Корреспондент АиФ.ru выписалась из ковидного госпиталя и рассказывает, как выглядит «красная зона» глазами пациента.
В 4 часа утра меня разбудил медбрат, чтобы взять кровь из вены. «Попозже нельзя, что ли, прийти, — сквозь сон подумала я. — В 8 утра, до завтрака, вполне было бы нормально». Какое счастье, что вслух я этого не сказала: позже узнала, что к таким, как я, с состоянием средней тяжести, медики бегут, когда появляется время. Свободная минута после того, как практически с того света вытащили гораздо более тяжелых больных.
«Давайте начнем с ОРВИ»
Я заболела резко, как и тысячи других людей: температура, головная боль, кашель. О коронавирусе думать не хотелось, хотя его я сразу заподозрила. Температура 38,5-39 держалась неделю. Врач из районной поликлиники прописала антибиотик и полоскание горла. «Дыхание жесткое, хрипы слева, — озвучивает она, — но давайте начнем с ОРВИ».
Почти закончив упаковку антибиотиков, я понимаю, что так плохо себя еще не чувствовала. Болит грудь: кажется, будто насквозь пробито легкое. Обоняние и вкус не исчезают ни на день. Терапевт направляет на компьютерную томографию, которая показывает двустороннюю пневмонию и 32 процента поражения легких. «Вероятность коронавируса высокая», — размазывая слезы, читаю я заключение и понимаю, что предстоит лечение в стационаре. В начале октября Миздрав региона рекомендовал госпитализировать больных, у которых больше 30 процентов поражения легких.
«Нам крупно повезло»
Меня госпитализировали в Челябинский областной противотуберкулезный диспансер, который теперь отдали под лечение коронавирусных пациентов. Захожу в дверь с надписью «Красная зона» — и оказываюсь в небольшом помещении. А дальше проход на лестницу перегорожен письменным столом. Меня встречает врач в «космическом» одеянии: костюме, респираторе, стеклянном защитном щитке на лице. Доктор замечает, что под маску у меня капают слезы. Она спокойно и даже ласково разговаривает, не торопит и не утешает дежурными фразами. Видимо, ей приходится каждый день видеть растерянных и расстроенных людей. Под действием ее тихого и спокойного голоса немного успокаиваюсь и признаюсь: «Мне страшно, больно и плохо. А еще я переживаю за дочь, которая в 14 лет осталась дома одна, без опеки и присмотра».
Врач рассказывает мне, что она умела в свои 14 лет. Измеряет сатурацию, попутно спрашивая, какие лекарства я принимала. Объясняет, что здесь лечат на первом этапе, пока состояние больного не перестанет быть опасным. А потом все зависит от самочувствия и анализов. Или человека выписывают домой, или переводят на долечивание в другие стационары.
По рации дежурный врач передает меня медсестре. Та показывает дорогу в раздевалку. Я снимаю верхнюю одежду, надеваю пластиковые сланцы: один оказывается 39 размера, второй — 42. Мою куртку и обувь кладут в огромный черный мешок, завязывают и подписывают белым маркером. Дальше меня провожают в отделение.
«Нам крупно повезло, — встречает меня соседка по палате, женщина лет 55-58. — Условия здесь просто шикарные, не бойтесь, почти санаторий. Я Валентина, легла сегодня утром, и у меня 75 процентов поражения легких».
«Из чистых легких вон что сделал»
Смирившись со своей участью, обдумываю слова Валентины. Больница, в которой мне предстояло лечиться, действительно выглядит отлично. Она новая, открыта буквально пару лет назад. Свежий ремонт, современная мебель, холодильник в палате. Все это, конечно, поднимает дух. Лежать в других условиях было бы морально тяжелее.
Окна закрыты наглухо, изнутри нет даже ручек.
Валентина рассказывает, что еще утром на моей кровати лежала бабушка с 55 процентами поражения легких. Сегодня, на девятый день, ее выписали уже с 45 процентами и перевели на долечивание в другую больницу.
Валентину привезли на скорой из небольшого областного городка в ста километрах от Челябинска. Женщина работает учителем и заразилась, как считает, от ученика-старшеклассника (COVID-19 заболела вся его семья).
Как и у меня, у нее сначала предположили ОРВИ. Но учительнице антибиотик не рекомендовали. «Меня врач слушала дважды, — рассказывает моя новая знакомая. — Легкие были чистыми. Неделю я лечилась народными средствами и выполняла некоторые ее рекомендации. Становилось хуже, меня по скорой отправили на КТ. Когда она показала 75 процентов поражения, привезли сюда. Ковид молниеносно из чистых легких вон что сделал». Валентине дали несколько минут, чтобы собрать вещи дома. В Челябинск учитель прибыла с дорожной сумкой одежды и несколькими бутылками воды.
