215 лет назад, 13 февраля 1806 года, в семье губернатора Иркутска и Тобольска Алексея Корнилова родился сын, которого назвали Владимиром. Впрочем, иной раз называют и другую дату рождения будущего прославленного адмирала — 17 октября того же года.
С местом рождения тоже не всё слава богу — документы семьи Корниловых были утеряны во время Отечественной войны 1812 года, и где точно родился Владимир Алексеевич, можно только гадать.
С одной стороны, всё за то, чтобы утверждать: дело было в родовом имении Ивановское, что в Старицком уезде Тверской губернии, рядом с селом Рясня. Потому что доподлинно известно: когда уже взрослому Корнилову потребовались справки о его рождении, он обращался в Тверь.
С другой стороны, точно так же доподлинно известно, что сам адмирал всю жизнь называл себя сибиряком и очень гордился своим происхождением. К тому же нет никаких сведений о том, что его мать уезжала рожать в родовое имение супруга.
Подобная «подвешенность» вообще характерна для биографии Владимира Корнилова. С одной стороны — впечатляюще быстрый карьерный взлёт. В 42 года он уже контр-адмирал, а спустя ещё год его представляют на должность начальника штаба Черноморского флота. Причём его командир и наставник Михаил Лазарев даёт своему подопечному такую характеристику: «Контр-адмиралов у нас много, но легко ли избрать такого, который соединил бы в себе и познания морского дела, и просвещение настоящего времени, которому без опасения можно было бы в критических обстоятельствах доверить и честь флага, и честь нации? В Корнилове достоинства эти выражались и прежде, а теперь ещё больше усовершенствовались».
Всё так, но никакого контр-адмирала могло бы и не состояться, поскольку ещё на заре карьеры послужной список мичмана Придворного Гвардейского морского экипажа Владимира Корнилова был неоднократно украшен взысканиями вроде: «Дерзок, равнодушен к приказам». И финальной записью: «Уволить за недостаточной для фронта бодростью».
Да и в том, что касается воинских лавров, судьба Корнилова выглядит нетипичной. Казалось бы, раз прославленный адмирал, то, значит, свою главную победу он должен был одержать в морском сражении. Казалось бы, но нет. Единственным крупным морским сражением, в котором участвовал Корнилов, было Наваринское. В 1827 году соединённая эскадра России, Англии и Франции нанесла поражение турецкому флоту. Мичман Корнилов командовал орудиями нижнего дека русского флагмана «Азов», за что был представлен в награде. Впоследствии было ещё несколько дел на море, где Корнилову удалось отличиться, в частности высадка нескольких десантов на побережье Кавказа. Финал собственно морской карьеры Корнилова — первый в истории флота бой пароходов. 5 ноября 1853 года пароходофрегат «Владимир» атаковал турецкий 10-пушечный пароход «Перваз-Бахри» и после трёхчасового боя вынудил его сдаться.
В общем, если считать чисто морские сражения и операции, то список выйдет хоть и почтенный, но не блестящий. Впрочем, этот список мог бы пополниться крупными морскими победами. Например, атакой Босфора и высадкой русского десанта в предместьях Константинополя — именно такой план разработал и предложил Корнилов в самом начале Крымской войны. Или захват Сизополя и Синопа с последующей блокадой Проливов, чтобы не допустить вражеский флот в Чёрное море. Это был альтернативный план Корнилова, который мог изменить ход войны.
Оба этих плана были отвергнуты. А порыв Корнилова атаковать уже пришедший к русским берегам флот англичан и французов был погашен Александром Меншиковым, правнуком фаворита Петра Великого, в самом зародыше. Меншиков командовал сухопутными и морскими силами в Крыму. Именно он отдал приказ затопить русский флот в бухте Севастополя. Однако узнав, что Корнилов не собирается исполнять приказ, а, напротив, готов дать противнику бой, отреагировал крайне жёстко, предложив адмиралу покинуть Севастополь.
Ответ Корнилова — это ответ человека, раздавленного административным весом «эффективного менеджера»: «Остановитесь! Это самоубийство… то, к чему вы меня принуждаете… но чтобы я оставил Севастополь, окружённый неприятелем — невозможно! Я готов повиноваться вам».
