Взял интервью у Саддама и Фиделя
Алперт за свою карьеру репортера побывал практически во всех горячих точках планеты и заработал репутацию журналиста, который может получить доступ к самым закрытым и необщительным мировым лидерам. Он стал единственным западным репортером, кто взял интервью у Саддама Хусейна и у Фиделя Кастро, когда тот приезжал в США. Алперт первым из западных тележурналистов посетил послевоенный Вьетнам и рассказал миру о том, как там живется. Кроме того, он делал эксклюзивные репортажи и фильмы из Камбоджи, Ирана, Никарагуа, Филиппин, Кубы, Афганистана. Документальные фильмы, снятые Алпертом, транслировались крупнейшими телесетями и телеканалами Америки и были переведены на многие иностранные языки. За свои документальные фильмы он получил 15 премий «Эмми», три премии «Коламбия-ДюПон» и много других профессиональных наград. Его фильм «Нестихийное бедствие в Китае: Слезы провинции Сычуань» был включен в список претендентов на «Оскар-2010» за лучший документальный короткометражный фильм.
Джон Алперт также уже много лет является одним из директоров Городского общественного телевизионного центра в Нью-Йорке. За более чем 30 лет существования центра обучение азам и тонкостям телевизионного производства здесь прошли более 50 тысяч студентов, большинство из которых — из малообеспеченных семей и меньшинств.
А во-вторых, он приехал поздравить своего друга Вячеслава Фетисова с шестидесятилетием.
«Я не подменял правду фейком»
— Джон, вы на острие проблемы и чувствуете цензуру острее всего: скажите, сильно ли изменилась ситуация за последние годы? Как сейчас? Жестче?
— Сложно сказать... Были времена, когда то, что я снимал, не просто запрещали, а выкидывали, выдавливали отовсюду. И у них это прекрасно получалось. Это дико расстраивало. Но также были времена, когда каналы проявляли невиданную храбрость по отношению к властям и ставили без купюр буквально все, что я снимал.
Сейчас Трамп ввел новые налоги для медиа. Налоги, которые нацелены только на то, чтобы журналистам было невыгодно говорить что-то раздражающее. И это, конечно, неприятно настораживает. Я же был в очень многих местах, где невообразимо страшно быть журналистом, и знаете, мне не нравится, что сейчас это начинает происходить в Америке.
— Но журналистика не может не раздражать. Как только журналистика перестает раздражать, она перестает продаваться. Раньше, чтобы качественно раздражать, а значит, хорошо продаваться, журналист должен был проводить расследования и выискивать правду, какой бы неприятной она ни была. А сейчас ему достаточно публиковать фейковые новости и раздражающее вранье. То есть сейчас заменяют правду на что-то не менее раздражающее, но совершенно бессмысленное. Вас это не пугает?
— Знаете, наверное, мне повезло. В моей карьере не было такого, чтобы мне приходилось договариваться с совестью и подменять правду фейком. Я всегда сам ставил себе задачу и выходил с камерой и микрофоном против всей системы. Но опять-таки — мне повезло.
Мне кажется, противостоять этому можно только одним способом: надо, чтобы мои фильмы были на порядок интереснее, профессиональнее и востребованнее, чем тот мусор, которым меня пытаются заменить.
Я поясню. Когда я пытался выйти на телеканалы со своим кубинским фильмом, я три раза не мог пройти конкурс. А потом, когда выиграл и сделал эту картину, над которой работал много лет, я выложил ленту в Сеть. И мы побили все рекорды просмотров и получили только четыре отрицательных отзыва. Когда я на них ответил, люди согласились, что точка зрения, которую я показал, имеет право быть высказанной. Понимаете? Среди всей этой невероятной ерунды, которая льется со всех сторон, я смог создать контент, который невозможно чем-то подменить. Он всё равно найдет своего зрителя. И это не было неожиданностью. Все мои работы — рекордсмены проката. Я понимаю, о чем говорю. Профессиональный, качественный, художественный контент невозможно подменить ничем.
— Вспоминая ваш иракский фильм, хочется задать вопрос: как вы думаете, что этот фильм значит сегодня и будет значить завтра?
— С точки зрения мировой журналистики... Историю с этим фильмом знают все. Это стало легендой, байкой, если угодно. Её рассказывают, когда хотят привести в пример яркую историю с применением цензуры в Америке, да и вообще на Западе. И так продолжается не первый год и, видимо, будет продолжаться и дальше. История с иракским фильмом стала лакмусовой бумажкой. Она показала, как не должно быть.
