Так называется одна из картин великого художника XIX века И.Е. Репина. Написал он ее давно - в 1877 году. А вот познакомился я с героем этой картины, можно сказать, на днях...
С КОЛЮНЧИКОМ мы наладились закатить по чарке в последнем его пристанище - в бойлерной. Здесь тепло, влажно и тихо. Низкий потолок налегает на плечи. Мимо нас, теснясь, плывут в темноту громоздкие трубы.
Колюнчик, высокий, согбенный, словно перебитый пополам, мужик лет сорока семи, расстилает газету на обглоданной невзгодами тумбочке, заменяющей ему стол, достает из нее бутылку.
Я сижу на ветхом топчане, который Колюнчик вытащил с помойки. Топчан стоит на полу на обломках кирпичей.
"Почему тебя все зовут Колюнчиком?"
"Это с детства прилипло: Колюнчик да Колюнчик. Да мне в общем-то все равно..."
Дунув в почерневшие от заварки стаканы, Колюнчик усаживается на топчан таким же перебитым, как и стоял. Мы сдержанно чокаемся. Самодельным ножом Колюнчик усекает кусок от смяклого огурца, заботливо разжевывает его, потом вздыхает, словно сбросил с плеч низкий потолок бойлерной, и, вытянув ноги в худых ботинках к трубам, начинает рассказ.
Я слушаю его, и перед моими глазами оживает ясная картина...
Любимые открытки
В ТУАЛЕТЕ лампочка чуть жива. Покрытая мертвым слоем пыли, она походит на почерневшую на морозе грушу. Лампочка висит на длинном шнуре над унитазом, который в полумраке напоминает ржавый остов списанного корабля. Над ним, как боевой штандарт, возвышается на трубе бачок, эмаль которого в трещинах и желтая.
Спозаранку первым в туалет приходит оглушенный бессонницей ветеран. Его лицо изрыто глубокими, как траншеи, морщинами. Он презрительно гремит щеколдой, кряхтит и отплевывается, справляя нужду. Потом туалет осаждает веселая толпа малышни. Она накатывает откуда-то из чрева неосвещенного коридора коммунальной квартиры. Дверь в туалет мечется на скрипучих петлях. Вода непрерывно раздирает простуженное горло трубы. Наконец наступает затишье.
И тут смутная тень проскальзывает в туалет. Мальчишка, пристыв к двери, несколько секунд слушает мерное дыхание квартиры. Потом осторожно задвигает щеколду и садится на край унитаза. В его руках подрагивает коробка из-под обуви. Он осторожно приподнимает крышку. Его сокровища, трепеща, дышат ему в лицо. Одну за другой мальчик вынимает открытки и подносит их к свету. На него глядят далекие, исполненные благородства незнакомые лица. Кто они такие? Вот лихой гусар с завитыми усами. Он осанист и задумчив. Мундир плотно облегает стройное тело. Мальчик переворачивает открытку и читает: "художник О.А. Кипренский "Портрет Д. Давыдова". Воображение рисует виденные в кино залы роскошного дворца. По сверкающему паркету движутся люди. Мальчик узнает некоторых по лицам...
"Опять этот чертов мальчишка заперся в туалете!"...
Дворец рушится. Унитаз предательски холодит ягодицы.
"А ну, вылезай оттуда!"...
Тяжелые удары сотрясают дверь.
Мальчик спешно укладывает открытки, кое-как закрывает коробку. Дергает за веревку. Вода хохочет где-то внизу. Мальчик открывает дверь и упирается глазами в громадные, как средневековые осадные орудия, груди торговки-соседки. "Долго ты будешь здесь торчать? - рычит она. - Проваливай отсюда со своей коробкой!"
И мальчик молча исчезает в спасительном пятне кухни...
Так происходит почти всякий день. Пока мать разогревает принесенные накануне из детского сада, где она работает нянечкой, остатки первых и вторых блюд, а ее сын, прячась от приставучих малолетних братьев и сестер, тихонько сидит в туалете...
А началось все с того, что однажды мать привезла из Москвы, где ей довелось побывать в Третьяковской галерее с экскурсией, ворох открыток - репродукций великих художников. Купила за гроши просто на память. И ветшать бы им в безвестности, если бы не попались они на глаза Колюнчику. Чем они ему приглянулись, Колюнчик, теперь уже повидавший виды мужик, и поныне не может сообразить. В ту пору ему шел двенадцатый год. Тихий, неприметный, добрый мальчик. Чудаковатый. Не умел толком говорить. Хотя если кто-то вдруг ронял слово по поводу его коллекции, то Колюнин язык мгновенно обмякал и воспоминания лились рекой - торопливой и беспорядочной. Но собеседник быстро утомлялся и начинал страшно зевать. Мальчишка вмиг и без обиды смолкал и больше не произносил ни слова...
