310 лет назад, 19 ноября 1711 г., в большой семье двинского земского старосты Луки Леонтьевича случилось прибавление. У его племянника Василия Дорофеевича родился первенец. Крестили младенца с именем Михаил.
Его фамилия, известная сейчас всему миру, впервые прозвучала всего лишь годом ранее. Переписная книга Архангельска и Холмогор 1710 г. фиксирует: «На деревне Мишанинской двор Луки Леонтьева сына Ломоносова штидесьти пяти лет, у него ж житель на подворьи Василей Дорофеев сын Ломоносов».
Михаил Васильевич Ломоносов давно обрёл статус национального героя, свидетельством чему его изображение на Памятнике Тысячелетию России 1862 г. Да и слова Пушкина: «Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом» прочно вошли в наш культурный код. 
Фигура национального героя неминуемо обрастает корпусом легенд и преданий. В случае с Ломоносовым это усугубляется любопытным фактором, на который в 1836 г. обратил внимание Виссарион Белинский: «Настоящей биографии Ломоносова не может и быть, современники его не позаботились об этом. Они смотрели на Ломоносова не как на гениального человека, а как на беспокойную и опасную для общественного благосостояния голову». Белинскому вторит его непримиримый враг писатель Константин Аксаков: «Я воображаю, что наврано о Ломоносове. На это точно надо отвечать диссертацией».
Аксаков написал это в 1840 г. С тех пор счёт посвящённых Ломоносову диссертаций идёт на тысячи. Но одновременно на старые измышления накладываются новые, и нормальный живой человек превратился в какого-то монстра, ксенофоба и громилу непонятного происхождения.
Матери – 13 лет?
Само происхождение Ломоносова не даёт покоя приверженцам «тайной истории», которую «власти скрывают». Утверждение: «Михаил Ломоносов – внебрачный сын Петра I» всплывает с завидной регулярностью. Дескать, иначе никак нельзя объяснить фантастическую карьеру юноши, которому сходит с рук даже обман при поступлении в Славяно-греко-латинскую академию – Ломоносов сказался не сыном крестьянина, а «сыном холмогорского дворянина». По тем временам преступление серьёзнейшее, однако ж его не только не наказали, но и отправили дальше учиться в Киево-Могилянскую академию. А там он вроде как встретил сподвижника Петра архиепископа Феофана Прокоповича, который якобы сказал студенту: «Не бойся ничего; хотя бы со звоном в большой Московской соборный колокол стали тебя публиковать самозванцем, я твой защитник»…
На самом деле установлено, что Пётр в последний раз был в районе Архангельска в 1702 г., а Ломоносов родился в 1711 г. Спору нет, оба они великие, но даже самых великих мужей от великих отцов вынашивают не 9 лет, а 9 месяцев. К тому же сравнительно недавние исследования показали интересный момент. Историк, доцент Северного (Арктического) федерального университета Александр Кондрескул в своей статье «Семья М. В. Ломоносова» пишет: «В год рождения Михаила, если верить переписной книге 1710 года, его матери было около тринадцати лет». Тогда такой ранний брак считался вполне законным. Но из этого выходит, что во время последнего визита царя к Архангельску будущей матери Ломоносова исполнилось 4 годика. Так что ни о каком «внебрачном сыне Петра» не может быть и речи – хотя бы по соображениям здравого смысла.
