Справедливости ради, она все же вспоминает какие-то сиротские подарки от Валерия Сергеевича: диковиный кубик Рубика, платок на голову...
Даже много позже, когда, казалось бы, все прежние обиды улеглись, Нина нет-нет, да и вздергивалась от возмущения: «Я до сих пор помню, каким он, с позволения сказать, был “заботливым” мужем. Мне постоянно приходилось что-то перекраивать, шить, чтобы выглядеть более или менее прилично…»
Золотухин пытался, конечно, оправдываться: «На все мои романы у Шацкой сил не хватило, они пошатнули нашу семейную жизнь. Но Нина — женщина, пусть думает, что это она от меня ушла…»
Словом, в семейной жизни Нина переживала отнюдь не самые радужные времена. В декретном отпуске смогла продержаться только четыре месяца. В четырех стенах было просто невмоготу. Вдобавок ко всему Нинина мама оказалась в больнице с подозрением на рак, дома с малышом сидеть было некому. Она разрывалась между домом, больной мамой, мечтами о сцене и предложениями на очередные съемки. Но никому дела не было до того, что у нее на душе кошки скребут. Так хотелось поскорей вернуться к театральной суете. Вернулась.
А тут на Таганке в труппу влились какие-то молодые шустрые парни вроде Лёни Филатова, Бори Галкина… «Я на них и внимания-то особо не обратила, — рассказывала Нина, — потому что как бы вся была в своей жизни, тем более, что жизнь была совершенно жуткой.
Мы с Лёней общались на уровне “здрасьте — до свидания”. Партнерство на сцене, которое случалось, значения не имело. Хотя одно время мне казалось, что он ко мне неровно дышит…» Подружке позже призналась: «Обратила сначала внимание на его руки — лица даже сразу не разглядела, а руки заметила — очень красивые».
«Очень красивая женщина», — не скрывал своего восхищения и Филатов, частенько останавливаясь в фойе театра перед большими черно-белыми фотографиями актеров, где среди прочих сияла своей загадочной улыбкой «Актриса Н. Шацкая». И сокрушался от собственного бессилия: «А я — провинциальный щенок. Чрезвычайно нахальный, не битый еще жизнью. Мне просто нравилось смотреть на нее. И какое-то время этого было достаточно. Я прибегал в театр (наврав что-то жене, которая знала мое расписание…), когда здесь должна была появиться Нина… Когда мне сказали, что она замужем за Валерием Золотухиным, — я просто воспринял это как несчастный случай, некий порнографический изыск: “Неужели такое может быть?”
Ну и пусть. Ему было все равно, и он стал подгадывать время и место, где могла бы и должна была появиться Нина. При этом проявлял фантастическую прозорливость. На репетициях он с благоговением следил за ее движениями, как она хмурится или хохочет, завидовал тем, с кем она заговаривала. В «верхнем» буфете ему нравилось наблюдать, как непосредственно и с аппетитом Нина уминает пирожки, с каким природным изяществом подносит чашечку с кофе ко рту. Или прикуривает длинную тонкую темно-коричневую сигарету More.
«Подтянутый, легкий, стремительный, и взгляд — цепкий, пронзительный», — спустя некоторое время разглядела его наконец-то и Нина. Только через два года он решился пригласить ее в кафе. Читал стихи о любви, а она, вместо того чтобы похвалить автора, выпалила совершенно пошлую фразу, как из плохого кинофильма: «Вы мне нравитесь, но я замужем». Филатова это отрезвило. Почти год они не общались…
«Провинциал, — сокрушенно разводил руками Леонид, — что поделаешь. Тонкостей столичной жизни не знал. Ну, есть у нее муж. Так он же плохой. Вот такая простая логика… Стихи начал читать. Банально все было… Я понимал, что внешностью очаровать не удастся, пытался интеллектом. Хотя и интеллекта тоже было не в избытке».
