14 сентября 1911 года в городском театре Киева, во время второго антракта спектакля «Сказка о царе Салтане», у барьера оркестровой ямы раздались выстрелы. Два подряд. Стреляли в премьер-министра Российской Империи, Петра Аркадьевича Столыпина. Через три дня он скончался.
Отношение к личности и делам Петра Столыпина — отличная иллюстрация того, как можно «колебаться с линией партии». Сравнительно недавно ни одна работа, посвящённая этому вопросу, не могла обойтись без цитирования статьи Ленина «Столыпин и революция», где покойный российский премьер без обиняков назывался «обер-вешателем» и «погромщиком». Сейчас фигура Столыпина вырастает до исполинских масштабов. Мудрый, дальновидный политик, умелый реформатор, который почти сделал Россию «мощнейшей экономической державой мира». И цитируют уже самого Петра Аркадьевича. С явным отрывом лидируют следующие его выражения: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия» и «Дайте 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». Популярный некогда эвфемизм «столыпинский галстук», обозначающий петлю и виселицу, объявляют как минимум подрывающим патриотизм.
«Галстуки, галстучки»
Почему-то считается, что укоренение этого выражения в русском языке — плод деятельности большевиков, которые, дескать, «не простили Столыпину военно-полевых судов, пытавшихся остановить грабежи и насилия революции 1905-1907 годов». Да и к самим военно-полевым судам нынче отношение странное. Почти ироническое. Ну да, по их приговорам казнили где-то 2800 человек. Это же смешно! Это же капля в море! Особенно по сравнению со сталинскими репрессиями, число жертв которых бездумно и безответственно назначают с потолка и считают как минимум на десятки миллионов. Немудрено, что по результатам такого сравнения Столыпин представляется стороннему наблюдателю как вполне невинная фигура, очернённая происками недоброжелателей.
При этом катастрофически забываются важные вещи. Скажем, из числа столыпинских жертв произвольно исключают тех, кто был отправлен в тюрьму и на каторгу. А их было 23 тысячи. И ещё 39 тысяч высланных вообще без суда. И совсем уже не считают тех, кто был убит мимоходом. Так, 15 мая 1910 г. в селе Волотово Лебедянского уезда Тамбовской губернии при подавлении крестьянского волнения полиция применила оружие. Было убито шесть крестьян. Да, пример единичный. Но стоит всё же взглянуть на статистику. А она такова. В «страшный» 1907 год, год «кровавой революции» по всей России зафиксировано 2557 крестьянских выступлений. В 1910 году, когда полным ходом шла «благословенная столыпинская реформа», выступлений уже 6275 — то есть их число увеличилось более чем в два раза.
Насколько охотно при подавлении этих волнений применяли оружие и вешали, сказать, к сожалению, нельзя. Можно только предполагать, что жертвы были, и немаленькие. Потому что волна возмущения этими делами в России поднялась безо всяких большевиков — сама по себе.
Дело в том, что современники событий никак не могли сравнивать столыпинские репрессии со сталинскими — до последних оставалось ещё лет тридцать. А вот с тем, что было сравнительно недавно — сравнивали охотно. И сравнение получалось шокирующим. С 1825 по 1905 гг. в Российской империи по политическим мотивам казнили 160 человек. В среднем выходит по два в год. За время действия столыпинских военно-полевых и военно-окружных судов, как мы помним, было повешено и расстреляно 2800 человек. То есть по 700 человек в год. А теперь, как говорится, почувствуем разницу — как было и как стало. Два и семьсот. Скачок в 350 раз. Неудивительно, что людям такое положение дел казалось возмутительным и вызывало протест. В частности, известна шансонетка, которую сочинили в Одессе, а исполняли, в общем, повсеместно. Правда, до первого визита полиции. Называлась она «Галстуки, галстучки»: «У нашего премьера ужасная манера — на шею людям галстуки цеплять».
Цель оправдывает?
«Столыпин — смелый и сильный человек, в нем истинная любовь к Родине, и для спасения ее и восстановления на путь истины он ни пред чем не остановится, даже перед этим жестоким опытом», — это цитата из письма Марии Катковой, урождённой княжны Щербатовой графу Сергею Шереметеву. Её часто приводят, чтобы показать, через какую тяжёлую нравственную борьбу пришлось пройти Столыпину в его трудах на благо России. Однако если подумать, то эта красивая фраза есть не что иное, как перелицованная максима: «Цель оправдывает средства».
Целью полагают осуществление реформ, которые должны были перестроить Россию и сделать её ведущим государством мира. Прежде всего, это касается реформы аграрной.
«Необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть соли земли русской, освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и представить их в неотъемлемую собственность... Такому собственнику-хозяину правительство обязано помочь советом, помочь кредитом, то есть деньгами», — это слова самого Столыпина. Высокие, справедливые, а, главное, своевременные. Реформа действительно была необходима. А суть её, если упрощать до предела, сводилась к следующему. Нужно создать класс крепких крестьянских собственников. И откуда-то взять землю, чтобы их наделить. Главный вопрос — где взять?
