ОПЕРНАЯ примадонна - статус, непоколебимый временем. Как в XIX веке поэты падали к ногам голосистых красавиц, так и в XX поклонники засыпают цветами оперных див. Елена Образцова давно носит титул оперной примадонны. А недавно она стала актрисой, сыграв в спектакле Романа Виктюка "Антонио фон Эльба" семидесятилетнюю женщину, которую бросил молодой любовник. Что думает о любви сама Елена Образцова?
HAC ПОВЕНЧАЛА ОПЕРЕТТА
- Вы влюбчивы, Елена Васильевна?
- Нет, нет. В Консерватории меня называли монашкой. До двадцати шести лет я вообще ни разу не влюблялась, думала, что так и останусь старой девой.
- Честно говоря, в это трудно поверить.
- Правда-правда. Я училась в Консерватории, очень много занималась, для меня существовала музыка и только музыка. Потом я полюбила, вышла замуж за физика-теоретика и счастливо прожила в этом браке семнадцать лет. Мой муж, Слава Макаров, очень меня любил и был мне настоящим другом, даже наставником, я бы сказала.
- И в профессии тоже?
- Ну да, он пытался. Слава - сильный человек, он постепенно полностью подчинил меня своей воле. Все должно было происходить так, как он хотел. Я потеряла из-за этого много друзей.
- И вам захотелось освободиться?
- Может быть, подсознательно... Но о разводе я не помышляла и уж тем более не думала, что уйду к Альгису.
- В своих интервью вы почти ничего не рассказывали о романе с Альгисом Жюрайтисом, хотя в Большом театре об этом ходят легенды. По-моему, никто тогда не понял, что произошло.
- Повенчала нас оперетта. Помню, я уезжала на гастроли в Италию, Альгис предложил мне спеть оперетту. Я сказала: "Замечательно, я вернусь, и мы споем". А когда вернулась, он мне объявил: концерт оперетты мы даем через три дня. У меня был обморок, почти припадок, потому что я еще не начинала готовиться, а петь надо на языках оригинала - по-французски, по-немецки. Немецкого я вообще не знала... Пришлось поставить ноты и читать с листа. Отказать ему я не смогла - он так растерянно и беспомощно на меня посмотрел, что мне ничего не оставалось делать, как только спеть этот концерт. И вот эта оперетта нас с ним соединила. В первый же вечер в зале стали говорить, что мы влюблены друг в друга. Это было похоже на электрический разряд, как будто молния между нами проскочила.
В моей жизни был еще один подобный случай. На конкурсе Чайковского я в первый раз увидела Марию Каллас, мы познакомились. Много лет спустя, когда она уже забыла о моем существовании, мы встретились в Париже, в "Гранд-опера". Я вошла в ложу, нас представили друг другу - помню, как меня поразили ее огромные страдающие глаза. Мне уже было известно, что у нее не все в порядке с голосом - она тяжело переживала разрыв со своим возлюбленным, Онассисом, который только что женился на Жаклин Кеннеди. Я села рядом с ней, наши коленки соприкоснулись, и словно ток прошел - она его тоже почувствовала, удивленно на меня посмотрела. И вдруг сказала: "Я люблю его. И очень, очень страдаю". И стала быстро говорить о своей любви, и как она переживает, что журналисты называют ее "брошенной подружкой богача Онассиса". И я много знаю, много помню, но никогда не соглашусь повторить услышанное.
- Когда в театре узнали про вас с Жюрайтисом, то умирали от любопытства.
- Да, у людей был шок. Все привыкли, что я очень скрытная и строгая и никогда не совершаю легкомысленных поступков. Мне говорили: "Ты с ума сошла! Зачем тебе Жюрайтис?"
- А вы встречались тайно?
- По улицам бродили, в машине ездили. Тяжелый был момент. Я боялась нанести травму дочери
- Лена заканчивала школу, мне хотелось, чтобы она спокойно сдала экзамены, поступила в университет. Однажды Лена мне сказала: "По-моему, Альгис тебя любит". Я отмахнулась: "Что ты глупости болтаешь!" Но она уже все поняла. И папе рассказала, хотя я от него не скрыла, что люблю другого.
- Как муж к этому отнесся?
- Переживал очень. Мы ведь любили друг друга.
- Уговаривал вас остаться, не уходить?
- Нет, это я просила его что-то сделать, чтобы сохранить семью.
- А что же тут можно сделать?
