До сих пор я с душевным трепетом вспоминаю район своего детства и юности. В нем чувствовалась какая-то особая аура, дух старины.
Улица Новобасманная протянулась от площади Красных ворот до площади с веселым именем Разгуляй. Места эти в Москве знамениты.
У Красных ворот в доме, который, к сожалению, не сохранился, родился М. Ю. Лермонтов. И церковь, в которой его крестили, тоже снесена. Но напоминанием об этом историческом событии служит памятник поэту в скверике, где во времена моего детства стоял облезлый, чуть ли не гипсовый памятник «сезонному рабочему», а теперь стоит Лермонтов в вицмундире с развевающейся на ветру полой. «А он, мятежный, просит бури, как будто в буре есть покой!» Басманная слобода известна ещё с 17 века, и по ней, наверное, не раз проносились сани царя Петра в Лефортово. Так, во всяком случае, мне видится в моем воображении.
В конце XVII века нынешнюю Новобасманную улицу называли «Капитанской слободкой», в которую поселили иноземных офицеров. Там были и большие монастырские огороды. Во второй половине XVIII века она стала улицей, на которой поселилась московская знать. В интернете я прочла, что здесь обосновались князья Трубецкие, Голицыны, Куракины, граф Головкин, Нарышкины, Головины, Лопухины, Сухово-Кобылины и другие самые знатные фамилии России. На этой улицы и сейчас можно видеть по обе стороны старинные дома, правда, всего больше богатых особняков конца XIX и начала XX века, построенные наряду с доходными домами этого периода промышленниками и купцами на месте дворянских усадеб.
Нынешний Сад культуры и отдыха имени Н. Э. Баумана создан из остатков старинных парков знати.
Здесь стоит дом семьи декабриста Муравьева-Апостола, один из домов Саввы Морозова, уникальный дом конца XIX века, принадлежавший купцу Николаю Дмитриевичу Стахееву.
В конце XVII в. была построена деревянная церковь Петра и Павла.
Впоследствии на её месте возвели каменную, сооруженную по указу Петра I и по чертежу, начертанному его рукой. В архитектуре церкви прослеживаются корабельные мотивы, мечтавшего о создании флота царя.
Фасадная часть церкви напоминает палубу корабля. Здание этой церкви сохранилось до нашего времени.
Ближе к Разгуляю по четной стороне улицы была построена больница, известная в наши дни, как 6-ая горбольница. В комплекс зданий больницы входит усадебный дом конца XVIII века Н. Н. Демидова архитектор М. Ф. Казакова.
На углу площади Разгуляй, Спартаковской улицы и Доброслободского переулка стоит дом графа Мусина-Пушкина, в котором при пожаре 1812 года погиб подлинник «Слова о полку Ингореве». С домом связано немало легенд. Одна из них рассказывает, например, о солнечных часах на этом доме, построенных сподвижником Царя Петра, генералом, графом Яковом Брюсом, которого в Москве тех лет из-за его научных опытов многие считали колдуном и рассказывали о нем во дворах и трактирах легенды и небылицы.
Рядом - Елоховский собор, куда на крестный ход в канун Пасхи меня водила бабуля Оля и где, говорят, часто пел наш знаменитый тенор Иван Козловский. Здесь на Бауманской родился великий А.С. Пушкин. На Старой Басманной у площади Разгуляй до сих пор стоит дом дяди поэта - Василия Львовича Пушкина, который был первым литературным наставником великого поэта. Говорят, в нем теперь планируют разместить его музей.
Сохранился дом замечательного русского портретиста Рокотова. - крепостного художника, автора портретов представителей московской и петербургской знати. Портрет Струйской - одна из самых знаменитых его работ. Многим, должно быть знакомы строки: «С портрета Рокотова снова смотрела Струйская на нас»...
А училась я в Гороховском переулке в школе 325, в здании бывшей Гимназии баронессы фон Дервиз. Наша школа с богатыми традициями.