В казённом распоряжении тогда находилось 140 млн. десятин земли. Помещикам принадлежало 53 млн. десятин. Крестьянским общинам — 160 млн. десятин.
Невеликий кусочек отщипнули от казны — в частности, Николай II милостиво разрешил покупать крестьянам его угодья по цене на 20% ниже рыночной. Правда, в Сибири и на Алтае. Брать помещичьи земли побоялись, аргументируя это соображениями высшей справедливости. Вот слова императора: «Всякое право собственности неприкосновенно; то, что принадлежит помещику, принадлежит ему».
Основным поставщиком земли для крестьян должна была стать крестьянская же община. Что из этого получилось, пусть расскажет очевидец событий. Выходец из бедной крестьянской семьи Тамбовской губернии — митрополит Вениамин (Федченков).
«Столыпину приписывалась некоторыми будто бы гениальная спасительная идея земледельческой системы, так называемого хуторского хозяйства. Это, по его мнению, должно было укрепить собственнические чувства у крестьян-хуторян и пресечь таким образом революционное брожение... Тогда я жил в селе и отчетливо видел, что народ — против нее. И причина была простая. Из существующей площади нельзя было наделить все миллионы крестьян хуторами, да и за них нужно было бы выплачивать. Значит, из более зажиточных мужиков выделилась бы маленькая группочка новых владельцев, а массы остались бы по-прежнему малоземельными. Хутора в народе проваливались. В нашей округе едва нашлось три-четыре семьи, выселившиеся на хутора. Дело замерло, оно было искусственное и ненормальное».
«Искусственное и ненормальное»? Расскажите это губернаторам, от которых требуют результатов: «По распоряжению господина министра внутренних дел оценка вашей служебной деятельности будет производиться исключительно в зависимости от хода и постановки дела применения Высочайшего Указа 9 ноября 1906 года». Поясним — министром внутренних дел тогда был как раз Столыпин, а Указ от 9 ноября касался именно что передела общинных земель.
Губернаторы принялись исполнять. Народ не желал и сопротивлялся. А вот дальше как раз и начались те радости, которые привели к рождению «столыпинских галстуков».
Сталинским путём
Согласно одной точке зрения, реформа Столыпина, в общем, удалась. Сторонники этой позиции опираются на данные статистики: «Посевные площади с начала века до 1914 г. выросли в среднем на 14 процентов, особенно масштабно на Северном Кавказе — на 47 и в Сибири — на 71 процент. За время реформы сбыт минеральных удобрений увеличился в 7 раз, сельскохозяйственных машин — в 5,5 раза. И с 1908 по 1912 гг. производство ячменя возросло на 62%, кукурузы — на 45%, пшеницы — на 37,5%».
Сторонники того, что реформа Столыпина потерпела крах, тоже оперируют статистическими данными: «В 1913 году, показатели которого можно считать лучшими в царской России, средняя по стране урожайность десятины пахотной земли составляла по ржи: в России — 56 пудов, в Австро-Венгрии — 92 пуда, в Германии — 127 пудов, в Бельгии — 147 пудов. Аналогичная урожайность по пшенице составила: в России — 55 пудов, в Австро-Венгрии — 89 пудов, в Германии — 157 пудов, в Бельгии — 167 пудов с десятины».
Как ни странно, правы здесь все. Или, что то же самое, не прав никто. Реформа не провалилась. Но и не увенчалась успехом. Ближе всех к разрешению этой неестественной ситуации подошёл Владимир Ленин. Вот как он отзывался о Столыпине, когда не перегибал палку в полемическом азарте: «Знаменитое аграрное законодательство Столыпина, вне всякого сомнения, идёт по линии капиталистической эволюции — облегчает распадение общины и создание крестьянской буржуазии. Это законодательство, несомненно, прогрессивно в научно-экономическом смысле».
В итоге мы имеем довольно любопытную картину. Вот некий государственный деятель замышляет масштабную крестьянскую реформу. Реформа переворачивает все старые представления о хозяйстве с ног на голову. Вызывает недовольство народа. Государственный деятель, действуя в соответствии с максимой «цель оправдывает средства», прибегает к насилию. Чиновники на местах давят проявления недовольства. Проливается кровь. Разворачиваются масштабные репрессии. И мало-помалу, путём насилия, всё-таки продавливают свою линию. Начинает вырисовываться нечто, похожее на первоначальный замысел.
Столыпин действовал ровно теми же самыми методами, что впоследствии и большевики. По большому счёту, он и был этаким недобольшевиком. Кое в чём он даже ведёт по очкам. Так, если большевики, руководствуясь высшими целями, разогнали Учредительное собрание, то с подачи Столыпина Государственную думу разгоняли дважды — явный перевес.
Но в результате он всё-таки проигрывает. Свидетельством тому — его знаменитое выражение: «Дайте 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». Политик, если он, конечно, настоящий политик, никогда и ничего не просит. Он берёт всё сам, он давит, он двурушничает, но добивается результата. И не жалуется на то, что его кто-то обделил временем или ресурсами. Столыпин шёл тем же путём, что и большевики. Но не был сопровождаем ни «единственно верным учением», ни многочисленными партийными сторонниками, ни готовностью идти до конца.
