Встречи с Петром Сергеевичем Вельяминовым мне пришлось ждать более двух месяцев - работа в кино и театре, занятия с будущими актерами практически не оставили ему времени на общение с корреспондентами. Похитить учителя у учеников удалось лишь на часок - как раз в тот момент, когда они демонстрировали Петру Сергеевичу свои успехи в классическом танце. Оставив молодых людей постигать глубину вальса и чарльстона, мы отправились в зал, где рядом с пустой сценой нашелся столик, за которым мы и расположились.
Меня интересовали подробности одного удивительного факта из биографии актера - свою карьеру он начал на зоне. 16-летним подростком Петр Вельяминов попал в лагерь и здесь, за колючей проволокой, в течение девяти лет постигал мир взрослых, а заодно учился обретать внутреннюю свободу в творчестве.
С ЧЕТЫРЕХ лет Петю Вельяминова мать воспитывала одна. Отца арестовали в 30-м году и отправили строить Беломорканал. В чем был виновен офицер Красной армии? Наверное, в том, что до 18-го года он служил в Белой гвардии. Других причин для ареста в те годы не требовалось. Вот так и случилось, что матери будущего актера пришлось одной воспитывать двоих детей - 4-летнего Петю и 8-летнюю Иру.
- Отцы пропадали у многих, но тогда я этого не понимал. Мне казалось, что я нормальный мальчишка. Я искренне хотел стать пионером. Когда всех принимали в пионеры, я болел, но все равно надел пионерский галстук, потому что мне казалось, что так надо. И если мальчишки во дворе - а двор был очень большой, на 12 корпусов - говорили, что мой отец белый, я лез в драку. Это было естественное чувство протеста. Меня уважали. Вообще, я не помню, чтобы об отце негативно отзывались. Когда он освободился, то был человеком замкнутым и предоставлял нам свободу иметь свое собственное мнение. Первый раз он освободился в 36-м году, а в 41-м ушел на фронт простым солдатом. Второй раз его арестовали в 44-м году, в то время я уже был в зоне.
Шел 1943 год. Петру Вельяминову было 16 лет. Он только-только окончил школу, собирался поступать в военно-морское училище имени Фрунзе и идти в армию по призыву. Ни о каких антисоветских организациях Петр и не помышлял.
- Как-то я с мамой и сестрой пошел в кинотеатр "Ударник". Мы смотрели "Леди Гамильтон". На обратном пути сестра сказала, что за мной следят - какие-то люди ехали с нами туда и обратно. Мне стало очень интересно. Это было что-то вроде игры в казаки-разбойники. Я стал обращать внимание на то, кто за мной следит. И стал уходить от них. Я совершенно не ожидал, что меня могут арестовать... Это произошло 31 марта 43-го года на Манежной площади в Москве. Меня арестовали без двадцати 12 дня: на площади висели часы, и я заметил время. В тот день мне казалось, что за мной уже никто не следит. Я не нервничал, поскольку повода для ареста не было, - я за собой не чувствовал никаких грехов.
Вместе с Петей в трамвае ехал какой-то железнодорожник, на которого беспечный молодой человек, естественно, не обратил никакого внимания. Потом кто-то взял его за рукав и предложил выйти из трамвая и сесть в машину. "Эмка" оказалась неподалеку в подворотне. Вместе с очередным "врагом народа" в машину сел и неприметный человек в форме железнодорожника.
- Меня привезли на Лубянку. Началась процедура раздевания, одевания, стрижки. Потом был первый допрос. Было уже поздно. Следователь кричал на меня, ударил. Со мной впервые в жизни так обращались. Затем меня повели в бокс - это такая маленькая камера, в которой бегали большие черные тараканы. Там мне дали рюкзак с домашними вещами. Я понял, что случилось что-то такое, что меня уже не выпустят. Честно говоря, здесь я заплакал.
В камере было пять-шесть человек: заместитель начальника главка автомобильной промышленности, крупный инженер, венгерский журналист... Самым молодым среди них был Вельяминов. До августа его допрашивал следователь по особо важным делам.
