Автор повестей «Исключения исправил», «Енот и я» Евгений Коган:
- Не уверен, что вслед за Максимом Горьким могу сказать, что я обязан книге всему лучшему во мне, но многому – точно. Решил тут перечитать некоторые вещи Исаака Бабеля, которого не читал лет, наверное, двадцать, – взял старую, начала девяностых книжку в мягкой обложке и погрузился в мир мудрых мыслей.
Погрузившись в мир мудрых мыслей, я подумал, что всему нужен какой-то толчок – в том числе, например, для того, чтобы начать слушать музыку или, скажем, чтобы читать книжки. В детстве так или иначе читают все – ну, там, сказки, потом школьная программа, Фенимор Купер и так далее. Но, для того чтобы по-настоящему начать читать, не из-под палки, нужно заинтересоваться. И вот тут, конечно, нужен специальный человек, а еще лучше – специальные люди, которые в самый подходящий момент подсунут какую-то такую книжку, которая все перевернет.
У меня таких людей было двое. Сначала мама легким движением руки подсунула мне сразу три книжки, которые в прямом смысле все перевернули: «Мартовские иды» Торнтона Уайлдера (и его же «Мост короля Людовика Святого»), «Кентавр» Джона Апдайка и «Назову себя Гантенбайн» Макса Фриша (и его же «Homo Faber») – я это все прочитал с какой-то дикой скоростью, совершенно сошел с ума от восторга и уже тогда понял для себя что-то важное про чтение.
А потом пришла сестра, усадила меня на диван и сказала: читай. Это был рассказ Хулио Кортасара «Непрерывность парков». И – все, я совершенно пропал. То есть, если бы два этих человека не поступили бы так, как поступили, возможно, я бы сейчас читал что-то не то или вообще бы не читал.
Но я принадлежу к тому счастливому поколению, мировоззрение которого формировалось в годы так называемой перестройки – недавно понял, что мы много читали, потому что нам разрешили. На наши головы буквально вывалили тонны литературы, и многое из того, что попадалось нам на глаза, было не просто прекрасным – необходимым. И мы бросились в это новое удовольствие как в омут. Не изучал никаких исследований, поэтому не знаю, что происходит сейчас. Но вижу, что многие из тех, кто младше меня лет на десять-пятнадцать, не читали давно разрешенных Бабеля, Пильняка, Тендрякова, ранние вещи Аксенова, даже Довлатова…
Перечислять можно до бесконечности. И происходит это не от невежества, а от того, что такого информационного литературного бума, какой случился в моей юности, сейчас нет (кроме шума по поводу скольких-то там оттенков серого), а человек, который в нужный момент направит, подсунув «Одесские рассказы» или «Заповедник», есть не у всех.
Это все очень обидно, и что с этим делать, совершенно непонятно.
