Жизнь наша стала похожа на автоматный рожок: только нажмешь на спусковой крючок, а он уже пустой. Раньше генсеки и министры освобождали свои должности только после смерти, теперь высокопоставленные чиновники пулей вылетают из своих кресел, часто не оставляя после себя никаких следов.
Этого, однако, нельзя сказать про генерала армии Павла ГРАЧЕВА. В кресле министра обороны он пробыл четыре года. При нем и при его активном участии был подавлен октябрьский бунт 1993 года, началась, но так и не закончилась война в Чечне, прошло сокращение вооруженных сил. Кто говорит, что он развалил армию, кто - сохранил. Об этом судить историкам. А дело журналистов - дать возможность высказаться каждому.
Был Дом белым...
- Может быть, самое главное обвинение после Чечни, которое против вас выдвигают и коммунисты, и демократы, - это расстрел танками Белого дома в октябре 1993 г.
- На такие обвинения я отвечаю так: действовал по приказу Верховного главнокомандующего.
- А был ли "в натуре" письменный приказ? Утверждают, что Ельцин тогда отделался устными указаниями.
- Это не так. Борис Николаевич был из тех, кто берет ответственность на себя и не боится сам ответить за то, что приказал сделать. Он был настоящий глава государства и не подставлял своих подчиненных. Как Верховный главнокомандующий он отдал мне письменный приказ на стабилизацию обстановки вокруг Белого дома. В нем действительно было всего 2-3 предложения, а конкретные распоряжения на его основе отдавал я. Нашей главной задачей являлось подавление мятежа, но так, чтобы при этом никто не пострадал. Заметьте, все, кто в нем участвовал, живы и здоровы до сих пор.
- Ну а что было бы, по-вашему, если бы Хасбулатов и Руцкой захватили власть? Ведь, насколько известно, они заготовили списки людей, которых надо расстрелять, и вы были в их числе.
- И тот и другой нормальные мужики. Обоих я хорошо знаю. Но дело все в том, что в 1993 г. к власти они прийти ну никак не могли: в то время Ельцин был силен как никогда. По авторитету в стране и в мире, по умению руководить ему тогда в России не было равных. И ни Руцкой, ни Хасбулатов на его место претендовать не могли. Мы их утихомирили по-хорошему, и, по-моему, они на нас сейчас не обижаются, тем более (сейчас я могу признаться) стрельба по Белому дому была учебной. Стреляли болванками великолепно подготовленные офицеры, которые попали точно в окно 7-го этажа. Куда им и приказали. Мы твердо знали, что там никого нет, все депутаты находятся в подвале и никто не пострадает.
- За подавление мятежа министр внутренних дел Виктор Ерин получил звание Героя России. А какую награду получили вы?
- Официально - никакой. Я и так Герой Советского Союза, значит, Герой России и подавно. Получил я тогда от президента личную золотую медаль с его барельефом. Ее общий вес - 99 г. Из российских граждан такую медаль получил только я, а из иностранцев, насколько помню, президент США Буш, канцлер ФРГ Коль и президент Франции Ширак.
- В июне 1996 г., когда вы ушли в отставку с поста министра обороны, вам было всего 48 лет. В народе говорят, в эти годы "мужик в самом соку". Как вы пережили свою раннюю отставку?
(Услышав этот вопрос, Павел Сергеевич задумался, а потом произнес монолог, который мы не решились прервать.)
- Если честно, то отставка действительно стала для меня неожиданностью. Только что закончился первый тур голосования на президентских выборах. Ельцин и Зюганов остались один на один. Штаб Бориса Николаевича усиленно работал над улучшением его имиджа. Не знаю кто, но ему подсказали, что необходимо перетянуть на свою сторону Александра Лебедя. Какой-то "умник" решил, что те 15% голосов, которые Лебедь получил в первом туре, в этом случае автоматически перейдут Ельцину. Еще не зная, что буду освобожден, я доказывал, что люди есть существа одушевленные. Их невозможно перебросить с одного кандидата на другого. Но, однако же, штаб уговорил Б. Н. предложить Лебедю должность секретаря Совбеза.
