Историческая мелодрама в стихах с элементами фантастики, боевика, мистики, триллера и вестерна.
В ГОРКАХ знал его любой: старики на водку звали, дети - попросту, гурьбой метко в лысину стреляли. Был он болен, выпивал кварту спирта ежедневно... С кем ни встретится, любил матернуться вдохновенно. За версту, как шел в обком, мог узнать вождя бы каждый. Только случай с печником вышел вот какой однажды.
ВИДИТ издали печник. Видит: очень вероломно по лугу по заливному разъезжает броневик. А печник и рад отчасти, достает он пулемет. Ведь при прежней царской власти пострелять он разве мог?! Грядка луку в огороде, домик небольшой в селе... Эх: печниковых сих угодий вдруг не стало на земле. Но печник в живых остался и совсем не растерялся: "Что за лысый ездит лугом? Вот какой, однако, пес, не возьмешь меня испугом, отстрелю тебе я нос". Разошелся. А разбойник матернулся, каску снял: "Хорошо ругаться можешь", - уважительно сказал. Постоял еще немного: дескать, щас пришью, отец. Задолбал ты меня в корень. Тут бы деду и конец. Но печник - душа живая, - знай меня, не "Шиком" брит, - припугнуть вождя желая: "Как фамилия?" - кричит. Тот рыгнул (видать, от чая), лысый, чмошный, в общем - большевик. Влез обратно в броневик. "Ленин", - просто отвечает. Ленин... Тут и сел старик. День за днем проходит лето, а печник из пистолета упражняется в стрельбе. Бодр он. Готов к борьбе. И вот по свежей по пороше вдруг к избушке печника на коне в возке хорошем два военных м-м-м-чудака. Но печник не растерялся - лишь проверил арсенал. От гостей тогда остался лишь дымок да ордена... Но вот снова по пороше, вновь к избушке печника - взвод солдат в возке хорошем. Да уж. Сила велика. Но печник - чувак не промах, улыбнулся он слегка: "Превосходна бомба с толом... больше нет теперь возка". Снова, снова по пороше, снова к дому печника, в бронепоезде хорошем полк спецназовцев. Короче, захватили старика. Скрылась хата за пригорком, мчатся сани прямиком. Поворот, усадьба, Горки, сад, подворье, белый дом. Печника прямым ударом вождь радушно повстречал. "Проходи, мерзавец старый", - отхлебнув с горла, сказал. И вдобавок ни словечка, словно все, что было, прочь. "Слышь, козел, починишь печку, а то холодно - невмочь. Если ж нет, тебя я, падла, век свободы не видать, расстреляю же сегодня. Все понятно, твою мать?" Отчего же не понять? Сделаем неукоснительно, раз уж просит сам Ильич, да еще так убедительно. Все нашлось: песок, кирпич. И все спорится, как надо - тут печник, а там - Ильич, за стеной бухает рядом. И привычна, и легка печнику работа. Отличиться хочет он: жить-то ведь охота. "Хоть бы ты, Ильич, подох, лысая горилла, чтоб, когда ты сделал вдох, выдоха не б`ыло! Чтоб ты больше не писал все свои бумаги. Те, с которыми всем нам много лет не сладить. Ты живее всех живых... Это поправимо! Стрельнуть нужно поточней, друг ты наш любимый!" Так он думает, кладет кирпичи по струнке ровно. Материт вождя любовно, словно песенку поет. Печь исправлена. Под вечер в ней защелкали дрова. Тут и выполз Ленин к печи, прокартавивши слова. Он сказал как можно строже: "Вот что, батенька... Старик... Поживешь еще... Быть может... Будешь личный мой печник". А потом бухнули круто: по-простому - без проблем. Нагрузились до бесчувствья - в общем, полный хеппи-энд.
Да, теперь такие книжки вовсе не читают, а напрасно: ведь они юмор развивают.
*Данное произведение ни в коем случае не наездки на Твардовского, это лишь только его трактовка.
- Вы что, с Урала? - Да!