Гневный обличитель
Любители скандалов и исторических анекдотов лелеют свой образ Ломоносова – хулигана и любителя выпить. И об этом образе вроде как есть свидетельства. Чаще всего вспоминают громкое дело, после которого Ломоносов был арестован и провёл в заключении семь месяцев: «Сего 1743 года апреля 26 дня пред полуднем Ломоносов явился в Академию и, не скинув шляпы, поносил профессора Винсгейма и всех прочих профессоров многими бранными и ругательными словами, называя их плутами и другими скверными словами, чего и писать стыдно. Также весьма неприлично их обесчестил, крайне поносный знак (по всей видимости – кукиш) самым подлым и бесстыдным образом против них сделав. Сверх того, грозил он профессору Винсгейму, ругая его всякою скверною бранью, что он ему зубы поправит, а советника Шумахера называл вором…»
Всё так. Но Ломоносов явился в Академию не как хмельной хулиган, а как обличитель. Иоганн Даниэль Шумахер, будучи начальником канцелярии Академии, мало-помалу сосредотачивал в своих руках реальную власть. Когда президенту Академии барону Корфу начали жаловаться, что не годится канцелярии господствовать над учёными, тот сделал Шумахера ещё и хранителем академической казны. Теперь этот «эффективный менеджер» полновластно распоряжался финансовыми потоками и развёл в Академии нестерпимое кумовство и коррупцию, назначая на должности с высоким жалованьем явных невежд, сумев прикарманить гигантскую по тем временам сумму в 27 тыс. руб.
Этим и был возмущён Ломоносов, обличавший в тот день, например, адъюнкта Географического департамента Ивана Трускотта: «Ты адъюнкт? Кто тебя произвёл? Шумахер? А ну, коль скоро ты учёный, говори со мной по латыни!» Когда Трускотт, которому было всего 22 года, промямлил, что не знает латыни, Ломоносов вскипел: «Ты недостойно произведён! А тот, кто тебя произвёл – вор!»
Налицо не хулиганство, а попытка добиться правды. Другое дело, что, согласно законам того времени, «Кто высших начальников бранными словами будет поносить, тот имеет телесным наказанием наказан быть, или живота лишён, по силе вины». Но императрица Елизавета рассудила иначе: «Адъюнкта Ломоносова от наказания освободить, но ежели он и впредь в таковых предерзостях явится, то поступлено будет с ним по указам неотменно».
Уважать себя и других
Ну а то, что Ломоносов «ненавидел немцев и боролся с их засильем в русской науке», стало чуть ли не клише в любом материале о русском учёном. Однако рисовать Ломоносова как этакого «немцееда» нельзя категорически. Хотя бы потому, что о пребывании в Марбургском университете он сохранил самые тёплые воспоминания и до конца жизни о своих учителях отзывался с глубоким уважением. Там же, в Марбурге, он женился на немке, урождённой Елизавете Христине Цильх. А для работы в Петербургской Академии наук он рекомендовал немецкого математика Иоганна Конрада Шпангенберга и немецкого химика Карла Дахрица. Ну а о том, как хлопотал Михаил Васильевич за семью своего товарища, Георга Вильгельма Рихмана, убитого во время опыта молнией, известно очень хорошо. Вот письмо Ломоносова фавориту императрицы Ивану Шувалову: «Исходатайствуй бедной вдове его или детям помощь до смерти. За такое благодеяние Господь Бог наградит, а я буду больше почитать, нежели за своё…»
Правда, других немцев он действительно мог назвать, например, «скотами». В частности, это касается историка Августа Людвига Шлёцера. Тот, задавшись целью показать, что русские не могли сами построить государство, для чего прибегли к помощи варягов, попытался чуть ли не весь русский язык свести к жалкому подражанию германским языкам и диалектам. Едва научившись читать по-русски, он за 4 месяца создал «Русскую грамматику». Где, например, слово «князь» выводил от немецкого knecht – «слуга», «холоп». А слово «дева» – либо от немецкого dieb, то есть «вор», либо от саксонского tiffe, то есть «сука», либо от голландского teef – здесь самое мягкое будет «непотребная женщина». Так что отзыв Ломоносова об этом сочинении: «Каких гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях такая допущенная в них скотина», кажется вполне обоснованным.
Разумеется, никаким националистом Ломоносов не был. Напротив, призывал уважать другие народы. Но при этом не забывать и о собственном достоинстве. В те годы, когда его соперник поэт Александр Сумароков гордился титулом «русского Расина», Ломоносов говорил: «Меня за Аристотеля, Картезия, Невтона не почитайте. Ежели вы мне их имя дадите, то знайте, что вы холопи, а моя слава падает и с вашею».
