Президент России Владимир Путин внес в Госдуму закон о денонсации конвенции об ответственности за коррупцию, которая была подписана Москвой еще в январе 1999 года.
Согласно пояснительной записке к законопроекту, решение о денонсации связано с тем, что комитет министров Совета Европы прекратил членство России в Группе государств против коррупции (ГРЕКО), за исключением случаев проведения мониторинга выполнения нашей страной обязательств по конвенции. Проще говоря, нас лишили права голоса, но контролировать хотят. Понятно, что такое отношение к нашей стране неприемлемо.
У нас единственная страна в мире, в которой есть понятие изъятия предметов незаконного обогащения, когда в декларациях не сходятся доходы с расходами.
С учетом того, что конвенция содержит положения о криминализации коррупционных деяний, регламентирует вопросы правовой помощи и выдачи, aif.ru попросил объяснить главу Национального антикоррупционного комитета (НАК), члена СПЧ при президенте России Кирилла Кабанова, как это повлияет на борьбу с коррупцией в России.
У нас лучше, чем в Европе
Екатерина Барова, aif.ru: Кирилл Викторович, после денонсации не расцветет ли коррупция в России пышным цветом?
Кирилл Кабанов: Ничего страшного за денонсацией не последует. Россия в принципе реализовала и в уголовном праве, и во всех законах основные принципы противодействия коррупции. И они на самом деле работают. Причем работают лучше, чем в Европе, лучше, чем в всем мире. Потому что у нас было самое быстроразвивающееся антикоррупционное законодательство в мире.
Что у нас в плюсах? Остается декларирование доходов и расходов. У нас единственная страна в мире, в которой есть понятие изъятия предметов незаконного обогащения, когда в декларациях не сходятся доходы с расходами. Это есть, это работает и никуда не денется. И это реально выливается в изъятия, исчисляемые десятками миллиардов! У нас есть понятие увольнения по утрате доверия. И, наконец, у нас есть такая штука, что когда у людей не доказали преступление, но они совершили правонарушение с признаками коррупционной составляющей, их вывешивают на доску позора в Генпрокуратуре, и вводят соответствующие ограничения на занятие определенных должностей.
Заметьте, что единственная страна, у которой транснациональное уголовное законодательство по борьбе с коррупцией, — это Америка. Допустим, там узнали о фактах коррупции в ФИФА, и США это совершенно никак не касается, но они приедут арестовывать функционеров организации.
Это чистая политика
— А на что влияло наше участие в конвенции?
— Я очень хорошо знаю систему всех этих международных конвенций, лично в ней участвовал. Это на самом деле просто система внешнего контроля. Когда представители НАТО приезжают в нашу страну, контролируют все госкорпорации, под видом борьбы с коррупцией, получают всю информацию — юридическую, бухгалтерскую и пр. Заметьте, что единственная страна, у которой транснациональное уголовное законодательство по борьбе с коррупцией, — это Америка. Допустим, там узнали о фактах коррупции в ФИФА, и США это совершенно никак не касается, но они приедут арестовывать функционеров организации. То есть мы сейчас выходим из этих механизмов давления и получаем буквально правовую независимость. Я считаю, что все так называемые международные правовые механизмы ничего хорошего нам не принесли. Точнее, все что там было хорошее, мы уже получили и реализовали, а дальше они нам просто не нужны. Более того, все международные организации, у которых заявлена борьба с коррупцией, на примере других стран, включая Украину, Турцию и многие другие — это организации, которые работают на политическом поле и решают политические задачи. На стороне тех, кто их финансирует.
Добьемся конфискации
— А не получится ли так, что после денонсации наши отечественные коррупционеры вздохнут легко и им будет не так страшно уголовное преследование? Вместо больших сроков начнут отделываться штрафами, например.
— Ничего подобного. Во-первых, наши коррупционеры и до этого совершенно не боялись ГРЕКО. Во-вторых, у нас свое законодательство никак не связано с участием в международных организациях, и все, что есть в Уголовном кодексе, никуда не денется.
Мы можем спокойно пойти по пути Китая, даже если оставим за скобками расстрелы. Я считаю, давно надо было идти по этому пути.
— Вопрос конфискации имущества коррупционеров у нас сдвинется с мертвой точки?
— У нас же, как я говорил, есть изъятия в результате незаконного обогащения. И я думаю, с конфискацией мы все-таки пройдем этот психологический предел, который много лет нас тормозил. Мы добиваемся, чтобы коррупционные преступления приравняли к терроризму, измене родине и т. п., в том числе по наказанию, и по конфискации имущества. ГРЕКО тут тоже никак не влияет. Это вопрос нашего внутреннего законодательства и консенсуса всех ветвей власти.
Выдавать не будут
— А выдавать-то нам беглецов-коррупционеров после денонсации будут?
— Нам и сейчас их не выдают. Коррупционеров не выдавали вообще и никогда. Единичный случай выдачи Францией нам экс-министра финансов Подмосковья Алексея Кузнецова в расчет принимать нельзя, потому что его выдали через 10 лет и без денег. А там, напомню, речь шла об ущербе больше 14 миллиардов рублей. Сейчас, конечно, вообще выдавать не будут. Но тут принципиально ничего не изменится.
— Китай состоит в ГРЕКО? А то у нас китайская модель борьбы с коррупцией горячо поддерживает народ?
— Нет, конечно. Мы можем спокойно пойти по пути Китая, даже если оставим за скобками расстрелы. Я считаю, давно надо было идти по этому пути. И наше требование приравнять коррупцию к измене, как раз из этой серии. И я хочу сказать, что эта тема сегодня обсуждается.