- Это верно. Но я как-то... Мне очень трудно было сообразить, что я должна уйти. Я помню свой концерт... Они сидели в зале оба. Одного я любила, а второго жалела. Душа разрывалась на части: с одной стороны, страшно было расстаться с семьей, а с другой - я уже не могла без Альгиса. Сейчас мы с Леной очень большие друзья, жить друг без друга не можем, но тогда я на два года ее потеряла. Она ушла с папой, не желала со мной видеться - это был удар, которого я не ожидала. Лена всегда была папина дочка - я ездила на гастроли, много времени проводила за границей, и ее воспитывал папа.
Я боролась за дочь. Звонила, выслушивала неприятные слова и опять звонила, потому что очень любила. Мне долго пришлось ей объяснять, что я не виновата, так бывает в жизни, я просто не могла поступить иначе. А потом Лена сама вышла замуж, разошлась, опять сошлась, родила сына и поняла меня - как женщина женщину.
- У нее тоже меццо-сопрано?
- Да, у нее колоратурное меццо. Я всегда была против того, чтобы она пела, потому что, когда мама и дочка поют, их сравнивают. Я знала, что сравнение будет не в пользу Лены, волновалась за нее. Но она хотела петь и своего добилась. Она живет в Испании, учится у Монтсеррат Кабалье, совсем недавно получила контракт в барселонском театре "Лисео", спела в "Лоэнгрине", у нее есть концерты. Сейчас мы с ней поем вдвоем, и я хочу сделать совместную поездку по России.
- Говорят, сначала мы своих родителей любим, потом судим, потом прощаем.
- Наверное, так и есть. Я за свою любовь дорого заплатила, но я не жалуюсь: у меня в жизни было много испытаний.
- Самое тяжелое из них, конечно...
- Смерть Альгиса. Он такой красивый был, добрый, спокойный. И все время разный. Засыпая вечером, я никогда не знала, с каким человеком проснусь утром. Разговорить его было непросто - очень замкнутый был человек, но когда он начинал говорить, я просто заслушивалась. Вообще-то он молчун был и любил одиночество. Сначала я никак не могла этого понять: в нашем женском представлении, если любишь человека, хочется быть с ним как можно больше. Альгис очень меня любил, но ему хотелось одиночества: уходил на лыжах в лес или уезжал куда-то далеко на велосипеде... Потом я поняла его, и жизнь у нас наладилась. Он открывался мне медленно, не сразу. Даже когда мы уже решили пожениться, все медлил, долго не хотел ко мне переезжать. Я была у него четвертой женой, он, видимо, боялся еще раз ошибиться. А может быть, никак не мог расстаться со своим домом. Альгис жил тогда на даче, в Переделкино. Когда я первый раз к нему пришла, подумала: "Вот ужас!" Книги стопками до потолка, всюду бумаги, ноты, карандаши, сесть некуда. Ел он всегда на кухне, стоя и глядя в окно. А под окном собаки с кошками собирались, смотрели на него. Говорю: "Давай, я у тебя уберу". А он как закричит: "Не трогай, я потом ничего здесь не найду, а так я знаю каждую бумажку". Очень было смешно. Постепенно стали переезжать ко мне его книги, пластинки, потом какая-то одежда переехала, и, наконец, он сам у меня остался.
- А как же свадьба?
- Никакой свадьбы у нас не было, мы просто пошли и расписались, позвали сына Альгиса - Лешу и мою ученицу Леночку Школьникову, тихо отпраздновали. Мы не собирались этого делать, но в те годы ведь нельзя было вместе ездить, если вы не муж и жена, а мы хотели приезжать друг к другу на гастроли. Первый раз мы встретились с ним в Японии. Альгис улетел туда с балетом Большого театра, а у меня была гастрольная поездка с концертами. Самолеты из России в Японию в тот момент не летали из-за какого-то международного скандала, и я добиралась чуть ли не сутки, на перекладных, через Северный полюс. Прибыла в Токио: Альгиса еще нет, он должен приехать только на следующий день. Ждать я не могла, побежала брать билет на рейс Токио - остров Кюсю. Меня остановили кагэбэшники: "Куда это вы?" Я им: "Лечу дальше". - "Нет, вы останетесь здесь". Я говорю: "Если даже вы все ляжете ничком на полу, я через вас переступлю и поеду". И улетела на остров Кюсю. Альгис никак не ожидал меня увидеть. Звоню ему из аэропорта: "Я лечу к тебе".
Он удивляется: "Зачем? Ведь я же завтра буду в Токио!" "Наверное, ты меня не любишь, - говорю, - раз можешь ждать до завтра". Вся балетная труппа была шокирована, когда наутро я вместе с ним вошла в самолет.
