Еще до войны поселок с неромантическим названием «Шахта 6/7» считался на Донбассе зажиточным, процветающим. Как и сам Донбасс, богатый край работящих людей. Вишневые и черешневые сады, огороды, козы, коровы, куры, свиньи. Все свое, домашнее. Сельчан не смущало даже соседство тюремной зоны: «А чего? Зэки не люди? Ну, сбежит кто-нибудь из тюрьмы. Так он дальше будет тикать. Зачем ему наша деревня?» А теперь зэков жалеют: «Сколько их там полегло от шальных пуль! А было время, когда “укры” целенаправленно мочили зону. Так что зэков даже вывозили».
— Тут до линии фронта всего пятьсот метров, — рассказывает Галина, местная жительница. — Ах, как мы прежде богато жили! А сейчас в поселке осталось всего 57 человек. Я вас даже в дом пригласить не могу. Крышу разбомбило, вот шифер выдали и покрыли. Окна целлофаном закрываем. Идти мне некуда. Да и почему я должна уходить со своей земли?!
— А чем вы питаетесь?
— Огороды сажаем. Закупорки делаем. Ну, консервы закатываем. Курей, свиней держим. Красный Крест привозит продукты раз в три месяца. Батальон «Ангелы» помогает. Из Москвы добрые люди теплые вещи присылали. А ведь еще десять котов и пять собак надо кормить. Люди умирают, а животные остаются. Жалко.
Я уже не в первый раз сталкиваюсь в донбасских домах с огромным количеством мяукающих и лающих жильцов. Вот убьют хозяина, и все его питомцы идут к сердобольным соседям. И кто этих бедолаг выгонит?
Галину первый раз контузило в 2014 году, когда украинские танки вошли в село, а потом их оттуда выбили ополченцы. Шальной пулей Галю ранило прямо у калитки собственного дома в 2015.
— Легко отделалась, — отмахивается она.
— Вон моя соседка все в огороде копалась, когда бомбили. Говорила: «От судьбы не уйдешь». Так и убило ее в огороде. А мне повезло: пулю мне из плеча наши жители вытащили. Да мы все тут немножко медики. Вот у соседа Сашки отца ранили, он скорую вызвал и меня позвал на помощь. А я уже знаю, какую точку на артерии надо зажать, чтобы кровь остановить. Вообще убитых за годы войны у нас семь человек, раненых не сосчитать. Один вот сейчас в больнице лежит после последнего обстрела. Свекровь моя в 78 лет оглохла: у нее снаряд над головой разорвался, и перепонки лопнули. Мальчик соседский четырех лет ослеп. Врачи говорят: от постоянного стресса.
Мы идем по мертвому поселку, и вдруг Галя хохочет:
— А вот наша новогодняя елка!
Из земли торчит снаряд, который мой коллега Дима тут же автоматически определяет:
— Раскрывшаяся кассета от крупнокалиберного РЗСО (реактивная система залпового огня). Ну, что-то вроде смерча. В общем, это каркас ракеты, в которой было много маленьких бомб.
— Мы ее забетонировали, — объясняет Галя, — и под Новый год наряжаем. А что? Чем вам не елка? С дождиком и блестками очень даже ничего.
У меня от боли сдавливает виски и кажется: весь мир сошел с ума.
— А вот и наша школа, — с горечью говорит Галина. — Хорошая была школа. 22 снаряда на нее упало. Мы там раньше в подвале прятались от бомб, а потом и подвал снарядом разнесло. Там сейчас семья живет.
Мы спускаемся в жуткий черный подвал, и Галя подает голос: «Саша, открой дверь! Свои!» И внезапно полоска света ширится, и мы попадаем в смутное блаженное тепло. Кровать с тремя шипящими кошками. (Куда ж без них, вечно недовольных хозяек положения?) Печка и даже крохотный телевизор. Высокий крепкий Саша, разнорабочий, у которого дом в селе разбомбило, и его кроткая жена Ирина. Просто «дети подземелья».
— Мы всего год назад поженились, — смущенно объясняет Ирина. — Да и свадьбы никакой не было. Какие уж тут свадьбы? Раньше здесь только топчан был. А сейчас обустроились: печка, кровать, сковородки, консервы. Жить можно.
И в голосе у нее даже появляются горделивые хозяйские нотки. Мол, все как у людей. Я боюсь расплакаться. Живуч человек. И даже в аду устроиться может.
Мы выходим во двор. Галя притопывает сапожками на снегу, чтобы согреться, и вдруг глаза у нее становятся злыми:
— Знаете, мой брат три года был в плену у «укропов». Вернулся по обмену. Живой, но с простреленными ногами. Восстановился и снова ушел на фронт. Сказал: до конца буду биться. И вот я его все время прошу: поймай мне «укропа». Я его хорошо кормить буду. Обещаю. Только поселю в нашей школе, посажу там на цепь. А потом через пару месяцев спрошу: вот за что вы нас, гады, так колошматите? Что ж мы вам сделали?!
Где-то неподалеку ухают взрывы.
— Это в Гагарино, — прислушивается Галя. — Вы знаете, я боюсь тишины. По нервам бьет. Вот когда два дня тихо, прямо места себе не находишь. Что они там затевают? Потом бахнут, и все, успокоился. Война.
