Эксперт: множество немецких архивов по военнопленным засекречено до сих пор

АиФ.ru продолжает публикацию интервью с научным сотрудником Российского военно-исторического общества (РВИО) Антоном Мигаем. В первой части эксперт рассказал о том, как в советских войсках времён Великой Отечественной войны вёлся учёт погибших и пропавших без вести, а также о том, как сейчас ведётся работа по уточнению этих данных.

Согласно немецким данным, в ходе войны в плен было взято около 5 миллионов советских граждан, однако данные удалось восстановить лишь о небольшой части пленных — около миллиона человек. Во второй части интервью эксперт рассказал о том, почему не все данные о советских военнопленных в немецких лагерях опубликованы или доступны специалистам, а также о том, как нацисты вели учёт пленных и когда будут рассекречены все данные этих архивов.

Владимир Шушкин, АиФ.ru: Что происходило, если наш боец попадал в плен? Наша часть его записывала как выбывшего?

Антон Мигай: Пропавший без вести. Если кто-то видел, что он поднял руки, убежал на территорию врага, то пишут «сдался в плен». Ну, в основном, конечно, фиксировалось как «пропавший без вести». Дальше мы уже обращаемся к архивам немецким. Зафиксирован военнослужащий в списке пленённых…

— А это его немецкая часть записывает? Она берёт кого-то в плен и в своей части записывает на месте?

— На месте, в архив части. Дальше отправляют на пересыльные пункты, в пересыльные лагеря. Там своя статистика. Отправляют в то, что называется «Дулаг». Это как раз пересыльный лагерь, от немецкой аббревиатуры (Dulag = Durchgangslager — пересыльный, или транзитный, лагерь — прим. ред.). Там своя статистика умерших, там своя статистика больных, живых, там своя статистика дальнейших перемещений.

Опять же, как там эта статистика ведётся? Считают ли немцы необходимым вести пофамильный учёт? Называет ли военнослужащий своё настоящее имя, фамилию, отчество? Или какое-то другое? Умирает безымянным? И если умирает — посчитали его, не посчитали? Множество факторов, по которым военнослужащий учитывается. Но если пересыльный лагерь военнопленный миновал, его направляли дальше за линию фронта — в Германию или на территорию, оккупированную Германией, направляли на работы, там уже идёт учёт более детальный. Там уже фотографируются, там уже снимаются отпечатки пальцев. Заводится так называемая «зелёная карта», поскольку они из зелёного картона. Опять же, писарь немецкий, не владеющий русским языком, со слуха записал, и фамилия человека изменилась до неузнаваемости. Место рождения изменилось до неузнаваемости. Фотография и отпечаток пальца — это ещё редкая удача, потому что могли решить не фотографировать или не было такой возможности. Тогда не фотографировали. Отпечатки пальцев ленились снимать.

Если была заведена на военнопленного такая карточка, она с ним путешествует. Он направлен на работы на завод, карточка туда же направлена, сделана пометка. Умер — сделана пометка. Если военнопленный продолжал бороться в лагере, организовывал какую-то подпольную группу, саботаж, сыпал песок в крутящиеся детали станков, собирал радиоприёмник, зачитывал сводки Совинформбюро, и его Гестапо разоблачало, он переставал был военнопленным. Он становился, по законам Третьего рейха, преступником. Его отправляли в лагерь уничтожения как политического заключённого.

Но тут небольшая такая грань, которая людьми-то, может, и не ощущалась, но по делопроизводству он переставал числиться как военнопленный и становился преступником. Какие-то, видимо, с точки зрения законодательства Третьего рейха, он терял при этом права. Хотя какие там права у него были? Говорить об этом, конечно, смешно, но всё равно учёт этих моментов тоже вёлся, и это тоже отражалось в этой самой «зелёной карте». Если с точки зрения законов Германии того времени человек опасен, здесь делалась соответствующая пометка. Либо карта перечёркивалась красным, либо писалась аббревиатура «Мрак и туман» («Nacht und Nebel»). Это означало, что человек направлен на уничтожение.

Получив такую карту, человек в лагере долго не жил, его уничтожали. По остальным категориям преступлений направлялись в рабочие команды в лагере. Кто-то выживал, опять же, были подпольные группы. С карточками работали сами заключённые. Если заключённый состоял в какой-то подпольной группе, тогда ему давалась команда, и личную карточку могли переместить куда-то, в другой ящик переложить, сменить фамилию. Заключённые под номерами, гигантское количество людей. Кто-то куда-то карточку двинул, человеку повезло, человек выжил. Но учёт, опять же, вёлся, и хорошо, если документация этого концентрационного лагеря до нас дошла. В конце войны уничтожались фашистами и лагеря, и самое главное, архивы лагерей. Чтобы эти архивы не были на суде использованы для обвинительного заключения. С ними работали, они поступали в архив. В архиве с ними работали. Старались понять, как немецкий писарь отразил фамилию «Смирнов» или «Семёнов», как это написано, и сводили в единую базу данных.

— Много удалось заполучить немецких архивов?

— Достаточно. Всё, что попало в советскую зону оккупации. Архивные документы в первую очередь изымались, отправлялись на обработку. Естественно, досталось не только нам. Естественно, досталось англичанам, американцам.

— А есть доступ к данным, которые у союзников были в их зоне оккупации?

— Сейчас есть доступ. Архивные агентства продолжают рассекречивать. Даже сейчас продолжают рассекречивать. Не могу вам сказать конкретно, есть ли у них аналог по этим документам нашей базы данных ОБД «Мемориал». Вряд ли. По каждой конкретной фамилии необходимо ехать работать туда.

— То есть все базы данных не были переданы Советскому Союзу?

— Нет, очень многое не было передано. Очень многое хранится там до сих пор. Ну, конечно, не так, как в годы холодной войны, с этим уже не так актуально работают официальные службы, но хранится. Что-то засекречено, вернее, не рассекречено. Что-то просто лежит. России, странам бывшего Советского Союза, передают время от времени. Под какую-то акцию политическую. Кто-то приезжает, передаёт. Вот на таком уровне.

— А почему засекречено? Это просто автоматически? Пятьдесят лет там, условно?

— Это было засекречено в 40-е, потому что с этим работали. А срок рассекречивания не 50, а в основном 100 лет. Поэтому до сих пор не рассекречены. Знаете, вот немножко в сторону уйдём. Мата Хари, известная такая шпионка в Первой мировой войне. Так вот, её дело засекречено до сих пор. Всё потому, что она была в 1917 году расстреляна, а срок секретности — 100 лет. Вот только в следующем году, может быть, её личное дело будет рассекречено. Хотя, казалось бы, всё уже известно о ней. И все данные представляют исключительно академический интерес. Ну вот примерно на таком уровне всё на Западе хранится.