Софья Карловна Буксгевден не только исполняла обязанности фрейлины, но и была любящим другом царской семьи. Иза — так называли её Александра Фёдоровна и царские дети.
В трилогии воспоминаний «Жизнь и трагедия Александры Федоровны, Императрицы России», «Минувшее. Четырнадцать месяцев в Сибири в течение революции. Декабрь 1917 — январь 1919 гг.» и «Перед бурей», впервые изданной в России, Софья Буксгевден открывается как женщина незаурядного ума и больших личных достоинств. С большим тактом, проницательностью и без елейных излишеств она рассказывает об императрице, царской семье и её окружении. Благодаря второму тому издания «Комментарии к воспоминаниям», составленному Т.Б. Манаковой и К.А. Протопоповым на основе широкого круга источников, мемуары Софьи Буксгевден стали еще богаче и полнее. АиФ.ru публикует отрывок из книги «Жизнь и трагедия Александры Федоровны. С комментариями. В 2 томах».
***
Жизнь во дворце
«Во время моего шестинедельного пребывания во дворце я каждый день обедала с Императрицей. Когда Император был дома, также приглашался флигель-адъютант, а иногда один или два придворных советника. Иногда меня приглашали на ужин, но обычно я ужинала с фрейлиной княгиней Соней Орбелиани, с которой у меня завязалась тесная дружба. Она была кавказского происхождения, тогда ей было около тридцати лет. Интеллигентная, она обладала большим чувством юмора и жизнерадостным и щедрым характером грузинского народа. У бедной Сони было врожденное заболевание спины. В то время она еще просто хромала, но от врачей Императрица знала, что Соня была обречена стать полностью парализованной. В своем искреннем сочувствии она была особенно с ней нежна. Когда бы Соня ни заболевала, она сама ухаживала за ней и каждый день обязательно навещала ее. Соня переносила обстоятельства своей судьбы со свойственной ее характеру стойкостью. Она всей душой была предана Императрице и всегда высказывала Ее Величеству свое откровенное мнение по каким-то вопросам, даже когда оно могло быть расценено как невежливое. Она делала попытки установить контакт Императрицы с обществом, приглашая музыкантов в свою комнату и прося Императрицу и некоторых друзей прийти и послушать их...
После обеда я обычно сопровождала Императрицу в поездках. Открытые санки с прекрасными орловскими рысаками с длинными хвостами, стелившимися по земле, подъезжали к личному подъезду. Оба кучера в длиннополых русских кафтанах из черного бархата и круглых шляпах с павлиньими перьями сметали падавшие снежные хлопья с полости из медвежьей шкуры или натирали сверкавшую сбрую. Императрица выходила в меховой шляпе и красном или пурпурном бархатном капюшоне, отороченном соболями, и с широким собольим воротником. Если предстояла короткая поездка, личный казак Императрицы (выступавший в качестве лакея), в своей зеленой с золотом форме и высокой папахе со светло-синими кисточками, вспрыгивал на подножку сзади и стоял недвижимо, держась за специальную толстую шелковую петлю, пока наши сани скользили по заснеженной дороге в парке на предельной скорости. Если Императрица планировала долгую поездку, этого человека оставляли дома, оберегая его от усталости стоять в течение долгого пути. Она ненавидела любое сопровождение. Мы ехали по парку по заснеженной сельской дороге совершенно без сопровождения, причем Императрица предпочитала парку, заполненному людьми, самые уединенные дороги. Это было замечательное скольжение в безветренную погоду по широко простиравшемуся снегу. Прекрасные старые деревья в парках и лесах были покрыты инеем, зеленые лапы елей склонялись под тяжестью сверкавшего снега. Ее Величество всегда планировала свои поездки таким образом, чтобы захватить замечательный вид захода солнца. Сияющие розовые и оранжевые краски зимнего неба были постоянным источником наслаждения для ее художественного взгляда.
