Охота, особенно княжеская и царская, всегда связывалась на Москве с мистическими делами.
ПОНАЧАЛУ, правда, на территории нынешней Московской области преобладали "леса бортныа, реки бобровыа", так что недостатка в мёде и пушнине тогда наш край не знал. И местные жители пользовались этим, что отражено в названиях некоторых сёл. Например, в Чеховском районе есть деревня Томарово: томары - тупые костяные стрелы для охоты на пушного зверя. Этим жили-торговали, с этого платили дань. Били белку, соболя, бобра, куницу, хаживали и на медведя, но очень осторожно, после чего просили прощения у духа убитого хозяина леса.
На медведя
И ТАК было спокойно до тех пор, пока Москва не стала столицей маленького, но гордого княжества, управляемого младшим сыном Александра Невского Даниилом. Кое-какие земли отошли в княжеский домен, где охотиться мог только сам властелин земли Московской. Первого московского князя погребли в монастыре, названном Даниловским, мимо которого пролегала дорога в элитные охотничьи угодья. Именно по этой дороге направлялся как-то раз на медвежью охоту прапрапраправнук Даниила, князь Иван III. Но до медведя не доехал. Под одним из молодых бояр споткнулся конь. Когда боярин остановился, невесть откуда появился незнакомец и сказал, что он - хозяин этих мест, погребённый здесь князь Даниил. И велел передать своему потомку укоризненные слова: "Ты всячески забавляешься охотою, а меня предал забвению!"
Подобная история произошла и с внуком Ивана III, знаменитым Грозным царём. Опять-таки медвежья охота, только на этот раз близ Коломны. А вместо явления далёкого предка - вполне реальные "укоризненные слова" от ходоков-новгородцев, подкреплённые чуть ли не дюжиной пищалей, направленных монарху в лоб. Царь чудом избежал гибели в перестрелке и с тех пор забавлялся травлей зверей только в большой компании. Чаще же Иван Грозный устраивал охоты иного рода, заставляя крестьянских девок раздеваться догола и ловить по грязному двору распуганных кур.
Казалось бы, что-то не так с медвежьей охотой, не царское это дело. Однако династия сменилась, и вот уже Алексей Романов Тишайший отправился под Звенигород, причём опять на медведя. В лесу близ Саввино-Сторожевского монастыря монарх вдруг обнаружил, что сопровождающие его официальные лица куда-то подевались, унеся с собой царскую рогатину. Одновременно царя обнаружил голодный медведь. Дело могло кончиться пресечением ещё одной династии, но тут появился благообразный старец, и медведь ушёл. Старец отрекомендовался иноком монастыря Саввой, но Алексей Михайлович, придя в обитель, никак не мог его найти. И только взглянув на икону преподобного Саввы, понял, кто его спас. Алексей Михайлович благоразумно оставил идеи звериной травли и увлёкся соколиной охотой.
С соколом и псами
ЗДЕСЬ наши цари могли дать фору кому угодно. В Европе тоже увлекались соколиной охотой, успев, видимо, перебить всех медведей. Но масштабы несоизмеримы - что такое жалкие 140 соколов Людовика XIII против 3 тыс. ловчих птиц Алексея Михайловича, да к тому же украшенных золотыми и серебряными колокольчиками? Русский царь стал даже классиком древнерусской литературы, оставив свод уставов соколиной службы "Урядник Сокольничьего пути", произведение более лирическое, чем практическое: "Зело потеха сия полевая утешает сердца печальныя и забавляет веселием радостным и веселит охотников сия птичья добыча..."
С псовой охотой у нас до поры были проблемы. Какие-то собаки использовались для охоты на медведя, какие-то считались подсокольными, псари упоминались ещё с XII в., но делать вывод об однозначном существовании на Руси специфически гончих пород до XV в., скорее всего, нельзя. Но уже в самом начале XVI столетия русские гончие и борзые стали известны всей Европе. Князю Василию III по завещанию отца Ивана III от 1504 г. досталась псарня у подмосковного села Луцинского. Вот как описывает великокняжескую забаву австриец Сигизмунд Герберштейн: "Князь первый закричал охотнику, приказывая начинать. Не теряя ни минуты, тот скачет к другим охотникам, которых было большое число. Все вскрикивают в один голос и спускают собак, а у князя их очень много, и притом отличных. Некоторые из них употребляются только для травли зайцев. Если же зайцы слишком долго не выбегают, тогда князь кличет кого-нибудь, кого увидит между кустарниками с зайцем в мешке: "Hui, hui!" Этими словами он даёт знать, что зайца надобно отпустить". Милосердные русские переводчики заменили княжеский крик на "Гуй, гуй!", но даже по этому отрывку видно, что на охоте веселились вовсю. Кстати, примерно с этого времени охота и стала называться охотой. До этого княжеская забава называлась "ловы деяти".
Нормальное развитие охоты подкосил лишь Пётр I, который это занятие считал уделом людей праздных. При его наследниках центр русской охоты перемещается в Гатчину. Последние деньки царская московская псовая охота при Измайловском зверинце доживала при Петре II, который во время Большого охотничьего похода 1729 г. с 7 сентября по 16 октября затравил 4 тыс. зайцев, 50 лисиц, 5 рысей, 3 медведей и много другой дичи.
Веласкес Диего (1599-1660)