Александр Адабашьян: «Джинна зла нельзя выпускать из бутылки!»

В преддверии Дня Победы в прокат выходит дебютная режиссёрская работа Константина Хабенского «Собибор» - военная драма, рассказывающая о событиях в нацистском лагере смерти в Польше, когда офицеру Красной армии Александру Печерскому всего за 3 недели удалось подготовить и осуществить восстание заключённых. 

Герой, достойный Шекспира

Сергей Грачёв, «АиФ»: - Александр Артёмович, для вас лично это больше фильм-напоминание или, учитывая, что история никого ничему не учит, это картина о силе человеческого духа?

Александр Адабашьян:  - Когда мы писали сценарий, нас интересовала прежде всего уникальная личность Печерского, который возглавил единственное в истории успешное восстание в нацистских лагерях смерти. А меня лично удивил факт, что до войны Печерский был режиссёром самодеятельного ростовского театра. Это сочетание сильного творческого начала, невероятного мужества и смелости, граничащей с отчаянностью, делает его фигуру уникальной и глубокой. Печерский прекрасно понимал: выход из лагеря для него - только через трубу крематория, что его крайне не устраивало. Но он был одержим идеей не просто бежать и захватить с собой как можно больше народа, но непременно отомстить. 

Получается герой шекспировского масштаба. Он не просто сам избежал, казалось бы, неминуемой смерти, но и спас людей, которые уже сдались. Которые говорили, что это их судьба и никаких попыток к освобождению предпринимать не стоит, поскольку это повлечёт за собой моментальную гибель всех.

А что касается вопроса, является ли фильм неким напоминанием, важно, что это не только и не столько напоминание о страшных страницах истории, сколько память о людях, которые умудрялись противостоять безжалостной машине смерти даже тогда, когда никаких шансов на успех, казалось бы, не было и быть не могло.

- Глубоко погружаясь в подобный исторический материал, волей-неволей начинаешь размышлять не столько о природе войн, сколько о природе человека и об абсолютной условности понятий «добро» и «зло». 

- Вы совершенно правы. Начинаешь копаться в подобных вещах и понимаешь, что никаких рамок, границ дозволенного и недозволенного, оказывается, не существует. Дна нет! Возьмите для примера даже не фашистскую Германию, а, скажем, наполеоновскую Францию. Тогда не было Интернета, телевидения. И что должно было перещёлкнуть в мозгах мирных французов, чтобы они побросали свои уютные домики, схватили ружья и в след за маленьким чертолюбцем побежали нести истинные ценности, попутно грабя и убивая несогласных по всей Европе? Эпидемия зла, войн, нечеловеческой агрессии и жестокости каждый раз вспыхивает каким-то непостижимым образом, после чего таким же непонятным образом угасает. Ну как можно объяснить, что в один момент сотни тысяч некогда мирных, вполне воспитанных граждан превращаются в маньяков, в каких-то «чикатил»? Но если Чикатило получал какое-то извращённое удовольствие от мучений и убийств, то большинство нацистов к тем же самым вещам относились как к рутинной работе. До войны они ходили в свои конторы, вставали за прилавки магазинов. По выходным многие посещали церковь, собирались за семейными обедами. Всем им в детстве читали сказки о добрых феях, объясняли, что такое хорошо и что такое плохо. И вдруг эти люди в массовом порядке превращаются в животных. Это в голове не укладывается! 

«Опасно искажать правду». Чем фильм «Собибор» поразил парламентариев Подробнее

Выпустить джинна

- Современный зритель, посмотрев фильм о лагерях смерти, наверняка скажет: «Это было ужасно, но такое больше никогда не повторится в наш просвещённый век».

- Да, размышляют, как правило, именно так. Вот кончается эпидемия чумы, трупы умерших закапывают, все вздыхают, утирают лоб со словами: «Слава богу, всё закончилось и больше не повторится». Но бациллы, в том числе те, что порождают эпидемии войн, никуда не исчезают. И единственный способ уберечься, не заразиться - это соблюдать «личную гигиену». Не становиться частью толпы, не позволять одурманивать себя пропагандой. 

- Вы как-то говорили о том, что и сегодня мы наблюдаем эпидемию насилия, которая год от года только разрастается. Можно ли говорить, что какие-то страны ей подвержены в большей степени?

- Беда в том, что эта эпидемия в какой-то момент стала орудием политического свойства. То есть отдельные страны стали создавать и подкармливать, по сути, террористические организации. Так было в том числе и в России во времена и первой, и второй революции. Так было в Германии, когда крупные держатели капиталов привели к власти нацистов, надеясь, что нацисты расчистят поляну, после чего богачи возьмут всё в свои руки. Каждый раз, выпуская джинна из бутылки, все надеются, что потом они каким-то образом загонят его обратно. Мы этот процесс можем наблюдать и сегодня. И это настораживает.

Вспомните: и в России в 1917‑м всё начиналось с самых благородных лозунгов и идей. И в правительство, которое сформировал Ленин, вошли интеллигентнейшие, образованные люди. Были все предпосылки к тому, что страна превратится в буржуазную республику с какими-то элементами социализма. Но потом, как это обычно бывает, романтически настроенных политических идеологов сместили те, кто, собственно, и расчищал им путь к власти. Так происходило и во времена французской, и украинской, и любых других революций. Все надеются, что переворот можно сделать чужими грязными руками, а потом, надев белые перчатки на свои бархатные ручки, занять кабинеты и начать красиво расставлять фигуры. Так не бывает!

А если уж речь зашла о революции 1917 г., то, конечно, её мировое влияние было колоссальным. Все социальные сдвиги - восьмичасовой рабочий день, бесплатное образование, медицина, ликвидация безработицы, безграмотности и много чего ещё - пришли в мир именно от нас. И забавно, что именно мы теперь планомерно откатываемся от всех декларированных ранее принципов.

Выживший в аду. Советский офицер награжден орденом Мужества спустя 72 года Подробнее

- Практически во всех странах история периодически переписывается, корректируется. Если история - наука столь зыбкая, есть ли смысл копаться в ней с тем рвением, с которым мы делаем это многие годы?

- Кто-то из великих сказал: «В каждой науке столько истины, сколько в ней математики». Я совершенно с этим согласен. Нам же никто не будет доказывать, что пифагоровы штаны не всегда на все стороны равны. Что где-то их носят узкими, где-то широкими, где-то в моде галифе и так далее. А с историческими фактами такое происходит сплошь и рядом. Появляются и исчезают документы. Меняются свидетельства. Ну какая это наука? Видимо, такая же, как и политика.  

Но это вовсе не значит, что не нужно пытаться разобраться в своём прошлом. История, как и любая другая наука, движется поступательно. Сперва все у­верены, что Земля стоит на трёх китах. Потом люди начинают сами себе задавать вопросы. И начинается движение. Так что всё, к сожалению, правильно.