Мальчик поэтому получился мамин – весь в нее. В три года носил штаны, предназначенные для восьмимесячных младенцев.
«Где Емеля?», «Пойдем к Емеле»…
Большое чувство невозможно спрятать. Оля застывала при виде Емели с машинкой, не отрывала от него глаз, улыбалась нежно. Он никак не отзывался, не видел ее в упор, держался поближе к маме и был, казалось, раздражен этим обожанием.
– Слушай, где же ее глаза, почему именно он? – спрашивали взрослые друг друга, когда им надоедало говорить о себе и они начинали обсуждать детей.
Старая соседка отвечала:
– Да она просто выбрала первого встречного и остановилась. Вы что, девушек не знаете? Вот я в 1946 году так влюбилась в один Чубчик! Мать мне говорила: «Он – бесстыжий, не ходи с ним!» А я на подоконник прыг – и отвечаю: «Не пустишь на свидание – прыгну!»
Оля разговоры взрослых не слушала, она как флюгер вращалась – куда Эмиль, туда и она. Он улыбнется – она захохочет. Весной за ним по лужам, летом – в песочницу, осенью следом прыгала в кучу листьев… Зимой ждала, когда придет малыш Емеля и позволит ей покатать себя на санках. Она брала веревку и бежала вперед, оборачивалась, надеясь увидеть улыбку на устах возлюбленного. Но его обветренные губы повторяли линию горизонта, никаких изгибов. А на крутых поворотах он валился с саней кулем в снег и жалобно звал: «Мама!»
Мама брала его на руки и уносила домой, подальше от Оли и ее любви.
* * *
Только спустя четыре года появился в ее жизни второй встречный.
Она пришла из школы, хлопнула дверью особенно громко и счастливо. Не могла скрыть тайну. Наоборот, хотела скорее выдать. Просила:
– Спросите меня о нем!
Взрослые задавали вопросы: какие у него волосы, глаза, какая фамилия… И про уши, и про то, какого цвета футболка, и еще:
– Он, наверное, с тобой за одной партой сидит?
– Да-да! Как вы узнали?!
Она опять далеко не пошла, даже в соседний класс не заглянула. Счастье рядом, Оля это понимает. И оно ее так переполняет, что она стала много и красиво писать. Пишет короткие любвеобильные письма родственникам, друзьям, соседям.
Ему – нет, не пишет, все-таки ей не три года и она знает теперь, кому можно писать о любви, а кому можно только посылать восторженные взгляды.