- Однажды он меня спросил: "Как ты думаешь, сколько тебе дадут?" Я удивился: "Как дадут?" Он смешался и ответил: "Ну ладно, закончим в суде". Когда следствие было закончено, мне дали материалы дела на ознакомление и подпись. Подпись была только формальностью. Она ничего не меняла. Потом меня перевели в "Бутырку" - там ожидали приговора. Как-то после месячного пребывания в "Бутырке" меня вызвали. В коридоре было много людей. Мы проходили мимо камер, и из каждой вызывали все новых арестантов. Набралось человек двести. Нас привели в большую камеру. Оттуда по несколько человек пропускали в соседнюю комнату. Я протиснулся в первые ряды. Двери передо мной открылись, и я увидел, что в другой комнате стоит стол и за ним сидит всего один человек. Он спросил: "Фамилия?" Я совершенно бесцветным голосом ответил: "Вельяминов". Имя, отчество, год рождения... Он зачитал мне приговор: за участие в антисоветской организации "Возрождение России" Вельяминов Петр Сергеевич приговаривается к 10 годам исправработ. Все.
Казалось, что это какая-то ошибка. Потом была пересыльная камера - в помещении бывшей церкви сидело около четырехсот человек. Здесь Вельяминов провел порядка полутора месяцев. Все это время без права переписки. Из дома он получал только продукты и вещи. Это успокаивало - раз родные могут слать передачки, значит, дома все в порядке. Но на самом деле все было не так.
- Отец приехал с фронта 31 декабря 43-го года, когда я уже был арестован. Он застал развороченную после обыска квартиру. Моя мама была арестована накануне ночью. Отец три дня прожил дома, а на четвертый его тоже арестовали. Он отсидел еще 10 лет. Мама была сослана первый раз на пять лет в крупное село в Красноярском крае. Потом, когда закончилась ссылка, она приехала в Москву. И ее снова арестовали, и она еще пять лет провела в ссылке.
Тогда всего этого Петр Вельяминов не знал. Вместе с партией осужденных его отправили на этап - в пересыльный лагерь Котлас. Там он просидел до конца лета 44-го года. Эта пересылка поставляла рабочую силу во все северные регионы. Жили в бараках, под которые были переделаны овощехранилища. Работали на общих работах, которые организовывала система ГУЛАГа.
- Тогда я уже понимал, что лагерная жизнь весьма своеобразная. До 50-х годов не было разделения на уголовников, дезертиров и политических - мы все были вместе. Всякое бывало, вплоть до убийств. Но так получалось, что всегда рядом со мной оказывался человек, который меня спасал. Потом я оказался на Урале, на строительстве гидролизного завода. Меня поместили в бригаду малолеток-уголовников. Первое время вместе с ними я делал ящики для снарядов. На зоне сразу видно, кто есть кто. Конфликтов у меня ни с кем не возникло, потому что очень быстро я стал беспомощным - я весил 47 килограммов, у меня была дистрофия, подагра, а к тому же я не получал писем из дома весь 44-й год. Меня поместили в центральный лазарет. А когда стали вводить физраствор в вену, я понял, что обречен.
Сейчас, оглядываясь назад, Петр Сергеевич считает, что выжить ему помог характер и какой-то внутренний протест. А кроме того, и здесь нашлись люди, которым очень хотелось, чтобы Петр Вельяминов остался в живых.
- На меня обратила внимание начальница лазарета, тоже москвичка. Ее дочь, оказывается, училась со мной в одной школе, чуть ли не в параллельном классе. Я был мальчишка, младше всех. И эта женщина приняла во мне какое-то участие.
Кроме работы были еще праздники, вечера самодеятельности, концерты. На одном из таких вечеров играли отрывок из пушкинского "Бориса Годунова". В продолжение пушкинской темы Петр Вельяминов решил прочесть отрывок из первой главы "Евгения Онегина", который помнил из школьной программы.
- Однажды ко мне пришел какой-то человек. Потом выяснилось, что это Виктор Карнавин - руководитель джазового ансамбля, в который входили только освобожденные. Этот мини-театр давал спектакли и концерты в лагерях. Карнавин попросил меня что-нибудь прочесть, и, кажется, я прочел "Стихи о советском паспорте". Карнавин написал эссе, которое намеревался поставить, и предложил мне одну из главных ролей. Мое выступление понравилось, и я стал пользоваться большим успехом среди 12 лагпунктов, по которым мы ездили с "гастролями". Так началась моя театральная карьера. А когда мы в первый раз поставили "Русский вопрос" по пьесе Симонова, я играл сенатора Ферсона. За этот спектакль мне и художественному руководителю скинули 193 рабочих дня. Остальным скинули в два раза меньше, и я почувствовал настоящий успех, несмотря на то что на премьере у меня лопнули штаны по швам...