«С камерой я пойду до конца»
— Почему вы приехали на день рождения к Вячеславу Александровичу? Что для вас Фетисов и почему он ваш друг?
— Во-первых, как и всякий мальчишка, я хотел стать хоккеистом. И, конечно, великим хоккеистом. Но, стоит сказать правду, таланта у меня к этому не было. Конечно, в свое время все оценили, что я очень сильно старался. Но нет таланта — нет результата. Я поставил рекорд по штрафным минутам для своей команды. У меня более тысячи штрафных минут. Я сражался с любым игроком. Сражался, не обращая внимания на то, насколько он был сильнее и профессиональнее меня. Это не очень пригодилось мне в хоккее, но очень сильно пригодилось в том, что я делаю. С камерой я пойду до конца, невзирая ни на какие препоны и барьеры.
И Вячеслав Александрович, видя меня таким, какой я есть, видя эти мои черты, принимает меня. Ценит и уважает. Он видит, что я могу делать вещи, которые он не сможет делать никогда. И мне кажется, что человек с безусловной храбростью он прекрасно понимает, что я собой представляю. И он понимает и уважает то, что я делаю. Ведь во всех своих ледовых сражениях ему никогда не приходилось рисковать жизнью. А я не раз с камерой и микрофоном оказывался под пулями на волосок от смерти. И это та храбрость, которую он, безусловно, способен оценить и оценил.
Что меня всегда покоряло в Фетисове — это то, что он не сидит на своих наградах успокоенный и довольный. Он всегда в поиске всего нового и невероятного. И он всегда думает не о себе, а о тех, кто вокруг.
Возьмем его безумную идею с хоккейным матчем на Северном полюсе. Идея сумасшедшая, как на нее ни посмотри. И совершенно невыполнимая. Там столько нюансов, которые нужно принять во внимание, что, кажется, что их просто невозможно сложить в одно целое. Но мы же понимаем, что сейчас весь наш мир, как никогда, находится в ситуации невообразимого риска и если ничего не делать, то мира не будет.
Во-первых это нам позволит хоть немного убрать ту напряженность, что сейчас сковала ужасом весь мир. Сейчас у нас президент, который не стесняется говорить, что он готов применить ядерное оружие, чтобы решить какие-то вопросы, которые не стоят того! И сейчас, с моей точки зрения мы живем даже в более опасное время, чем в период холодной войны. И проект, который задумал Слава, сумасшедший еще и потому, что Слава пытается убрать эту напряженность. Ведь у Славы был и другой путь. Сам по себе хоккейный матч на Северном полюсе — это великолепно. И Слава мог бы сказать, что там будут играть русские, а вот диалог с Соединенными Штатами сейчас невозможен. Но он пошел очень тяжелым для сегодняшнего дня путем: он стал искать во всем мире людей, которые видят, как хрупок сегодня мир, и готовы пойти на безумства, чтобы его спасти. Он нашел людей, которые уверены, что диалог возможен и это единственный путь для дальнейшего развития человечества.
А второе — это изменение климата. Это более чем реальная проблема, и мы все это видим. К сожалению, сейчас лидеры моей страны ведут себя так, как будто этой проблемы нет. А может быть, они правда не понимают и не хотят понимать, что это действительно проблема. И, хотя мир что-то стал делать, чтобы решить это, лидеры моей страны отмахиваются и выводят нас из Парижского соглашения, поддерживая опасные производства и тепловую энергетику, то есть все то, что убивает наш климат и нашу атмосферу. Я вообще не понимаю, как об этом можно даже говорить спокойно, не то что делать это...
Но да, то что делает Слава, — это невероятно мужественный и правильный шаг. Шаг который он делает, исходя из своей позиции гражданина, дипломата и спасителя мира. Сейчас это звучит совершенно нереально, но тем не менее это очень правильно, когда человек говорит, что вовсе не важно, какая у кого страна, у нас одна планета и надо её сохранить.
И если я смогу рассказать эту историю, если я смогу быть в команде, то я в игре. Я с радостью и уважением буду участвовать в этом безумном проекте.
Фёдор Бондарчук: надо учиться слышать друг друга, уметь прощать и понимать 
Александр Миндадзе: я не вижу особой националистической тенденции в России 
Константин Хабенский: «Я не лайкаю и не лайкаюсь!» 
Михаил Пореченков: «Я не жертва пропаганды» 
Константин Лавроненко: «Мы открыты миру!» 
