Большой театр продолжает шлифовать свой новый имидж в привычном уже духе евроремонта и с облегчением Атланта, сбросившего с плеч небесный свод незыблемых традиций, отказывается от вечного в пользу временного и модного. Пытаясь приспособиться к времени, главный театр страны, как его называли во время оно, заново «переписывает» своё классическое наследие, втискивая этот бесценный груз в прокрустово ложе цивилизации, рынка, спроса и предложения. Музейный «большой стиль» отправлен на отдых в театральные хранилища. Новая театральная ментальность, дошедшая и до самого консервативного жанра оперы, своим лозунгом выбирает макиавеллиевское «в искусстве разрешено всё».
Варяги в оперном царстве
Своеобразной модой, с опозданием пришедшей к нам из Европы, стало призвание на постановки опер именитых варягов из смежных областей, у нас — чаще всего из драматического театра. У режиссёров драмы (Стуруа, Някрошюс, Виктюк, Поповски) роман с оперой складывается не столь лучезарно, а вот у смежников из кино (Кончаловский, Грымов, Сокуров) дела обстоят гораздо лучше. О вечной гражданской войне в сердцах людских повествует «Мазепа» Роберта Стуруа — весьма суровый и сумрачный спектакль без любви и света. «Борис Годунов» Сокурова показывает нам не шекспировскую рефлексию мифологизированного царя, отца народов, а частную жизнь мелкого и слабого частного лица, бессильного перед коленчатым валом истории. «Войну и мир» должны были ставить Покровский с Ростроповичем, но в итоге мелодраматических закулисных событий Ивану Поповски (ученик Петра Фоменко) пришлось подписаться в собственном бессилии перед исполинским материалом — спектакль вышел ни о чём.
Единственным контраргументом среди последних премьер Большого театра остаётся новый «Евгений Онегин» истинно оперного режиссёра Дмитрия Чернякова. Разработанный не хуже пособия по психоанализу, этот «Онегин» затрагивает самые болевые душевные узлы, касается каждого из нас, показывая трагические взаимоотношения толпы и людей «не таких, как все», «белых ворон», которым остаётся либо погибнуть, как Ленский, либо приспособиться к этой толпе потребителей, как Татьяна, в итоге не слишком далеко ушедшая от своей матери. Либо так и остаться лишним одиночкой, как Онегин.
Все драматические режиссёры разными словами, но в один голос жалуются, до какой же степени их сковывает оперная специфика («слишком много нот, милый Моцарт!») и как им трудно извлечь что-либо сценически выразительное из человека поющего, в отличие, скажем, от Марины Неёловой. Не избежал этих трудностей и Валерий Фокин, хотя, по его собственному признанию, был готов к компромиссу. Тем не менее никакие трудности режиссёров не останавливают — нигде больше нет столь высоких гонораров, как в опере, особенно если речь идёт о лучших оперных домах Европы и США.
Образцова верна себе
Так же как для англичан шекспировский «Макбет» — опасная тема и повод для суеверий, так и у нас «Пиковая дама» заключает в себе тайную недоброжелательность по отношению к любому, кто на неё посягает. Но от этого тема не становится менее притягательной для творцов и художников. Новая «Пиковая дама» решена в лаконичной чёрно-белой гамме и начисто лишена бытового правдоподобия (художник Александр Боровский). Чёрные люди в плащах, треуголках и карнавальных масках настойчиво сближают в нашем сознании два самых таинственных города на воде. Северная Венеция помещена в пустое пространство белого (или чёрного) кабинета с колоннами. Очевидно, что это никакая не эпоха Екатерины II и даже не пушкинские времена, а нечто условное, что можно обозначить как пейзаж мятущейся расколотой души Чайковского в «достоевских» тонах. Сюрреализм, мистика, двойничество, двоемирье, перетекание сна и яви, света и тьмы — фирменные черты театра Фокина, казалось бы, на своих местах, но почему всё это не захватывает так сильно, как в его лучших гоголевских и достоевских постановках? В памяти происходящее на сцене остаётся как двухэтажный декоративный ритуал движения и статики.
Венера Московская, она же Графиня в новом спектакле, отнюдь не дряхлая старуха с серым лицом и хромающей походкой прежней «музейной» постановки. Здесь это Вечная Женщина или, по выражению режиссёра, шагреневая кожа, нестареющая волевая женщина с прямой спиной. Как говорит Фокин, Графиня кожей чует присутствие Германна, и именно этим объясняется её ревностное отношение к Лизе, в частности, внезапный ночной «набег» в комнату внучки, когда там происходит первое свидание влюблённых. Гораздо более странные и менее всего любовные отношения связывают в этом спектакле Германна и Лизу. Это какая-то гремучая смесь комплексов страха, отчаяния, слабости и надежды.
Большие сложности припас Большой и для дебютанта«Михаила Плетнёва. Будучи Юпитером нашей симфонической музыки и потому абсолютно независимой личностью, Плетнёв не считал нужным скрывать привкус разочарования… Акустикой Новой сцены, разрозненностью оркестра, уровнем певцов и их негибкостью, наконец, самим лениво-равнодушным стилем работы коллектива. Однако примирение с действительностью всё же состоялось — во многом благодаря безмерной любви к Чайковскому.
Есть оперы, успех или неуспех которых запрограммирован в титульной партии, — «Дон Жуан», «Кармен», «Отелло». В «Пиковой даме» это скорее Германн — пожалуй, самая страшная по своей сложности и психической нагрузке партия для тенора. Германна поёт ведущий солист Большого театра Бадри Майсурадзе. Насколько в жизни этот артист обладает вулканически взрывным темпераментом, настолько здесь его Германн был печальным меланхоликом, этаким вялым увальнем, вызывающим сочувствие. Невротизм распадающегося сознания, как и более мистические замыслы Фокина, не в средствах певца, который создан для того, чтобы сладко петь в операх Верди и Пуччини.
Наибольший исполнительский успех у публики выпал на долю князя Елецкого в холодновато-рафинированном исполнении совсем ещё молодого лирического баритона Василия Ладюка. Дебютант Большого театра, он чемпион по первым премиям на самых престижных вокальных конкурсах, а в декабре дебютирует на сцене «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке в роли Андрея Болконского в «Войне и мире» Прокофьева. Насколько певец музыкален и техничен в вокальном отношении, настолько же пока ещё стерилен сценически — впрочем, адекватная пара в поединке с Германном — Майсурадзе. По части харизмы в спектакле, конечно же, не было равных царственной Елене Образцовой с её всепроникающей Вечной Женственностью и до боли узнаваемым голосом — голосом века. В новой «Пиковой даме» Образцова осталась Образцовой и, не идя на поводу у режиссёра, парадоксальным образом усилила его идеи.
Андрей Хрипин