Вроде бы Петру Вельяминову удалось выжить и даже найти какую-то отдушину в лагерной жизни. И тут его настиг неожиданный удар. Пришло письмо от отца, где он описывал все, что произошло дома после его ареста.
- Узнав, что маму арестовали, я не выдержал и вскрыл себе вены. Я очень любил маму, и мне казалось, что мои страдания ничего не стоят по сравнению с ее страданиями. Жить я не хотел.
За саботаж мне дали второй срок, хотя врач и написал в заключении, что вены я порезал случайно. Жизнь продолжалась. Я работал на строительстве Куйбышевской ГЭС. Из джаза меня уволили, так как у меня была политическая статья. Срок заключения подходил к концу. А потом меня освободили. Это было тривиально. Я подал документы на вахте и вышел на волю.
Это было 9 апреля 52-го года. У моего приятеля по зоне брат жил в Куйбышеве. Он дал мне его адрес, и я направился к нему. Он оказался очень хорошим человеком. Первые дня два мы пили, а на третий пошли в кино. Смотрели "Тарзана". Утром я уехал в Москву, хотя в центре России мне жить было запрещено.
Тогда в Москве жила только его сестра Ира. Именно к ней и пошел Петр Вельяминов. Эту встречу он помнит в мельчайших подробностях, но даже сейчас, по прошествии стольких лет, не может говорить о ней... В Москве он прожил только три дня - надо было срочно уезжать из столицы, иначе грозил очередной арест. Сестра нашла деньги, и Петр Вельяминов уехал в Абакан.
Из Абакана его пригласили в Тюмень. Оттуда - в Дзержинск, потом - в Новочеркасск, и так далее до Перми. Всего он проработал в 12 городах, в 12 театрах.
В 56-м году реабилитировали его отца по первому делу 30-го года. Петр Вельяминов не имел права посещать Москву, и тогда отец навестил сына.
- Это был беззубый старик, совершенно неузнаваемый, производящий впечатление бомжа. Потом его реабилитировали и по второму делу. Мама выхлопотала для него военную пенсию, он получил звание подполковника и прожил еще 19 лет вместе с мамой.
В декабре 69-го года в антракте одного из спектаклей к Вельяминову (тогда уже ведущему артисту Пермского театра) подошли два человека. Представившись режиссерами "Мосфильма", они предложили ему роль в новом фильме "Тени исчезают в полдень".
- Я согласился, и в марте они прислали мне текст постановки. В конце апреля я приехал в Москву на кинопробы. К тому времени с меня уже была снята судимость, и я мог приехать в столицу. Кинопроб практически не было - мы просто сняли кусочек фильма. В начале мая мне должны были прислать телеграмму с приглашением на съемки. Но ее не было. Когда я уже решил поставить на этом крест, вот тут и пришла телеграмма, где было сказано, что меня берут на роль Захара Большакова. Съемки начались первого июня. Так получилось, что я снялся в этой картине, не представляя, что такое кинематограф. Когда я впервые увидел себя на экране - это было на озвучивании фильма, - я пришел в ужас, никаких восторгов я не испытывал. Потом фильм вышел на экраны, и на меня свалилось что-то такое, чему не было аналогов в моей жизни. Я чувствовал себя голым. К этому привыкнуть невозможно. Во всяком случае, это сильное испытание. Может быть, со мной это произошло потому, что я стал сниматься, когда мне было сорок с небольшим, да еще будучи артистом из провинции. Самое смешное, что слава проскальзывает, как вода между пальцев, - сегодня узнают, завтра - нет.
Теперь Петр Сергеевич живет в Петербурге. Он играет в театре, находит время на съемки в кино и на общение с учениками, которые его очень любят. Наверное, потому, что их наставник прекрасно понимает, что у нынешних молодых людей совсем иные ценности, и принимает их такими, какие они есть. А еще он оставляет им право совершать свои собственные ошибки и учиться на них.
И казак, и аристократ. Пётр Глебов никогда не играл по указке 
Был вором - стал актером