В мирное время подобная пикировка с начальством поставила бы на карьере Корнилова крест. Но война обнажает истинную суть вещей и людей.
«Эффективный менеджер» Меншиков покидает Севастополь и уводит из него свою армию. Общее командование обороной города он возлагает на престарелого гарнизонного генерала Фёдора Моллера, который, по общему мнению, годился разве что для парадов и приёмов. Фактически Меншиков заранее сдаёт Севастополь врагу, отлично понимая, что с таким командующим город обречён. Такое впечатление, что он действует строго по методичке, оглашённой тогда газетой The Times: «Великие политические цели войны не будут достигнуты до тех пор, пока существует Севастополь и русский флот».
Итак, стараниями «эффективных менеджеров» первая часть методички исполнена. Черноморский флот затоплен. Очередь за Севастополем.
Но тут возникает неожиданное препятствие. Нормальные люди видели распоряжения Меншикова, что называется, в гробу. Именно так можно охарактеризовать поведение адмирала Нахимова. На совещании командного состава гарнизона Павел Степанович берёт слово и заявляет, что подчиняться он будет не тому, кого назначил главнокомандующий, а только Корнилову. Нахимова поддержали все.
По сути, это было прямое неподчинение приказу. То есть бунт. По факту именно это решение предопределило относительно благополучный исход всей войны.
Дело в том, что Корнилов был не просто морским офицером. Он был, так сказать, военным в принципе. Прекрасным и прозорливым полководцем, понимающим, что воюют не криком «Ура», а лопатой и кашей. Нечто подобное он предвидел загодя. И ещё до войны, фактически возглавляя Черноморский флот, озаботился обороноспособностью Севастополя. Прежде всего — провиантом. Город мог собственными средствами заготовить 86 000 пудов сухарей и поместить в своих магазинах более 92 000 четвертей хлеба.
Гораздо хуже было с укреплениями. Кое-где их попросту не существовало, и при подходе вражеских сил надеяться было не на что. Нужно было во что бы то ни стало создать их с нуля. Корнилов справляется и с этой задачей. Освободившись от административного надзора «эффективных менеджеров», от их одуряющей бесполезной отчётности, планёрок и совещаний, он делает единственный верный ход. Предоставляет инициативу не только своим подчинённым, но и жителям города: «По первому призыву его о предоставлении рабочих людей для постройки укреплений весь Севастополь ожил и встал на ноги. Не только солдаты и матросы выбивались из сил на работах, но в них приняли участие вольные мастеровые, мещане, лавочники, лакеи, словом, все свободные жители города, женщины и дети…»
Отметим — не только свободные. Адмирал Корнилов своевольно выпустил из тюрем арестантов, в том числе и закованных в кандалы. Вот запись в его дневнике от 14 сентября 1854 года: «По всем укреплениям работа кипит, арестанты усердствуют…»
Результат оказался поразительным. Укрепления удалось создать в невероятно короткий срок. Сам адмирал отзывался об этом так: «В неделю сделано больше, чем прежде делали в год».
Известно, что Корнилов был убит в первый же день бомбардировки Севастополя союзными англо-французскими войсками. Известно также его завещание, данное перед смертью: «Отстаивайте же Севастополь!» Гораздо меньше внимания уделяют тому факту, что адмирал, как ни странно, продолжал держать оборону и после смерти. Вот как об этом говорил капитан-лейтенант Иван Лихачёв: «Можно, не боясь обвинения в пристрастии, сказать, что вся беспримерная оборона Севастополя была создана Корниловым. До последнего дня система и порядок сохранились так, как они были им заведены, и хотя нередко случалось слышать впоследствии справедливые жалобы на неудобства некоторых частностей, но к ним как будто боялись прикоснуться: так глубоко было во всех сознание совершенства системы, направления, оставленного Корниловым…»
Из этого сражения мёртвый адмирал Корнилов вышел победителем. Вопреки устоявшемуся мнению, Севастополь сдан не был. После 349 дней осады, штурмов и бомбардировок русские оставили только южную часть города, совершенно не пригодную к дальнейшей обороне. И отошли через бухту на Северную сторону, где встали прочно и не отступали уже ни на шаг до самого конца войны.
