«Аргумент ответственности за себя и своих близких работает гораздо эффективнее, чем ставка на страх».
Так считает директор Федерального научно-исследовательского социологического центра РАН, академик Михаил Горшков. Почему уровень тревожности сегодня зашкаливает? Что страшнее – заразиться или потерять работу? Помогает ли в борьбе с пандемией русский авось? На эти и другие вопросы академик ответил «АиФ».
Вышли из зоны комфорта
Владимир Кожемякин, «АиФ»: Михаил Константинович, по данным ВЦИОМ и экспертной сети «Клуб регионов», уровень тревожности населения превысил показатели за всю историю кризисов, пережитых страной с 1991 г. Почему?
Михаил Горшков: Рост подобных настроений вызван тем, что текущий кризис не похож на все предыдущие: например, «шоковую терапию» 1991 г. и дефолт 1998-го. Нынешняя тревожность носит комплексный характер. Раньше люди примерно знали, с чем будет связан кризис и его последствия, – со снижением реальных доходов, повышением цен, изменением курса валют и т. д. Но вот возник неизвестный прежде эпидемиологический фактор, угрожающий прежде всего здоровью и жизни, вызывающий боязнь за себя и близких. Большинство ещё не сталкивалось с подобной опасностью, ограничениями и неопределённостью всей дальнейшей жизни. Мало кто представляет и экономические последствия пандемии для себя лично. Неопределённость порождает повышенную тревожность и увеличивает масштаб страхов.
Для военного и послевоенного поколений времена были жёсткие, трудные, но тогда люди столкнулись с лишениями иного порядка. И до войны-то жизнь была не так уж легка. В нынешней ситуации проблема, что называется, упала на нашу голову в условиях достаточного комфорта, когда многие привыкли разнопланово развлекаться, посещать бары и кафе, выезжать на отдых за границу. Потому сегодняшние беспрецедентные ограничения воспринимаются довольно остро. Кроме того, влияет и фактор внезапности – ничто как будто не говорило о том, что может случиться с нами и миром. Стабильность рухнула в одночасье.
– Говорят, не так страшен вирус, как угроза потерять работу. Кто заразится, а кто нет и с какими последствиями – ещё вопрос. А лишиться источника дохода можно запросто. Что, по вашим данным, больше тревожит людей – пандемия или безработица?
– Преобладают боязнь остаться без средств к существованию и страх потери здоровья. Причём сначала здоровья своих родных, а потом своего собственного. Всё остальное отходит на второй план. Люди видят, что там, где эпидемиологическая обстановка стабилизировалась, экономика и сфера услуг восстанавливаются медленно. И это ещё дело не дошло до малого и среднего бизнеса: когда они начнут работать, мы увидим, какое количество безработных нас ожидает. По-видимому, экономические мотивы будут и дальше лидировать в страхах людей.
При этом ожидать массовой безработицы вряд ли стоит: в отличие от Европы у нас она минимальна. В Италии и Испании, например, до пандемии доля безработной молодёжи составляла 25–30%. Таких цифр в России не было даже в 90-е. Людей, вновь выходящих на рынок труда, ждёт период адаптации: условия профессионального отбора станут более жёсткими. И там, где на 10 мест претендовали, скажем, 20 кандидатов, теперь будет 60. Придётся всерьёз работать над собой, чтобы выглядеть в глазах работодателя более привлекательно и обеспечить себе и своей семье хотя бы прежнее положение, не говоря уже о том, чтобы улучшить его.
Менталитет вирусом не поменяешь
– Есть мнение, что СМИ намеренно нагнетают страх перед вирусом и сгущают краски, запугивают население, лишь бы все изолировались дома. И это, мол, правильно – иначе нашего человека сидеть взаперти не заставишь. А вы как считаете?
– Самоограничения – один из самых эффективных способов перебороть пандемию. Но надо ли для этого запугивать людей? Обрисовать опасность и объяснить, к чему ведёт нарушение правил, на мой взгляд, более правильно. В большинстве наши сограждане остаются дома не потому, что их пугают, а поскольку им показывают реальную картину того, что может произойти в худшем случае. Запугивание – метод, которым руководствовались в иные эпохи, когда в поведении людей преобладало не сознательное, а инстинктивное. Но мы живём в XXI веке, когда аргумент ответственности за себя и своих близких работает гораздо эффективнее, чем ставка на страх.
– Насколько люди склонны доверять в этом смысле объяснениям властей?
– Исследования показали, что ещё до пандемии уровень доверия в обществе ко всем институтам и даже к межличностным каналам взаимодействия и общения заметно упал. Кто-то определяет это знаком самой современности – что вот, мир стал таким, каждый живёт по принципу «мой дом – моя крепость». А как на самом деле? Какие ориентиры здесь есть у людей? По нашим данным, 2/3 опрошенных выражают готовность доверять в первую очередь своим близким, а не телеканалам и соцсетям. В остальном, судя по всему, большинство населения ориентируется на государственное ТВ – ему доверия больше.
«...А сам не плошай»
– Есть ли у власти моральное право требовать соблюдения ограничений, зачастую ничем не компенсируя потери? Население слышит обещания, что в период самоизоляции будут выплачивать зарплаты и пособия, не уволят с работы и т. д., а реальность для многих оказывается иной. Кто-то воспринимает такое отношение как издевательство. Или вирус, как война, всё спишет?
– Государство имеет право – моральное, административное и даже уголовное – наводить в обществе порядок, добиваться соблюдения стандартов и норм поведения. Тем более в чрезвычайных ситуациях. Но одно дело – иметь его, а другое – им пользоваться. Тут у нас периодически возникают большие проблемы и сбои. На совещании с представителями регионов президент едва сдерживал эмоции, призывая чиновников к исполнению уже принятых решений. Наша беда – в административном бессилии, или, говоря жёстче, в управленческой импотенции, когда на высшем уровне предпринимаются усилия для мобилизации огромных финансовых потоков, а на местах всё тормозится. Многие воспринимают это как личную обиду, нанесение морального и экономического ущерба. Но вовсе не заботу, например, самих врачей добиваться должного исполнения поручения президента о выплате полагающихся им денег.
– Как совмещается упомянутая вами тревожность с традиционным русским терпением? У нашего народа за плечами три войны за сто лет, революция, голод, репрессии, «шоковая терапия» и пр. Можно ли русских напугать каким-то вирусом?
– Напугать-то можно, но чего сделать нельзя, припугнув какой-то заразой, так это изменить русский характер, в одночасье поменять менталитет. Стержень и дух нации гораздо сильнее, чем любые проявления пандемии. Тысячелетняя история народов России это убедительно демонстрирует.
– Где вообще проходит порог нашей напуганности, за которым начинается отторжение и невосприятие ограничительных мер, несмотря на страх и сознательность? Проявляется ли сейчас традиционное русское авось?
– В сознании человека кроме рационального начала и эмоций есть и ещё одна сфера – волевых побуждений. Эта воля выручала нас и буквально творила чудеса во времена испытаний, вызволяя из любой беды. Это наш особый ресурс – удивительная стойкость народа. Потому чем сильнее будут проявляться сегодня волевые устремления людей, чем больше они будут рассчитывать не только на господдержку, но и на себя и поступать по принципу «на государство надейся, а сам не плошай», тем лучше.
