Россия уже не может отказаться от движения своего. Ибо она отказалась бы тогда от самой себя. И если временно и должны были мы уступать иногда обстоятельствам, сдерживать наши стремления, то всё же в целом вопрос этот, как сущность самой жизни народа русского, непременно должен достигнуть когда-нибудь главной цели своей.
«Пассивные русские», в то время как в Европе изобретали науку, проявляли не менее изумляющую деятельность. Они создавали царство и сознательно создали его единство. Они отбивались всю тысячу лет от жестоких врагов, которые без них низринулись бы и на Европу. Русские колонизировали дальнейшие края своей бесконечной Родины. Русские отстаивали и укрепляли за собою свои окраины, да так укрепляли, как теперь мы, культурные люди, и не укрепим, а, напротив, пожалуй, ещё их расшатаем. К концу концов, после тысячи лет у нас явилось царство и политическое единство, беспримерное ещё в мире. До того, что Англия и Соединённые Штаты, единственные теперь оставшиеся два государства, в которых политическое единство крепко и своеобразно, может быть, в этом нам далеко уступят.
В Европе, при других обстоятельствах политических и географических, возросла наука. Но зато, вместе с ростом и с укреплением её, расшаталось нравственное и политическое состояние Европы почти повсеместно. Стало быть, у всякого своё, и ещё неизвестно, кому придётся завидовать. Мы-то науку во всяком случае приобретём, ну а неизвестно ещё, что станется с политическим единством Европы?
А между тем во Франции, да и повсеместно в Европе, простого человека до сих пор считают за собаку и каналью. Прямо по закону ему, конечно, нельзя сказать, что он собака и каналья. Но зато сделать всё можно с ним именно как с собакой и канальей, а хитрый закон требует только, чтобы соблюдена была при этом надлежащая учтивость.
...Что за противоречие? Как же это они нас-то учили прямо противоположному? Нет, господа, тут у нас, видно, что-то произошло совсем другое, да и совсем не так, как вы говорите.
Отрывок из книги Фёдора Достоевского «Дневник писателя»