Достаточно назвать имена некоторых её питомцев, среди которых Марина Цветаева, Рина Зеленая, пианист Владимир Ашкенази, пародист Филимонов, спортсмен Тер-Ованесян и много известных ученых. Школа соседствует с институтом геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Бывший московский
Межевой институт был построен архитектором Казаковым. Первым директором в конце 19 века был назначен писатель С. Аксаков.
Такое множество исторических и архитектурных памятников в том районе Москвы, где прошло мое детство, создавало атмосферу седой старины и рождало в душе его жителей, особенно интеллигентов, неистребимую тягу к этим местам на долгие годы, а порой на всю оставшуюся жизнь. И, даже переселившись куда-то в силу разных причин, чаще всего на окраины, как это случилось с очень многими коренными москвичами, в том числе и с моими родными, они все равно периодически возвращались сюда на встречу с родными местами. Моя бабушка Оля, например, когда её засунули в Орехово-Борисово из-за сноса наших домов и строительства райкома партии на его месте, ещё несколько лет, пока была в силе, ездила за продуктами и покупками на Разгуляй.
Дом No. 10, бывший доходный дом, в который меня принесли из роддома, стоял, и стоит до сих пор, у железной дороги. Многокомнатные квартиры этого восьмиэтажного дома, в которых во времена оные жили, должно быть, богатые люди, на заре советской власти были «уплотнены» многочисленными жильцами.
Вместе с нашей семьей, в квартире обитали никак не меньше трех-четырех десятков людей. Каждой семье - по комнатушечке. А моим бабушке с дедушкой принадлежала, судя по всему, гостиная с прекрасным кованым камином.
з окна открывался вид на железную дорогу, проходившую рядом с домом. Комната была не маленькой, удалось отгородить в ней две малюсенькие спальни, в каждой их которых умещались только кровать и тумбочка. Но, все же, это были отдельные спаленки. Малюсенький коридорчик, где мы оставляли верхнюю одежду и обувь, был всего-навсего фанерой отгорожен от комнаты семьи шумной и разгульной. Так что, стоя в коридорчике можно было понять, что происходит в семье Седовых. Все это вместе когда-то составляло гостиную, где мы жили первые годы после моего рождения.
Двор дома No.37, где я прожила до 18 лет после переселения из дома 10, был небольшим. Два трехэтажных строения, один двухэтажный дом, один одноквартирный домик и, так называемая, «колбаса» - строение барачного типа. Домишки эти стояли в таком порядке, что образовывали два двора. Детвора их называла «передний» и «задний».
«Передний» представлял собой небольшую квадратную площадку с лавочками в центре, на которых любили посидеть пожилые обитательницы в свободное от домашних дел время. Здесь же хозяйки сушили на веревках, подпертых палками, выстиранное и обязательно подсиненное белье. По фасаду трехэтажного здания, в котором жила наша семья, были разбиты два малюсеньких полисадника. Один из них - перед нашими окнами, поскольку жили мы на первом этаже. Бабушка пыталась разводить там цветы.
«Задний» двор был как бы небольшим глухим колодцем с неизменными голубятнями. С одной стороны двухэтажное строение, с другой - кирпичная стена фабрики фотопластинок, на которой работали мой прадед и мой дед. Соединял два двора асфальтовый коридор, тянувшийся вдоль «колбасы».
Население дома No.37 было разночинное: и служащие, и рабочие, интеллигенция и домохозяйки, многодетные и бездетные, благопристойные, и пьяницы-дебоширы. Но жили без вражды и агрессии.
Каких-нибудь громких конфликтов я не помню. Жили как одной общей семьей, где, как говорится, «не без урода», но приходится терпеть.
Своё... семья...
Во дворе зимой я вместе с другими детьми, коих было множество, зимой каталась на санках, прыгала с крыши «колбасы» в кучу снега, собранную всей детворой под «стартовой площадкой». Детишки приходили с гулянья домой в абсолютно мокрой от снега одежде краснощёкие, разгоряченные беготней и прыжками, довольные своей смелостью и победой над боязнью высоты.
