Над могилой поставили простой деревянный крест с надписью: «Александр Николаевич Островский».
Любая энциклопедическая статья об Александре Островском обязательно будет содержать утверждение: «С него начался русский театр в современном его понимании». Это чистая правда. Но значительная часть людей, пришедших тогда проститься с Островским, воспринимала этого человека иначе: «Маленький был, а похороны барина помню. От дома до церкви несли его на руках крестьяне. Дед мой нёс крышку гроба, а я, ухватившись за край его рубахи, шёл рядом… Вернулся я с дедом домой, он и говорит мне: «Вот, Васька, помни, как мужик своего заступника в последний путь проводил».
Бедный богач
Эти слова про мужицкого заступника, принадлежащие крестьянину Василию Кожакину, как-то не очень сочетаются с понятиями «помещик» и «барин». Отчасти так оно и есть. Имение Щелыково, где провёл последние дни «барин», было приобретено не самим Александром, а его младшим братом Михаилом. Характерный момент: Михаил, будучи сенатором, членом Госсовета, а впоследствии даже министром казённых имуществ, смог купить эту весьма скромную усадьбу только в кредит. Два брата. Один - государственный деятель немаленького калибра, другой - ведущий драматург современности. И вдруг такой конфуз. Выходит, Островский неважный был писатель, раз денег не хватало?
Первая его пьеса, «Банкрот», названная потом «Свои люди - сочтёмся», после публикации в журнале «Москвитянин» подняла число его подписчиков более чем вдвое - с 500 до 1100 человек. Есть и другая статистика. В период с 1853-го по 1872-й пьесы Островского только на официальной сцене ставили 766 раз. Дирекция императорских театров получила со спектаклей Островского 2 млн рублей дохода.
А о триумфе Островского в целом говорит один занятный факт. Имя Лариса в православных святцах присутствовало, однако прозябало где-то на задворках. Но вот Островский пишет свою «Бесприданницу», главную героиню зовут Лариса Огудалова - и внезапно это имя становится в России одним из самых популярных. Правда, произошло это лишь спустя 10 лет после смерти автора, когда к пьесе пришёл настоящий большой успех.
«Играть запретить»
При жизни же ситуация складывалась так, что иные произведения Островского могли не дойти до зрителя в виде не то что готового спектакля, но даже в виде «полуфабриката» - напечатанной в журнале пьесы. История началась с уже упомянутого «Банкрота». Журнал «Москвитянин» всё-таки сумел опубликовать пьесу, хотя мнение цензора было сокрушающим: «Все действующие лица - отъявленные мерзавцы, разговоры грязны, пьеса обидна для русского купечества». Но к сцене её не допустил сам император Николай I: «Печатано напрасно. Играть же запретить».
Цензурные приключения пьес Островского в «России, которую мы потеряли» сами по себе достойны театрального воплощения. Правда, неизвестно, в каком жанре. Скажем, в пьесе «Воспитанница» нашли «вредное направление в отношении благородных чувств дворянства». Но внезапно начальником III отделения, ведавшего политическим сыском и цензурой, стал Иван Анненков. Он-то и сказал своему родному брату, писателю Павлу Анненкову: «Присылай мне пьесы, которые сочтёшь нужными, я их разрешу». «Воспитанница» случайно попала в эту общую кучу. Очень похоже на плутовскую комедию.
С исторической драмой «Козьма Минин» дела шли как в классическом фарсе. Власть сменилась - на престоле царь-реформатор Александр II. В воздухе запахло послаблениями. И верно: министр народного просвещения Александр Головнин признал драму превосходной. Император пожаловал автору бриллиантовый перстень «за благородные патриотические чувства». Но вот вердикт III отделения: «Постановка вредна и несвоевременна».
Пьеса «Доходное место», наверное, побила все рекорды. С ней было всё в порядке. Её разрешили и печатать, и ставить на сцене. Уже были проданы билеты. Но накануне премьеры её запретил цензурный комитет. Даже без объяснения причин. Это уже театр абсурда.
Как в подобных условиях жилось драматургу? Вот его собственные слова: «На праздники иной раз не могу позволить купить семье конфектов и сладостей. Имея четверых детей, это непростительно». Актёр Константин Загорский как-то застал «русского Шекспира» за странным занятием - он резал материю и приговаривал: «Вот здесь в шагу надо вынуть». Оказывается, кроил панталончики для маленького сына - заказать готовые было для него дорого.
Два самых известных изображения Островского - портрет кисти Василия Перова и памятник у Малого театра работы скульптора Николая Андреева. И там и там драматург предстаёт перед нами в тёплом халате с меховой оторочкой. Это неспроста. «Ничего тёплого у меня нет», - жаловался молодой ещё Островский историку Михаилу Погодину. «На новой квартире хочу прикопить тепла» - это слова уже пожившего писателя. Конечно, речь не о градусах выше нуля, а о другом. О том, о чём говорила горничная Островских, Анна Смирнова: «Тепло с ним было. Встречал всех с радостью, а которым и помогал. И всё от души, с добрым словом».