На тот период отношения мои с Александром Ивановичем складывались недостаточно дружественно, хотя в принципе он мой ученик и я его дотянул до должности командующего 14-й армией в Приднестровье. И это при том, что он не закончил Академию Генштаба. Но я, зная его с курсантских времен и веря в его мозги, все время ждал от него чего-то большего... Ну вот, "дождался": убедили Бориса Николаевича, что он повысит себе процент голосов, если назначит Лебедя. А Александр Иванович, как потом выяснилось, поставил встречное условие, что секретарь Совбеза "в отдельных случаях" имеет право отдавать распоряжения силовым министрам, в том числе и министру обороны.
...Где-то дня через два после того, как договоренность о его назначении была достигнута, в моем кабинете раздался звонок по телефону прямой связи, и Борис Николаевич попросил зайти к нему в Кремль. Когда я прибыл, он встретил меня как всегда доброжелательно, но по его поведению понял, что разговор будет серьезным. И не в мою пользу.
Но поначалу все шло как обычно. Борис Николаевич расспрашивал меня о положении дел в армии, а потом вдруг плавно перешел к теме выборов. Мол, что соотношение сил не совсем в его пользу, что он рассчитывал победить еще в первом туре и что сейчас ищет дополнительные силы и средства. И один из путей добывания голосов избирателей он видит в назначении Лебедя секретарем Совбеза.
"Как вы к этому относитесь?" - спросил он меня. Я говорю: если честно, то отрицательно. И не из-за того, что у меня с ним натянутые отношения, а потому, что этот человек не сможет быть вам помощником, поскольку не способен охватить тот объем работы, который поручается секретарю Совбеза. А во-вторых, он никогда не был вашим сторонником, часто выступал против ваших инициатив и потому не захочет стать настоящим помощником. И, наконец, зная характер Лебедя, я сказал: вот сейчас июнь, максимум, сколько он у вас удержится, так это до Нового года (я даже ошибся в предсказании - Лебедь ушел еще в октябре).
Тогда Ельцин задал мне другой вопрос, как я отношусь к тому, что "иногда" Лебедь будет отдавать вам распоряжения, в том числе и от имени президента. "А уж к этому, - отвечаю, - я отношусь крайне отрицательно. Как министр я непосредственно подчиняюсь вам, а как член правительства подчиняюсь Черномырдину. Выполнять распоряжения секретаря я не намерен".
"Ну, так я и думал, - говорит Ельцин. - О чем очень сожалею. Как вы думаете решить этот конфликт при том, что я твердо решил назначить Лебедя секретарем Совбеза?"
"В таком случае, - отвечаю, - один из нас с Лебедем лишний, и этот лишний я. С вашего разрешения сегодня же напишу рапорт об отставке".
Борис Николаевич долго думал, и по всему было видно, что он тяжело переживает, но потом сказал: "Видно, придется". Начали думать, по какой причине я ухожу. Вроде только две недели назад он меня публично хвалил, назвал "лучшим министром всех времен и народов", а тут отставка. Ельцин предложил - по болезни. "Не поверят, - говорю, - да еще обсмеют: я ведь раз в неделю в футбол гоняю и больничный ни разу не брал... Давайте, Борис Николаевич, я сам подумаю, что вам голову забивать". Расставались мы тяжело. Приехал я в штаб, взял лист бумаги и написал: "Прошу освободить меня от обязанностей министра обороны в связи..." И тут такая хорошая мысль пришла: "...в связи со сложившимися обстоятельствами". На следующий же день я был освобожден от должности с этой самой формулировкой.
Это горькое слово "свобода"
Хотя о своей отставке я особо не распространялся, естественно, тут же все всем стало известно. Ну, и друзья ко мне побежали. Сочувствовать. Я говорю, ребята, мне сочувствия не нужны, давайте лучше выпьем за мою новую жизнь. Пошли мы в зал, где было уже накрыто: бутербродики стояли, коньячок, около десятка человек собралось. Но пока мы так вот неформально прощались, кто-то из "доброжелателей" "настучал" Лебедю, что Грачев, мол, что-то замышляет. Лебедь немедленно примчался в штаб Московского военного округа, спрашивает, какие команды вам отдал Грачев. Те пожимают плечами: да никаких вроде. Как никаких?! В Генштабе у него в кабинете заседает группа, которая готовит ГКЧП-3. Они должны вам были прислать приказ о выдвижении войск с целью захвата власти.