Ближе к вечеру нам приносят ужин: тушеного минтая с гречневой кашей в одноразовой пластиковой посуде. Кормят тут три раза в день. В госпитале первый раз за неделю я поела.
Есть, пить и спать
Мое первое утро в больнице начинается в 4 часа. В палату заходит молодой медбрат и осторожно будит, дотрагиваясь до плеча. Он просит протянуть руку, чтобы взять у меня кровь. Я сквозь сон даже не чувствую боли.
Оживление наступает, когда утром по коридору едет телега с кашей и чаем. Из соседней по блоку палаты раздается затяжной громкий кашель. Женщина не может остановить его в течение минут десяти.
Валентина рассказывает, что наши соседи — пожилая семейная пара. Дед заразился от бабушки, переносит болезнь гораздо легче. Женщина кашляет так, что, кажется, часами не может остановить удушающий приступ. На ночь она полощет горло и принимает лекарства, а с утра кашель прорывается вновь. На второй день моего лечения деда выписали домой, а его пожилую супругу перевели на долечивание.
По коридору, выйти в который мы не можем, везут что-то тяжелое. Это или телега с едой, или лекарства. Через пару дней мы уже научимся различать их по звуку: если едет тачка с обедом, звук бренчащий и более глухой, если же везут капельницы, он тише, но звонче. Через систему ставят антибиотик, в таблетках дают еще один антибактериальный препарат.
Валентине дают на 8 таблеток больше, чем мне. Мои розовая и белая, а ее — розовая, две белые и 8 желтых. Мы пытаем медсестру, что это за препараты, она подробно отвечает и советует, что выпить утром, а что ближе к вечеру. Ищем в интернете желтые таблетки. Стоимость упаковки из 40 штук — около 12 тысяч рублей. Валентине их дают совершенно бесплатно. Ошеломленная женщина тут же звонит дочери и говорит: «Никто ведь не поверит, что безо всяких знакомств меня лечат в таких условиях бешено дорогими препаратами. Абсолютно бесплатно».
Валентине с диабетом прописали инсулин для нормализации сахара, который при коронавирусе часто скачет. А еще ставят укол в вену, который она назвала «дискотека». От него идет жар по всему телу. Валентина шутит: «Действительно, незабываемые ощущения. Как и весь ковидный опыт в целом».
Валентина делится со мной питьевой водой. Рассказывает, что в ее школе заболели уже 6 учителей-предметников. Одна пожилая завуч в тяжелом состоянии. И все ей говорили, что обязательно нужно брать с собой воду: препараты вызывают сильную жажду.
Весь наш больничный режим сводится к еде, питью и сну. В перерывах нам ставят капельницы, уколы и дают таблетки. Наша задача — только выздоравливать.
«Теперь уже буду лежать до последнего, — рассуждает Валентина. — Жить-то хочется. У меня и сатурация низкая, 81. Кислород назначили, с ним не расстаюсь».
16 часов на животе
В каждой палате ковидного госпиталя находится кислородная станция. Это не аппарат ИВЛ, который применяют только в самых тяжелых случаях. Станция — это колба, из которой наружу выходят два провода. В резервуар наливают воду, а канюли нужно поместить в нос. Прибор при включении начинает едва слышно гудеть, и процесс оксигенотерапии начинается. Использовать кислородный накопитель можно только по предписанию специалиста.
Валентина почти весь световой день проводила «на кислороде». Медики посоветовали ей лежать на животе или на боку, но не на спине. По примеру соседки делаю так же. Мне неудобно: жесткая сетка кровати впивается в кости таза. Но делать нечего: пока могу, терплю. Валентина лежит на животе по 16 часов в день. «Жить-то хочется», — повторяет она.
Каждый вечер у меня поднимается температура: градусник показывает 37,5-38. Соседка мне сочувствует. Мы в очередной раз обсуждаем аксиому: ковид у каждого протекает по-своему. Я плачу от бессилия: почему я не могу сбить эту проклятую температуру?