Полиция совсем не была счастлива от таких поездок без сопровождения, поскольку наблюдалось большое волнение в год, предшествовавший восстаниям 1905 года. Однажды я смогла быть свидетелем того, что это означало. У меня никогда не возникало мысли о возможности попытки покушения на жизнь Императрицы. На самом деле, в противоположность общей точке зрения, эта тема никогда не обсуждалась и даже не затрагивалась. Однажды, когда мы ехали по пустой проселочной дороге в сумерки, около четырех часов вечера, из-за дерева неожиданно выпрыгнул человек, размахивая палкой. «Стой!» — закричал он громко. Старый кучер только глянул на него, стегнул лошадей и повернул их на полной скорости на боковую дорогу. «Нужно остановиться, — сказала Императрица, — он хочет что-то сказать». Кучер притворился, что ничего не услышал. Мы понеслись на предельной скорости. Человек, все еще что-то крича, бросил маленький снежок в нашу сторону.
Софья Буксгевден в 1913 году. Изображение предоставлено издательством «ГрифЪ»
«Остановись, говорю тебе, — повторила Императрица. — Я вижу, что в этом комке болтается бумажка. Иза (так ласково звали баронессу Буксгевден — Прим. Ред.), выйди и подбери ее». Кучер, сильно смущенный, напряженно сказал, поворачивая голову: «Ваше Величество, мне не нравится лицо этого человека. Штука, которую он бросил, может быть бомбой, и чем дальше мы уедем с этого места, тем лучше». «Чепуха, остановись», — сказала Императрица. Она совершенно не испытывала страха. Кучер натянул поводья. «Если молодая дама удержит лошадей, я пойду и подберу», — сказал он. «Я вернусь через минуту, — сказала я. — Я совсем не боюсь». И выпрыгнув, я побежала назад в сторону пакета, лежавшего на дороге, при этом глаза кучера неотрывно следили за мной через свое плечо. По тому, как он держал вожжи, я могла судить, что он был готов стегнуть лошадей и умчать Императрицу подальше от опасности при первом подозрительном звуке.
Я подобрала предмет и почувствовала что-то твердое внутри исписанного листа бумаги. «Я взяла его», — крикнула я, побежав назад. «Ради Бога, Ваше Величество, — взмолился кучер, — возьмите бумагу, если она вам нужна, но положите то, что внутри, очень осторожно в снег». «Поезжай, я сама открою его, — сказала Императрица. — Я вижу имя Императора на нем и ожидаю, что это петиция». «Не беспокойтесь. Все в порядке, я взяла», — прокричала она назад тому человеку, распечатав маленький пакет. Когда она вынула мелко исписанный лист, мы увидели — большую картофелину! Человек использовал ее, чтобы петиция не улетела. Императрица передала записку Императору в тот же день, и она была отправлена секретарю с собственноручной надписью. Дело было разобрано и человек, — безработный рабочий — получил субсидию. Но однажды все сильно испугались. Императрица продолжала отказываться брать с собой лакея. И вдруг — лошади понесли. Старый кучер так сильно наклонился вперед, пытаясь их удержать, что мы с Императрицей уцепились за его кушак сзади, чтобы быть противовесом. После этого Император топнул ногой, и Императрица вынуждена была согласиться, чтобы казак верхом ехал на приличном расстоянии за нею, куда бы она ни выезжала. Но в Петергофском парке, хотя и открытом для публики безо всяких ограничений, Императрица летом ездила сама в своей маленькой коляске с пони с одной из своих маленьких дочерей, даже без кучера...
Каждый день после прогулки Императрица отправлялась навестить раненых солдат в госпитале, организованном на вилле неподалеку от дворца. Война проходила за тысячи верст, и только выздоравливавших солдат или солдат с ампутацией присылали в Петербургскую область. Ее Величество приходила совершенно неофициально, и ее встречала только сестра-хозяйка, которая провожала ее в палаты. Там она просиживала часами на носилках, разговаривая с солдатами. Она преодолела свою застенчивость и говорила с ними по-русски, писала для них письма или читала вслух. Я вспоминаю, как однажды Ее Величество послала меня во дворец, через дорогу, принести какие-то игры, которые ей хотелось передать солдатам. Когда я вернулась, я нашла ее без пальто, в серой шелковой блузке и шерстяной юбке, сидящей в ногах у бедного солдата, потерявшего обе ноги. Императрица читала ему вслух повесть «Нос» Гоголя, а группа солдат, столпившаяся вокруг нее, разражалась смехом при каждой шутке, и Александра Федоровна счастливо улыбалась.