Потом, помню, тоже в Японии... я сидела в номере, ждала его звонка и так рванулась к телефону, что сломала палец на ноге. В четыре часа ночи меня увезли в больницу, наложили гипс - смешной такой голландский сапожок, - и все концерты я пела в инвалидной коляске. Альгис меня в этой коляске возил по гостинице, по магазинам, а нога кверху торчала.
- Вы сильно изменились, выйдя за него замуж?
- Да, я стала мягче, у меня все эмоции проснулись, потому что я жила в ласке. Я даже поссориться с ним не могла. Альгис очень любил мои руки, не было дня, чтобы он не сделал мне массаж и не перецеловал их. Когда мы ссорились, я сердилась: "Не трогай меня!" А он говорил: "Но они же не виноваты!" - и показывал на мои руки. И я все прощала.
- А у Альгиса были поклонницы?
- Да, он всегда со спектакля приносил цветы. Я его чуть-чуть ревновала, хотя никогда ему об этом не говорила.
- Он был героем страшного числа романов, женщины его любили.
- Это правда, но он был человек очень набожный и многого себе просто не позволял. Он очень следил за собой, за своим здоровьем, каждое утро полтора часа занимался йогой. Я думаю, даже если б загорелся дом, он все равно доделал бы свои упражнения, прежде чем бежать тушить пожар. Сначала мне не позволялось смотреть, как он стоит на голове, а потом я была допущена и даже пыталась заниматься с ним, но быстро отказалась - слишком сложно. Еще он очень любил сидеть на солнце. В апреле, когда оно только-только начинало теплеть, Альгис выносил в сад шезлонг и часами загорал. Поэтому всегда был коричневый, как индус.
Я долго приучала его модно одеваться. Он почему-то всегда носил то, что было ему тесно, но постепенно привык к красивым вещам, вошел во вкус и стал шикарным мужчиной. Одна газета даже назвала Альгиса "одним из самых элегантных мужчин XX века". Ему нравилось привозить мне подарки - какие-то шарфы, туфли, кольца. И цветы, конечно. Альгис очень много цветов мне дарил. А иногда он приходил домой и сообщал: "Сегодня я "Жизель" играл для тебя". И все адажио в "Лебедином" были для меня, я это знала. В антракте Альгис обязательно шел мне звонить, и это тоже был подарок. А я, когда могла, старалась заглянуть в антракте к нему в дирижерскую комнату. Он лежал на диване в черных брюках и белоснежной рубашке, лицо у него было одухотворенное, и я его в эти минуты очень любила... В доме у нас всегда было шумно. Наша помощница Аня, украинка, говорила: "Ой, у вас народу - ну как у Китае!" Мы редко оставались вдвоем, и такие вечера я очень любила. Альгис ставил ноты и садился музицировать. Я сидела где-нибудь в дальнем углу, как мышонок, потому что при мне играть он отказывался. Хотя он и закончил фортепианный факультет - смущался.
ПОСМЕРТНАЯ ПРЕМЬЕРА
А потом начался этот страшный год... Альгис заболел, я упала на сцене, сломала руку, после этого нашу квартиру обворовали, и через месяц-полтора не стало Альгиса. И все это подряд, не знаю, как я выдержала. Чтобы не сойти с ума, я сделала такие контракты, чтобы все время уезжать. Почти два года не была в Москве, сейчас приходится входить в жизнь заново. Трудно привыкать жить без него. Сначала я не могла видеть дирижеров. Как только выходила на сцену, в горле появлялся комок. Потом я какие-то произведения не могла слышать. Альгис хотел новый сезон начать с "Аиды". А я уже знала, что он умирает, но ему не говорила. После смерти Альгиса я нашла томик Тютчева с подчеркнутыми его рукой стихами и поняла, что он переживал в то лето. Те строчки мог отметить только глубоко больной и знающий о своей близкой кончине человек. "Аиду" мы сыграли в его память, я через силу спела этот спектакль, в глазах стояли слезы...
- Вам кто-нибудь помог тогда?
- Да, у меня много друзей, они звонили со всего света, выражали соболезнование. Перед смертью он предупредил: "Пожалуйста, не вздумай выставить меня в Большом театре. Я не хочу". Поэтому мы отпевали его в церкви Большого Вознесения, где венчался Пушкин. Я похоронила его там, где он просил - не в городе, а в поле, недалеко от нашей дачи. И потом, на поминках, народу было столько, что негде было сесть, для меня это стало неожиданностью, потому что он все время твердил: "Меня не любят, меня не любят".
- В театре?
- Да. Но оказалось, что его любили. Я думаю, что он, быть может, не ушел, если бы знал об этом.
София Ротару ЛЮБИТ РЫБАЛКУ И ПРЕФЕРАНС