«Больно, плохо, не могу»
Еще не рассвело, как из соседней палаты раздаются стоны. Один из наших соседей нажимает на кнопку вызова медработника, что находится около каждой кровати. Звонок раздается по всему коридору. В палату спешит медсестра. Мужчина громко, задыхаясь, жалуется, что ему резко стало очень плохо. «Больно, тяжело, не могу, — слышу за стенкой, — помогите, вчера мне лучше было». Сажусь на кровати и вижу в щель в двери, как его увозят на носилках из блока. Голова тяжелая, гудит, в груди тянущая боль. Кажется, в горле застрял какой-то большой круглый шар, который не может ни провалиться внутрь, ни выйти наружу. Вчера мне тоже было получше. И позавчера. Я до ужаса боюсь, что организм не отвечает на лечение. Уснуть не могу и захожу на портал госуслуг, чтобы увидеть результаты моих анализов. Встречаются незнакомые до этого времени слова: д-димер, с-реактивный белок. И расшифровка результатов: патология, патология, патология.
Посещения родственникам, разумеется, запрещены. Но можно передать больным угощение. Список разрешенных продуктов лежит на холодильнике. Можно воду, напитки, фрукты, некоторые продукты, но все в заводских упаковках.
На четвертый день пребывания мне приснился томатный сок. Я проснулась с мыслью, что сейчас бы выпила его целое ведро. Попросила друга привезти томатной пасты. Еще через день мне привезли апельсины.
К Валентине никто не приезжает. Ее супруг и взрослая дочь временно живут не в Челябинской области. По вечерам, когда она меняет положение с живота на бок, а я убираю книгу, мы с ней мечтаем, как встретимся в бесковидном будущем. Она приглашает меня в гости на грибы и лимончелло собственного производства.
Валентина решила доработать этот учебный год и уйти из школы. Говорит, не хочет умирать ни за что, просто так, потому что дистанционное обучение в нашем регионе не вводят и ее учебное заведение закрыли на карантин лишь тогда, когда с COVID-19 свалились почти все учителя.
Путешествие на КТ
Убирает палату молодая женщина. Ее костюм показался облегченным вариантом врачебного. Например, вместо респиратора на девушке медицинская маска, а вместо герметичных очков — небольшой щиток. Я ожидала, что Мария пожалуется на скромную зарплату, сложную работу, боязнь заразиться, но нет. Девушка говорит, что ей нравится, ничего сложного в работе нет, хотя ее и много. А что касается опасности, то и обычные обитатели диспансера — больные туберкулезом — тоже представляют угрозу. Врачам и медсестрам, конечно, тяжелее. Они действительно круглосуточно выхаживают очень тяжелых пациентов. Это не высокопарные слова, а правда жизни, которую она видит каждый день вот уже больше чем полгода.
Самый противный симптом моей болезни — слабость. Когда я поняла, что уже в состоянии доехать на такси до дома самостоятельно, спросила врача о выписке. Доктор сказала, что все будет зависеть от результата моей второй компьютерной томографии. Ее делают на восьмой день госпитализации.
Семь дней быть в замкнутом пространстве без свежего воздуха, конечно, тяжело. Томограф находится в соседнем здании. Значит, завтра я оденусь и пройду по улице. Я с нетерпением жду этого дня, как ждут путешествия.
В 12 часов за мной приходит медсестра. Я впервые за неделю оказываюсь в общем коридоре. Некоторые двери палат открыты. На них висят бумажные листы с фамилиями пациентов. Вижу, что некоторые больные лежат семьями. На списках пометки, например: «Григорьев А. и Григорьев В. Отец и сын».
На лифте едем вниз и выходим на улицу. Больничный двор утопает в желтой листве. Осень в этом году выдалась теплая и сухая. Светит солнце, а я кутаюсь в больничное одеяло. Поскольку верхнюю одежду при поступлении забирают, больные ходят на КТ, укрывшись одеялами.
Домой!
Процент поражения легких уменьшился с 32 до 26. Незначительно, но все же! Лечащий врач говорит, что мою просьбу услышала и я могу готовится к выписке.
Вприпрыжку я бегу за медсестрой по проторенному уже маршруту, до лифта, дальше вниз. На выходе из «красной зоны» она обливает меня антисептиком из баллона. Я забираю черный пакет со своей одеждой, надеваю куртку и обувь и вызываю такси. По всему телу ручьями течет холодный пот. Такое чувство, что я 3-4 часа без остановки проработала физически, а не всего лишь прошлась по больничным коридорам десять минут.
Сейчас, спустя почти месяц после госпитализации, самочувствие улучшается. Флюорография показывает, что пневмония прошла. На прошлой неделе из другой больницы, с долечивания, вернулась домой и моя подруга по несчастью Валентина. И теперь-то мы точно встретимся!