В начале декабря Император отправился в поездку по стране для ревизии войск, отправлявшихся на Дальний Восток. Императрица не могла его сопровождать, так как нянчила Цесаревича, как прежде всех других детей. Это было их первое расставание со времени женитьбы, и Императрица была очень подавлена, как если бы они расставались на годы. Она каждый день ходила в маленький госпиталь, сама не ухаживая за ранеными, но разговаривая с ними. Вот тогда я поняла, насколько Их Величества жили друг для друга. Все время, пока Император отсутствовал, Александра Федоровна посылала ему не только каждый день письма, но и пару телеграмм в промежутках — в то время, конечно, не было междугородного телефона...
Последние недели были заняты помощью Императрице в подготовке к Рождеству. Она была очень раздосадована, когда, по приезде в Россию, ей сказали, что даже не подлежит обсуждению, чтобы она сама совершала покупки. Она должна была согласиться с тем, что магазины сами посылали свои товары, — ей это не нравилось. «Они всегда посылают те же самые вещи, — жаловалась Императрица. — Если я однажды выбрала какие-то вещи, они считают, что я захочу их покупать всегда. Поэтому я всегда вынуждена посылать служанку в город поискать какие-нибудь новинки, но она выбирает все на свой вкус, а не на мой». Все столы в ее будуаре и в гостиных, а также принесенные по этому случаю дополнительные столы, были завалены вазами, подушечками, записными книжками, шарфами и зонтиками. Императрица любила делать практичные подарки. В первую очередь, Ее Величество составляла пакеты для родственников и друзей за границей, которые отправлялись со специальным посыльным так, чтобы они прибывали к получателям накануне Рождества. Ее семья и старые друзья обычно получали по одному подарку, сделанному ею самой в дополнение к остальным. Она была прекрасной швеей, но, не имея много свободного времени, обычно работала с поспешностью на последней неделе, опасаясь не закончить все вовремя. В тот год Ее Величество делала замысловатый bed-jacket (спальный жакет — англ.) для своей подруги, урожденной англичанки, баронессы Полли Унгерн, и она иногда засиживалась далеко за полночь, вышивая из последних сил, как какая-нибудь девушка в швейной мастерской.
Каждый подарок сопровождался открыткой, часто собственноручно нарисованной, с несколькими словами, написанными от руки. После благополучной отправки за границу Императрица принималась за подбор подарков для Семьи, домочадцев и своих русских друзей. Каждая служанка во дворце получала подарок, тщательно подобранный самой Императрицей. За несколько дней до Рождества во дворец приносили рождественские елки, наполнявшие комнаты своим приятным ароматом. Императрица использовала каждый свободный момент, чтобы украсить елку для детей. Я держала лестницу, а Ее Величество стояла на ней и развешивала на елке рождественские украшения.
К этому времени я уже держалась свободно с Императрицей и почувствовала себя ребенком, с сожалением уходившим домой после веселого праздника, когда в канун Рождества я покидала Ее Величество, чтобы уехать домой. Императрица подарила мне красивую драгоценную подвеску, поцеловав меня и пожелав мне счастливого Рождества. «Теперь время от времени вы будете к нам возвращаться», — сказала она, улыбаясь.
В том году только две девушки так же, как и я, пробыли во дворце шесть недель (это были Анна Танеева (Вырубова) и Софья Раевская, теперь — княгиня Гагарина). После этого не было ни одной фрейлины, которая бы приходила на срок более одного дня. Что касается меня, Императрица сдержала свое слово. Меня вызывали для исполнения своих обязанностей на срок от пары дней до двух месяцев. Две старшие Великие Княжны стали поддерживать милую переписку с «нашим другом», как они меня прозвали. Теперь на каждое Рождество и Пасху приезжал фельдъегерь, доставляя подарок и несколько теплых слов с добрыми пожеланиями от Императрицы. «Если друг, то друг навсегда, это мое правило», — сказала она мне однажды. И я не знала другого человека, который бы был настолько предан своим друзьям».