Ну, тут и мне уже доложили, что Лебедь волнуется, кричит во всеуслышание, что Грачев готовит военный переворот. Я говорю, все, ребята, разбегаемся, допьем как-нибудь в другой раз, а то вас заодно со мной уволят. Но шум все-таки поднялся: в тот же день Генпрокуратура на всякий случай завела уголовное дело, Лебедь по всем штабам разослал телеграммы с приказом не выполнять ни одно мое указание. Те офицеры, которые будут замечены в контактах с Грачевым, будут немедленно уволены и арестованы.
...На следующий день я должен был приехать к десяти часам в Генштаб попрощаться с офицерами и генералами, но в восемь мне позвонил начальник Генштаба Колесников и сказал: "Павел Сергеевич, вам рекомендовано не приезжать..."
Что такое политическая изоляция
Ни тяжелый разговор с президентом, ни отставка, ни даже предательство Лебедя не были для меня столь болезненны, как вот этот запрет встретиться со своими сослуживцами. Как потом выяснилось, это было распоряжение Лебедя, Борис Николаевич о нем и не знал.
А дальше началась суровая жизнь отставника. За годы армейской службы я привык в шесть утра быть уже на работе, с работы возвращаться в одиннадцать, а тут просыпаешься, а ехать никуда не надо. Ну, первый день - ничего, второй - куда ни шло, потом пошло осознание того, что произошло, и, честно говоря, на душе стало немножко противно. Обозлился я на всех и вся и решил уйти в себя и нигде не показываться. Закрылся на своей даче и прожил так полгода. Развел кур: чем-то ведь надо себя занять. Увлекся садом, огородом, стал штудировать сельхозлитературу. Но все равно первый год я перенес очень трудно. Через полгода стал пускать к себе друзей, их оказалось немного. Как потом выяснилось, новоназначенный начальник Генштаба генерал Самсонов установил слежку за военными машинами, которые ко мне приезжали, и потом их хозяевам делались выговоры.
Настроение это не улучшало, и я старался не подходить к телефону, а жена говорила, что я куда-то уехал. На людях не появлялся, потому что кампания против меня была развязана просто бешеная: я и армию развалил, и войну в Чечне начал, и реформы не проводил. Хотя реформы, которые сейчас происходят в вооруженных силах, идут по планам, намеченным в мое время. Но об этом - отдельный разговор.
Через полгода "отсидки" пригласили меня в администрацию президента к Евгению Савостьянову, который тогда заведовал кадрами. Он предложил мне на выбор несколько должностей. Предлагали торгпредом - я отказался, потому что торговать надо уметь; предлагали послом в Африку или Латинскую Америку - сослался на незнание латиноамериканских и африканских языков. Говорю, вот если бы вы меня в германоязычную страну послали, ведь я, без шуток, немецкий почти в совершенстве знаю (у меня гражданская специальность - референт-переводчик), я бы согласился. Но мне сказали, что места послов в Германии, Австрии, Швейцарии расписаны уже на много лет вперед.
Спрашиваю: а для чего вы мне такие отдаленные места предлагаете? Мне отвечают: Пал Сергеевич, вам надо годика два отсидеться где-то подальше. Вы же понимаете, что народ знает вас как одного из главных вдохновителей войны в Чечне.
Я говорю, в таком случае не надо мне предлагать никаких должностей, я из моей страны никуда не поеду. А то действительно народ подумает, что я сбежал. А в дальнейшем, говорю, если из меня будут делать "стрелочника", виноватого в развязывании войны в Чечне, мне придется выступить и защитить себя. Если же эта кампания будет остановлена, тогда и я буду молчать. На том и порешили. Ну а потом кто-то президенту порекомендовал направить меня на работу в "Росвооружение" главным военным советником, и я согласился.
- Недавно в печати появились сообщения, что вы хотите вернуться в большую политику и для этого даже возглавили фонд ВДВ "Боевое братство".
- Чушь собачья. В политику не собираюсь, я ею сыт по самые уши, а вот фонд "Боевое братство" на общественных началах действительно возглавил. Наша цель - оказать помощь воюющим в Чечне братьям-десантникам. Снабдить их новыми ночными прицелами, приборами для антиснайперской борьбы, современными бронежилетами. Не оставляем без внимания раненых ребят, семьи погибших. Мы делаем святое дело, а у кого-то поднимается рука писать, что Грачев, дескать, готовит себе трамплин для будущей избирательной кампании. Ну есть ли совесть у таких людей?!
P. S. Подробности о фонде ВДВ "Боевое братство" читайте на стр.2
Уроки Примакова