355 лет назад, 17 сентября 1665 года, в Лондоне началась эпидемия, которую практически сразу же назвали «Великой чумой». Она унесла около 100 тысяч жизней — 20% населения города.
Именно эту дату отечественные составители разнообразных «памятных календарей» назначили днём старта одной из самых знаменитых эпидемий чумы. По какой конкретно причине — бог весть. Судя по всему, в этом случае, как и во многих других, мы имеем дело с банальнейшим симптомом дилетанта: «Слышал звон, да не знает, где он».
Дело в том, что чума посетила Лондон ещё зимой 1664 года. В первые месяцы 1665 года она потихоньку набирала обороты, чтобы по-настоящему развернуться с приходом тепла, то есть достаточно поздно: примерно в июне. Именно тогда случаи заболевания чумой зафиксировали в сердце Лондона: в Сити. В июле дело дошло уже до частичной эвакуации, начало которой положило первое лицо государства. Король Карл II вместе с семьёй и свитой выехал из Лондона, чтобы самоизолироваться в спокойном Оксфордшире.
Собственно пик смертности приходится на промежуток между последней декадой августа и последней декадой сентября. Однако как раз на 17 сентября приходится лёгкий спад, который через неделю сменился новым подскоком. С октября фиксируется падение смертности и постепенный возврат к прошлой жизни.
Цифры достаточно точные, если вообще можно говорить о точности в таком деле, как статистика смертности в разгар эпидемии. Тем не менее здесь власти Лондона упрекнуть ни в чём нельзя: отслеживание распространения болезни было поставлено на высший по тем временам уровень.
В основу была положена практика прошлых лет: Великая чума 1665 года была, разумеется, не первой для Лондона. Эта практика делала ставку на сознательность среднего и низшего властных звеньев. Конкретно — на приходское начальство, которое должно было разбираться с мерами профилактики.
В каждом приходе учреждались должности осмотрщиц: «Женщины, находящиеся на попечении прихода, будут по требованию осматривать любого больного человека, оказавшегося в приходе, какой бы его болезнь ни была». Требования к ним были следующими: «Они должны быть из бедняков, но с хорошей репутацией и похвальными качествами». К их медицинским знаниям, впрочем, никаких требований не предъявлялось: тогда полагали, что любая домохозяйка и так разбирается в болезнях. В целом они исполняли роль общественных свидетелей, подтверждая или опровергая факт заражения человека чумой. Должность была выборной, а работа оплачивалась за счёт прихода: 4 пенса в день и 4 пенса за ночь.
Кроме того, существовала должность наблюдателя (examiner). Это были «благонадёжные жители, назначаемые олдерменом (глава муниципалитета) и общим советом для каждой части города». В их обязанности входило отслеживать, как приходские чиновники и местные власти исполняют распоряжения более высоких инстанций.
К этому надо добавить носильщиков, которые хоронили трупы, а также сторожей, которые выставлялись к каждому дому, где были зафиксированы случаи чумы. Их работа также оплачивалась приходскими властями.
Система эта работала, в общем, неплохо. Во всяком случае, учёт заболевших вёлся относительно честно. Сведения о смертности в каждом приходе суммировались и ежедневно публиковались в специальных городских отчётах, которые назывались Bills of Mortality — «Списки умерших». Слухи и домыслы по мере возможности пресекались.
Прозрачность системы в известной мере сплотила людей разных сословий: недоверия к «чумным специалистам» и докторам почти не испытывали, о чём говорит любопытный факт. Те семьи, особенно из неимущих, которые были вынуждены сидеть в карантине под присмотром приходских сторожей, на жизнь не жаловались. Доктор медицины Натаниэль Ходжес, оставшийся в чумном Лондоне, написал впоследствии книгу «Исторический отчёт о лондонской чуме 1665 года с присовокуплением указаний по предохранению от подобной заразы». Там он, в частности, отметил: «Простой народ не испытывал нужды. Их потребность во всём необходимом обеспечивалась обилием пожертвований богатых, так что неимущие при всей своей нищете получали щедрую поддержку».
Нынешняя эпидемия коронавируса не могла не освежить в памяти лондонцев события 1665 года. Однако надо признать, что сравнения с чумой давно прошедших лет выглядят недобросовестными натяжками.
Нет, поначалу всё развивалось весьма похоже. Особенно характерной была реакция населения на объявленные властями меры. В марте-апреле этого года многие жители Лондона ринулись скупать продукты долгого хранения, предметы гигиены и туалетную бумагу, создав невиданный переполох, местами переходящий в потребительскую панику. Почти так же вели себя их предки в XVII столетии: «Многие семьи, предвидя приближение чумы, запаслись всякой провизией и другими необходимыми товарами, достаточными для всех членов их семей, и закрылись в домах так основательно, что никто их не видел и не слышал до тех пор, пока поветрие почти не закончилось».
Но с течением времени отношение к эпидемии изменилось. Если лондонцы XVII века всё чумное время сидели сравнительно тихо, понимая обоснованность мер властей и воочию наблюдая шествие болезни, то их потомки в конце августа этого года собрали десятитысячный митинг под общим лозунгом: «Коронавирус — фальсификация!»
Забавно, что именно в конце августа 1665 года очевидец Великой чумы, морской чиновник Сэмюэл Пипс, записал в своём дневнике: «Сегодня заканчивается этот печальный месяц — печальный, ибо чума распространилась уже почти по всему королевству. Каждый день приносит все более грустные новости. В Сити на этой неделе умерло 7496 человек, из них от чумы — 6102».
Примерно столько же человек погибло от коронавируса в Лондоне за всё время эпидемии.
