Военный корреспондент Андрей Филатов прославился своими яркими репортажами с передовой. С начала СВО он не вылезает из донбасских окопов. В интервью aif.ru Филатов рассказал об ошибках и успехах армии, легендарном морпехе Струне и ответил на вопрос: кто же он — журналист или солдат?
Артём Александров, aif.ru: — Как меняется ситуация в Донбассе? В лучшую или в худшую сторону?
Андрей Филатов: — Мы существенных продвижений не имеем, потому что нет смысла. Если мы сейчас ломанёмся, кинем все силы на эту Первомайку, выбьем противника и просто выйдем вперёд, то мы окажемся в тактическом окружении, в огненном мешке. По поводу критики, что мы уже, по сути, полгода бьёмся за Первомайку, что «укроп» там сильно стоит — Генштаб ведь планирует операции, они пока не видят, что мы — критически важное направление.
Нельзя просто брать логику XX века, Великой Отечественной войны. Тогда бы мы должны были взять батальон, ломануться на противника под непогашенной артиллерией, потерять половину батальона от артиллерийского огня, ещё треть из-за пулемётчиков. Вопрос: нужна ли нам Первомайка ценой жизни тысячи человек? Нет, нам такой ценой она не нужна. Сейчас ВСУ в Первомайке несут потери в сопоставлении с нами один к пяти, к семи. Сейчас Первомайка — это мясорубка для ВСУ.
Они теряют там огромное количество людей, люди часто используются втёмную, они приходят, не понимают, зачем и куда они попали. Во всяком случае, они так говорят, когда попадают в плен.
— Стрелков часто говорит о том, что мы по какой-то причине штурмуем населённые пункты, укрепления в лоб, хотя правильнее было бы окружить, как скорее делают украинцы. Вы с этими штурмующими группами некоторыми ходили, снимали. Можете объяснить, почему мы так делаем, есть ли какое-то разумное зерно в этой критике?
— Разумное зерно есть. Но тогда надо и сказать, что Верховный главнокомандующий давно говорил, что мы пошли огибать Донецкую дугу, отрезать ее, чтобы не штурмовать в лоб. Опаньки, там не получилось. Мы же видим, что у нас не получилось отрезать, да? Но раз не получилось отрезать, что теперь, еще 8 лет сидеть и смотреть друг на друга? Понятно, что надо отодвинуть «укропов» от Донецка. На тактическом уровне полно офицеров, которые не тупее Стрелкова, которые ищут возможности маневрирования. Но чтобы маневрировать, нужен простор, поле для манёвра. Если поля для манёвра нет, то тогда и приходится в лоб идти, как иначе? Тут вопрос в том, что мы действительно эффективно даже в лоб атакуем. Хотя, знаете, если я назову арифметику, это для вас она будет «малые потери». Но для меня — это смерти моих друзей.
— Вы в той же Первомайке, если не ошибаюсь, выполняли роль чуть ли не наводчика?
— Многие вначале считали, что все эти гражданские коптеры — игрушка, это бесполезно, вот радиоэлектронное подавление включат — и коптеры упадут. А я лично летаю там, где работают РЭПы, и мне это не мешает подсказывать и видеть то, что другие пацаны не успели увидеть.
— Вы находите что-то и сообщаете командованию?
— Да.
— Это, как вы понимаете, выходит за рамки классической работы журналиста. Вы больше журналист или солдат?
— Я считаю, журналист. Пускай в споры пускаются теоретики. Я считаю, надо брать советские практики, и, условно говоря, такого, как я, взять и хоть политруком куда-нибудь, к какому-нибудь действующему подразделению присобачить. И тогда отпадут все там вот эти определения, кто я — военкор, солдат или кто. Я захожу в подразделение как журналист, потом я дружусь, и жизнь каждого бойца для меня это не статистика, для меня это живые люди, я вижу их глаза, я с ними ем ту же тушёнку, которую они едят, я сплю в тех же блиндажах, где они спят, и для меня гибель каждого из них — это ранение меня самого, моей души. Поэтому, если у меня есть возможность им помочь, то плевал я на все эти определения, кто я.
— Считается, что люди, которые побывали один или много раз в «горячих точках», подсаживаются на адреналин от этого. А вы?
— Я несколько, наверное, бракованный, я в бою ни разу страха не испытывал. И даже когда в меня что-то прилетало, страха не было от слова совсем. Я не могу сказать, что я адреналиновый наркоман. Когда-то я занимался боксом. Вот выходить на ринг — это был адреналиновый шторм, то есть мандраж в коленях, потом начинаешь лупиться, боли не чувствуешь. После ринга я не могу сказать, что где-то у меня был адреналиновый шторм. Если какие-то адреналиновые наркоманы существуют, я точно не они, потому что мне не нравится адреналиновый шторм, мне и так нормально.
— А если не секрет, вас дома кто-нибудь ждёт?
— Да, я многодетный отец, у меня четверо детей. У меня супруга, она верующая, она поддерживает. Ей, понятно, тяжело, для неё это бессонные ночи, это слёзы, это истерики по поводу того, что я в очередной раз куда-то полез там. Но она знает, что мною движет не корысть, не честолюбие, я в любом смысле этого слова патриот, и раз надо — значит, надо. Я же за эти годы не работал в ЦАРе, Карабахе, потому что там частные военные компании — это бизнес. А тут судьба Родины и всё такое.
— Вы точно сталкивались с противником, расскажите, как у него настроение?