Формальный уровень общения «здрасьте-здрасьте — до свиданья-пока» Нина Сергеевна объясняла своей сдержанностью, тем самым «воспитанием чувств»: «Так было принято. Меня воспитали в понятиях, что муж должен быть один на всю жизнь. К тому же, я вообще человек верный. Я не умею ни предавать, ни бросать, хотя в итоге именно это мне и пришлось сделать. Но тут уж обстоятельства оказались сильнее…»
Не только она, но и Филатов тоже был связан брачными узами. Придя в театр, он довольно скоро женился на таганской актрисе Лидии Савченко. Она была волнующе красива, свободна (только-только ушла от опостылевшего мужа), жила тут же, в общежитии, в отдельной комнате. Так что с новобранцем Таганки вольно или невольно каждодневно она пересекалась: во время репетиций, спектаклей и после в общаге. А там бесконечные вечеринки и прочие забавы, невыветрившиеся из недавнего студенческого, романтичного прошлого. Вскоре подруга потребовала от молодого холостяка законного оформления сложившихся отношений. Филатов, кстати, особо этому и не сопротивлялся. Тогда Лида собрала все необходимые документы и отнесла их в загс. Театральное начальство обещало молодоженам помочь с квартирой. Все получилось как нельзя лучше. Вскоре молодые праздновали новоселье в уютной однокомнатной квартирке. Филатов считал свой брак удачным, слыл примерным семьянином.
А потом вдруг, нежданно-негаданно, в одной курточке среди зимы взял да и сгинул — ушел обратно в общежитие.
Свой первый брачный опыт позже оценивал негативно и скупо: «Это была ошибка». «Там, в первой семье, — говорил он, словно каялся, — нам даже товарищеские отношения наладить не удалось. С самого начала было ясно, что нам не быть вместе. Моя вина...»
С Ниной у них все происходило на одном пятачке. «Театр — это вообще гремучее место, оно только выглядит благородно, да и то со стороны, — оценивал он. — Театр — не лаборатория, не НИИ, там все было очень непросто».
Да полноте, не верится, что Леонид Алексеевич был так уж страшно далек от народа и по простоте душевной совсем не подозревал, какие душераздирающие романы, адюльтеры, нешуточные страсти ярко вспыхивали, лениво тлели и угасали — во всех без исключения лабораториях, КБ и тех же НИИ, в школьных учительских, классах, аудиториях, в стогах, среди «лугов и полей», в служебных кабинетах, в убогих магазинных подсобках, шикарных «комнатах отдыха», в саунах, подъездах и стерильных операционных... Это было, есть и будет.
На том самом театральном пятачке наши влюбленные теряли головы, не знали, как себя вести на глазах у всех, как друг друга потихоньку приласкать. Иногда стояли под сенью пыльных кулис, как неприкаянные. Нина клала голову ему на плечо, молчала. Он дарил ей свои стихи, написанные на каких-то газетных обрывках.
«То, что мы так стремились скрыть ото всех, на самом деле ни для кого тайной не было, — усмехался потом Филатов. — Нас выдавали глаза, интонация голоса. А нам казалось, что мы такие конспираторы!.. Но тяжесть на душе была… Я передать не могу. И длилось так несколько лет: мы встречались, но ни она не уходила из семьи, ни я. Нина первая разошлась со своим мужем, а я еще два года был в браке…» Золотухин в своих «Таганских дневниках» не мог сдержать бессильного гнева: «Мне надоел ваш флирт, будь он в самой расшутливой, безобидной форме. Запретить его я не властен, если хочется — что ж — но не делайте этого на глазах всего театра — мне стыдно, ты меня позоришь, мне говорят люди… вас видят вместе на улице и мне говорят, мне надоело сохранять интеллигентность… прошу запомнить: если я вас увижу где-нибудь вместе — на улице или в театре (исключая сцену), пеняйте на себя, я подчеркиваю — на себя, вам не поздоровится обоим, и тебе — в первую очередь — подойду и хрясну по роже при всем честном народе».
Долгие годы Филатов наотрез отказывался что-либо говорить о Валерии Золотухине, справедливо полагая: «В конце концов, не он у меня жену отбил, а я у него. И Денис, которого он на свет произвел, называет отцом меня…» Но о скандально известных дневниках своего коллеги по театру высказался зло и точно, как чемпион по снайперской стрельбе легко попадает в яблочко мишени: «Это, по-моему, дневники Смердякова... Я Золотухину так и сказал, но он, по-моему, не понял… Он ведь очень простодушный человек. До безобразия».