Весной и осенью я вместе с другими детьми играла в мяч: штандар, в стенку, в лапту, в казаки-разбойники, прыгали через веревочку и играли в классики. А любимой игрой девчонок были «секретики». Для этого надо было вырыть небольшую ямку, положить туда фантик, фольгу из конфетки, осколочек разбитой фарфоровой чашки или что-то другое симпатичное, достойное внимания, а потом накрыть это кусочком прозрачного стекла, зарыть землей и запомнить это место. Под большим секретом особо доверенным лицам этот «секретик» показывали.
Девчонки соревновались между собой, чей «секретик» лучше. Маленькие дети, не занятые школой, дружной ватагой целыми днями гуляли на улице, если позволяла погода.
Во двор часто заглядывали ремесленники. «Лудить, паять, кастрюли починять...» - зазывали они хозяек. И хозяюшки выносили прохудившийся чайник или кастрюлю. Приходил и сапожник. В те времена люди покупали новое только в самом крайнем случае. Старались починить то, что есть. Денег на новинки не было.
Иногда приходил старьевщик. Он забирал старое тряпье, пустые бутылки или банки, ставшие ненужными вещи. Дети с удовольствием бегали домой за всем этим. А вместо полученного старья он давал детям латунные колечки с пластмассовым цветным камешком, или уйди-уйди, или «тещин язык». А если детишкам вместо старья выдавались какие-то копеечки, то мы тут же бежали в «ТЖ» или «Сангигиену», что была на углу Разгуляя и Спартаковской улицы. На эти копеечки можно было купить аскорбинку с глюкозой или Гематоген, или какую-нибудь прикольную маленькую клизмочку, или медицинскую стеклянную палочку.
Я не помню, чтобы когда-нибудь мы дрались. Были, конечно, среди детей и те, над которыми посмеивались, но не было злобы. Жил, например, в «колбасе» мальчик с очень бледной кожей, под которой голубели венки.
Звали этого мальчика Алик. Дети дали ему кличку «синяя кровь, зеленые сопли». Поразительно, как точно дети замечают за людьми их особенности! Бледный Алик с голубыми жилками частенько на холоде обливался соплями. Его, может быть, и недолюбливали за инертность, трескучий голос и стремление «поябедничать», но всегда принимали играть.
Во время гуляния во дворе дети «выносили» что-нибудь «вкусненькое» перекусить. Те, кто победнее - черный хлеб, смазанный растительным маслом и посыпанный солью, те, кто позажиточней - белый хлеб со сливочным маслом, посыпанный сахаром. Так мы росли, играли в разные игры, когда учились - делали уроки, ходили в Дом пионеров в разные кружки, постепенно взрослели. И, к сожалению, настал день, когда наши дома надлежало снести, чтобы начать строительство Бауманского райкома партии, к которому был прикреплен Л.И. Брежнев. Жильцы были расселены: кто куда. Мы незадолго до этого получили от папиной работы двухкомнатную квартиру в пятиэтажке в районе Тушино на севере столицы, в бывшей деревне Алешкино, на краю земли. А моя любимая бабушка, к тому времени ставшая уже вдовой, переехала в комнатку двухкомнатной квартиры на в Орехово-Борисове , на юг города, чтобы жить с абсолютно незнакомой и чуждой ей набожной соседкой и стала быстро чахнуть без привычной ей среды.
Так и раскидали по спальным районам коренных москвичей, а в центре стали, в основном, жить «Лопахины», кто может себе позволить за большие деньги купить квартиру внутри Садового кольца. И далеко не всем им дороги и даже знакомы те здания и те имена, которыми гордится не только Москва, но и вся Россия.
Я счастлива, что могу причислить себя к москвичам, которым удалось жить там, где до недавних пор веяло стариной, о которой мы столько читали в книгах и которая лично у меня вызывает щемящую ностальгию. С сожалением приходится наблюдать небережное отношение к московской старине.
Елена Яровая.
Октябрь 2010 года. Москва