— Это тема огромная. Я некоторое отступление буду вынужден сделать. Уже Верховный главнокомандующий признал, что надо было вопрос решать в четырнадцатом году. Но там не решили вопрос — получили. За эти 8 лет агрессивное меньшинство при абсолютно тотальной власти СБУ над обществом полностью погасили инакомыслие и заставили умеренно ждущих нас сомневаться в том, что это серьёзно и что мы надолго. Если мы до сих пор и говорим, что суверенитет за Украиной останется, суверенитет останется — это значит что? Это значит, и их СБУ останется, которое придёт потом и накажет, да? Плюс те победы, которые ВСУ одержали, заставляют людей сомневаться. Поэтому население, хочет оно того или нет, подвержено пропаганде, кто-то просто боится, кто-то, как конформист, просто выжидает.
Тем не менее за 10 месяцев СВО я не встречал тактического гения «укропов», не было такой ситуации, чтобы кто-то сказал: «Снимаю шляпу, прямо круто нас поимели». ВСУ пользуются ошибками, которые мы сами допустили. Никакого сверхразума, сверхгения этого Залужного нет, всё математически просчитывается, все математически проговаривается, и основной их успех — это разведка. Разведка у них не «укропская», разведка у них натовская, она обалденная. Они знают много, они знают хорошо, они выявляют цели хорошо, они наносят точечные удары хорошо.
Абсолютно неправильные выводы сделаны из сирийской кампании. Есть офицеры, которые прошли сирийскую кампанию, потом приехали в ДНР и поняли, что здесь противник другой. Вот у меня есть друг, первоклассный офицер. Он говорит: «Ну что в Сирии? Где-то там боевики ИГИЛ держат оборону. Я приезжаю, узнаю, какими средствами обладают — 120-мм минометами. Я беру свою пушечку, которая бьёт на 13 км, выхожу спокойно к крайнему рубежу, математически высчитываю, где они, и начинаю просто разносить их арту. Их арту разнесли, поехали».
А здесь мы имеем дело с противником, у которого есть «Хаймарсы», есть всё, что есть у нас.
Есть ли в этом достижение «укропской» стороны? Ответ: никакого достижения, потому что это тир.
— Я как раз хотел спросить про Струну, морпеха с красным рюкзаком. Он стал знаменит благодаря вашим репортажам. Расскажите про него.
— Ну что про него рассказывать? Вначале хочу подчеркнуть, то, что он всё время закрывает лицо — это не из-за страха перед «укропами» или ещё что-то подобное. Страх — это совсем не про него. Это вопрос его личных предпочтений, он не хочет быть знаменитым.
Он подорвался на мине и остался без ноги. Сейчас выходят ролики о том, как он встаёт на ноги. Это была моя идея. Сейчас много пацанов, потерявших конечности, они впадают в депрессию. И я ему сказал: «Ты, как лицо российской армии, должен показать своим личным примером, что жизнь не заканчивается. Ты герой был на поле боя, сейчас ты герой преодоления вот этого недуга. Да, у тебя нога-то не отрастёт, а жить надо дальше».
Вот, что еще про него рассказывать? Молодой, смелый и умный. В бою креативный. Когда в спешке отдавались приказы непродуманные, никогда не прятался за спиной бойцов. Он шёл вперёд, впереди пацанов. Абсолютно бесспорная фигура, нет дурака, который бы сказал, что он не достоин звания Героя России. Все, кто его знает, все высоко его оценивают, вот всё, что могу сказать.
— Я видел у вас фотографии его протеза, он современный, передовой. Вы не знаете, это за заслуги ему так? Ну, он в элитных частях, он известен. Может обычный боец Народной милиции, например, рассчитывать на такие же хорошие протезы?
— Когда он получил ранение, я был там. Мы же, мужики, как? Мы можем спокойно относиться к смерти, не бояться её, но мы боимся быть обузой своей семье. В этот момент было много шуток, но понятно, что на самом деле веселья у него было мало, потому что он понимал, что ноги-то нет. И я тогда сказал: «Братан, даже не парься, будет лучший протез, всё сделаем, всё организуем». Я на тот момент не знал, как я это буду организовывать, но поставили в известность определённых людей. Эти люди сразу же вышли на него, и сразу же всё было проплачено, всё сразу было обеспечено. Поэтому как обстоит дело с протезами для обычного бойца, я не знаю.
— В вашем телеграм-канале нет рекламы, принципиально, как я понимаю.
— Да.
— Объясните принцип?
— А зачем?
— У многих военкоров она есть.
— Ну, люди зарабатывают. Мне достаточно зарплаты, которую мне платит RT. Реклама, которая могла бы быть — она не стоит тех денег. Для меня деньги с рекламы были бы деньгами, если бы я эти финки НКВД и прочее рекламировал бы. А для фронта я даже коптер купить не могу. И с этой рекламы я не хочу зарабатывать вот так.
— Как вы думаете, что нас ждёт зимой? Многие говорят о зимнем наступлении.
— Этот вопрос — между Сциллой и Харибдой. Я понимаю, что делает противник, куда надо — я информирую. Я понимаю, что делаем мы, критические замечания я тоже куда-то там отправляю. Направления возможных ударов я тоже понимаю примерно как бы, кого надо — поставил в известность. Что делает противник, я тоже понимаю. Как он ведёт разведку, что предпринимает, я понимаю. В публичку я это выносить не буду, потому что какой резон? Я могу хайпануть в цитируемости, если я обосную и расскажу. А зачем мне это? Приблизит ли это как-то победу? Нет.
Нам всего лишь надо немного изменить отношение к течению боевых действий, адаптировать тактику, мобилизованных подготовить нормально, и всё, у «укропа» не так много ресурсов, как малюют. Ресурс у них технический большой, но восполнение человеческого потенциала не существенно лучше, чем у нас. Тактически они во многих ситуациях нас переигрывают именно на уровне разведданных, которые к ним приходят. У меня три друга погибло от конкретного вмешательства американских советников. Но мы поняли, что происходит, сменили тактику — и мы опять побеждаем.
