Сергей Грачёв, «АиФ»: Михаил, когда вам предложили сыграть Ивана Поддубного, сомнения были? Как это было вообще?
Михаил Пореченков: В первый раз сценарий я прочитал лет 5 назад. Он показался мне замечательным, но потом куда-то пропал, а всплыл года через два. Тогда же ко мне пришел Глеб Орлов, мы посидели, поговорили. И спустя какое-то время меня утвердили на роль. Я счастлив, что выбрали меня.
— До того как прочитали сценарий, вы вообще что-нибудь о Поддубном знали?
— Конечно, что-то я о нём слышал и знал ещё до того, как поступило предложение. Но разбираться в его биографии стал, когда начал готовиться к роли — читал, изучал. Он был борцом, по жизни борцом. Он боролся со всем, что было ему неудобно и что, как ему казалось, могло его победить, уничтожить. Вокруг Поддубного много легенд. Для меня одно абсолютно точно: прилети инопланетяне, он бы даже против них пошёл. Любое подавление его личности вызывало в нём только одно желание — бороться.
— В Голливуде обычная практика, когда актёры ради роли худеют, полнеют, занимаются в фитнесс-залах до умопомрачения. А вам пришлось что-то подобное делать ради роли?
— Чтобы набрать форму, я много ел, а потом сидел на строгой диете. Плюс два месяца адских тренировок. Как результат — прибавил двадцать пять килограммов веса. Мой тренер Николай Данилов-Нитусов, великолепный профессионал, жил моей жизнью: контролировал рацион и режим дня.
— А дублёры у вас были?
— Дублёров для сцен борьбы у меня быть не могло — моё лицо все время в кадре. Ну, а если надо бороться — значит, будем бороться! Страх, естественно, возникал. Что я тогда делал? Выходил и... боролся. Это было самым сложным на проекте. Просто представьте: даже если встать друг напротив друга и на протяжении 9 часов толкать друг друга, умрёшь от усталости. А мы с моими противниками не толкались, а боролись. Не в полную силу, но всё же... Однажды у меня два ребра треснули. Дышать не мог. Какое-то время пришлось на обезболивающих провести. Все те две недели, что мы снимали борьбу в маленьком душном театре в Болгарии, когда звучала команда «Стоп!», я падал и засыпал там же, где стоял. Рядом или надо мной что-то носили, а я даже не слышал ничего! Моё самое главное желание было — спать. Это была тяжелейшая физическая работа.
— Ну а сами съёмки были сложные? Как сработались с командой?
— Команда у нас была прекрасная. Нам замечательно работалось и отдыхалось вместе. Это относится и к Глебу — я бы с удовольствием с ним поработал ещё не раз. И к коллегам — Кате Шпице, Юре Колокольникову, Володе Ильину, Дени Лавану. Дени неплохо говорит по-русски, так что он быстро влился и стал «своим». Танцевал с нами, гулял, выпивал даже! (смеётся)
— Что вообще значит для вас роль Поддубного?
— Поддубный — знаковая роль для меня: больше в спортивных картинах, где нужно издеваться над собой физически, я сниматься не буду. Больше не смогу так кардинально себя менять. Это очень тяжело, к этому нужно серьёзно готовиться, но это мало кто понимает. У нас, к сожалению, это не работает. Во-первых. А во-вторых, возраст подошёл, когда пора сделать такую отсечку. Больше мне такую роль не предложат. Мне лестно, что мне дали возможность помочь рассказать историю великого человека. Это некая вершина для меня.
— Михаил, напоследок хотелось бы спросить у вас о том, что вы думаете о всевозможных запретах и нововведениях. В последнее время складывается впечатление, что кино выхолащивают. Поощряют комедии, патриотические фильмы, и в тоже время говорят о том, что нужно запретить фильмы, в которых зло побеждает добро. Что вы думаете по этому поводу?
— Пока мне сложно разобраться во всех этих нововведениях и процессах. Но меня они немного пугают. Как бы мы не пришли к тому, от чего ушли. Вообще, любые запретительные меры — это плохо. Любой запрет всегда вызывает негатив, всегда вызывает отторжение и в уме, и в сердце. Ну, это так заложено в человеке, не надо про это забывать. Вместо того, чтобы запрещать, предложите лучше что-то иное. Это гораздо лучше. Это позитивно! Посмотрим, как будет развиваться вся эта история дальше. Вот запретили мат в кино и театре. И что? Давайте будем считать, что те, кто запретил нецензурщину, сами никогда матом не говорили и не говорят. Это же враньё! Не надо врать хотя бы самим себе. Что я знаю точно, так это то, что народный язык не искоренить.
