешней погоде», всем юбилеям юбилей, «как есть, по всей форме», он так его и отметил — по-людски, горланисто, залихватски, с друганами. Я-то заезжал на часок — стон стоял, дым коромыслом. Потом денёк или два — не суть — промаялся — и финальный флажок, билет к праотцам. Пошёл в магазин — грохнулся по дороге и не встал.
Мы с ним знакомы были давно, но потом я сделался горе-гастролёром, и, как говорится, наши пути разошлись. Я стал клоуном, он строителем, тогда разразился строительный бум, а у Кирюхи были золотые руки при голове на миллион, вот так он сразу нашёл себя. Классический случай баловня судьбы, никогда в себе не сомневающегося.
Миллион заказов, мешок денег. Про строительство и про ремонт, и, играючи, знал всё-превсё — отчего ж мешку не быть? Жил на широкую ногу, по нескольку раз в неделю проставлялся, не жадничал, никогда денег не считал — понятно, что к нему липли. От гульбы он получал на выходе прилипал-захребетников, после гульбы о нём забывавших, тихий хмель и летучую эйфорию. Эйфорией он ненавязчиво, в отличие от большинства злоупотребляющих, и делился охотно.
Женат он был два раза, было у него двое детей, хотя почему было? Это Кирюша был, а дети есть, причём вторая, Арина, поздняя, народилась, когда ему было 39.
К этому времени он уже лет десять как появлялся на работе подвыпившим, неся околесицу. Это и совпало с упадком уровня востребованности, рынок стал перенаселённым, и, конечно, обусловил этот упадок, статус незаменимого был уничтожен.
Одна жалоба, другая и... диалектика известная, телефон замолкает. И, согласно этой же диалектике, чем меньше было работы, тем чаще он надирался, превращаясь в лютого пропойцу, закономерно нездорового на вид.
Он мутировал в одного из тех миллионов, которые бубнят под нос о том, как несправедливы к ним новые времена и люди, которые неблагодарные твари, а не люди вовсе.
Кабы не отец, он бы сгинул ещё раньше... Хотя отцу за семьдесят, он кажется очень недобрым, все его обходят стороной — больно суровый. Сын переехал к нему.
Замысел был элементарный: сдать свою конуру (семья его, спившегося, отринула, жила отдельно), а жить у папы-вдовца. Но батя развернуться (читай: нажираться) не давал, и Кирюша стал скитаться по собутыльникам.
...Вы ведь много таких историй знаете, правда? Был хороший человек, ну, или обычный — и вышел весь, разложился, деградировал, мутировал в «собрание фрустраций».
Но эта история была бы хрестоматийной, кабы мой товарищ не влюбился, стал, фигуристо выражаясь, собраннее, вспомнил, кем он был и начал активно добиваться благосклонности дамы, которая жила в том же доме, что папа. Дева была не диво, но в этом нет нужды, главное, она оценила его попытку начать новую жизнь.
Какое-то время его можно было приводить в пример. Он вскакивал горошком засветло и отправлялся искать работу. Но кругом была другая жизнь, другие люди, чужие жизнь и люди. Никому не нужны были его ясная голова и золотые руки, тем более, что и с тем, и с другим всё было не так хорошо как прежде.
И однажды вечером он махнул стопку, за ней другую...
На похороны родственники не пришли, тем более, новая любовь. Пришёл только его суровый папа, который сказал тихо-тихо: «Он не умер, это самоубийство».
Никто не плакал.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Отар Кушанашвили: Паспорт для среднего сына 
Отар Кушанашвили: Неглянцевые итоги 
Отар Кушанашвили: Вот придёт и скажет 
Отар Кушанашвили: Прививка от обскуранта 
Отар Кушанашвили: Лейкемия боится хороших людей 