Нине Сергеевне можно простить беспощадность по отношению к своему первому мужу: «Очень хочется написать мемуары и ответить наконец Золотухину на его вранье… Надоел…Он хвастлив, тщеславен, и всех, с кем сталкивается в жизни, хочет принизить до своего уровня… Я не могу пропустить его ложь в отношении Лёни, который якобы приходил играть спектакли пьяным. Лёня никогда не опустится до полемики на эту тему, но любой артист нашего театра может подтвердить, что этого не было ни-ког-да!.. Спектакли срывались именно из-за него, Золотухина…»
* * *
Мистика им (Шацкой и Филатову) постоянно сопутствовала. Нина вспоминала, как «спустя год после нашего ровного общения в театре Лёне приснился сон, будто бы он падает с неба на землю и вместо того, чтобы разбиться, оказывается у меня на руках. А со мной случилось другое. Как-то с подругой я гадала на Крещение и увидела на стене несколько теней: козла, собаки и руки' с поднятым вверх большим пальцем. Потом мы все это расшифровали, и оказалось, что по гороскопу козел, то есть козерог, и собака — знаки Зодиака Лёни, ну а большой палец, указывающий вверх, означал успех…» «Была стр-расть! — подшучивала Нина над своими чувствами. — Чтобы я, романтическая девушка, завела себе кого-то?! Нет, это была страшная история!..»
«Нина ждала меня давно, — рассказывал Леонид. — Жила одна, казалось бы, сколько можно... Но неловко было уйти, я все тянул… А чем дольше тянешь, тем больше мучаешь и себя, и любимую женщину, и женщину, с которой живешь. Всем плохо…» Он полагал: «Наши мужья и жены несли моральный ущерб, всё держалось в тайне, неприлично даже было вместе работать, чтобы не зародилась в их умах отгадка нашей загадки. Мы с ней долго противились себе… но, в конечном счете, это оказалось сильнее нас, и мы стали жить вместе, чего нам это стоило — разговор отдельный. Нашим близким было несладко, когда все выяснилось…»
Но как маялся сам Филатов! Он поверял свои чувства только бумаге:
Когда душа
Во мраке мечется, шурша,
Как обезумевшая крыса, —
Ищи в тот миг
Любви спасительный тайник,
Где от себя возможно скрыться.
Хотя Нина Сергеевна знала и разделяла библейскую истину, что нельзя отыскать следа птицы в небе, змеи на камнях и мужчины в женщине, но ее, конечно же, никак не устраивала ситуация: любовник-любовница. Она рассказывала: «Я трижды от Лёни уходила. Я не могла ему сказать: или-или. И в то же время не могла выносить этой двусмысленности… Один раз ссорились — три часа безысходно… У меня есть икона Владимирской Богоматери, и она мне так помогла! Прошла неделя или полторы, он не звонит. Господи, я стояла на коленках, слезы ручьями, и молилась-молилась, почти до 12 ночи. И вдруг — звонок!..»
Но все-таки сумела проявить характер и предложила Леониду еще с полгодика побыть отдельно и только после этого принять окончательное решение. Ей очень не хотелось быть причиной его ухода из дома. «Но он пришел не через полгода, а гораздо раньше. Я всегда думала: что Бог ни делает, все к лучшему…» — вздыхала Нина.
Сначала Филатов нашел приют у своей мамы, у которой образовалась какая-то скромная конурка в Печатниках. Привести туда Нину, естественно, не смел, да и некуда было. Жить в прежней, золотухинской, квартире ему мешала врожденная, почти патологическая щепетильность и брезгливость.
Однако злосчастному «квартирному вопросу» все-таки не удалось ничего испортить в их отношениях.
Нина Шацкая: «Благодар Лёне я узнала, что такое любовь» 
Екатерина Жемчужная: не впускай в сердце зло - будешь красивой до старости 
Галина Вишневская. Прощание с королевой 