Красенушка
БЫЛО время, и Колюнчик мог любить взахлеб! Случилось это вскоре после его возвращения из армии в 1976 году. Колюнчик устроился на завод, где работал его отец. Завод в то время был большим и прибыльным. Зарплату выдавали вовремя, народ не бедствовал.
Армейская жизнь не сделала из Колюнчика гусара с открытки. Хотя он об этом втайне и мечтал. Но и не убила в нем прирожденной доброты и мечтательности. Худой, высокий, сутуловатый, с глазами, словно просящими тепла и внимания, - таким Колюнчик предстал пред очами своей будущей возлюбленной.
"А это наш князь Мышкин!" - шутливо представили его однажды Ольге, учительнице русского языка и литературы местной школы.
"Князь Мышкин" застенчиво улыбнулся и протянул Ольге сложенную уточкой руку. Так они познакомились.
"Она походила на "Незнакомку" с картины... кажется, Боровиковского", - молвит нынешний Колюнчик и тянет из тумбочки мятую фотографию с темным пятном посредине.
На ней - молодая симпатичная девушка. Чуть надменный взгляд. Взметнувшиеся брови. Смеющиеся губы.
"Похожа?" - горделиво спрашивает Колюнчик и не ждет ответа. Он и так знает...
"Ох и повезло этому недотепе! - обсуждали меж собой ухажера Ольги ее родственники. - Такую красавицу и умницу отхватил".
"Незнакомке" между тем шел двадцать восьмой год. В школе она уже достигла к этому времени всего, чего там можно было достичь. Получила высшую учительскую категорию. Коллеги ее уважали, ученики обожали. Но вот с личной жизнью не ладилось...
"Да, любил я ее тогда сильно! - вспоминает Колюнчик. - А что на восемь лет старше, ну и что из того?"
Где набрался галантности сын рабочего и нянечки из детского сада, неизвестно. Может быть, помогли открытки. Ведь сколько раз летел в танце то в мундире, то во фраке Колюнчик по начищенному до блеска паркету дворцов!
Цветы на столе Ольги не успевали высыхать. Колюнчик покупал не какие-нибудь гвоздики или ромашки, а дорогие розы. Если они собирались в театр или кино, то Колюнчик неизменно спешил к подъезду любимой на такси, даже если до театра было рукой подать. Город-то в общем небольшой, все, как говорится, под боком...
"А ты знаешь, что Ольга уже на седьмом месяце?" - как-то раз огорошила Колюнчика мать невесты, затащив жениха в дальний угол. - Что делать-то дальше собираетесь?"
На следующий день Колюнчик пришел к Ольге в костюме, белой рубашке и галстуке. В руке - неизменный букет роз. Глаза его сияли...
"А теперь они меня ненавидят, - буднично произнес Колюнчик. - Только и ждут, когда я подохну. Как это случилось? Обычная история..."
Жизнь под гору
В 80-Х ЗАВОД закрыли. Отец и сын оказались на улице. И тут выяснилось, что ни тому ни другому эта новая маета, по-капиталистически, не по плечу.
"Я старый рабочий, куда денусь? - возмущался Дмитрий Кириллович, отец Колюнчика. - Я всю жизнь у станка".
Помыкался он, избедовался до крайности и в конце концов запил. Да так, что однажды по пьяной лавочке расколол о голову жены икону Николая Чудотворца. А ведь жили они "до капитализму" душа в душу. В общем, супруги разошлись.
Колюнчик тем временем тоже приспосабливался к новой жизни. Но работы найти никак не мог, пытался доучиться на вечернем отделении строительного факультета политехнического института. По сути дела единственным кормильцем стала Ольга. Да и то когда зарплату не задерживали. Хотя, по правде, главным в это время для обоих стал сын Василек, родившийся как раз накануне всеобщей порухи. Оба в нем души не чаяли. Да только порознь...
"Уж лучше с сыном было сидеть, - говорит Колюнчик, - чем на рынке трусами да колготками трясти! Ну не по мне все это".
Ольга выбивалась из сил. Конечно, Колюнчик помогал, как мог: и постирает, и погладит, и посуду вымоет, и даже за нижним бельем для супруги сбегает. В общем, на посылках. Но где взять денег на врачей, лекарства, одежду? Маленькому столько надо!
"Вы у меня оба дети!" - вздыхала Ольга.
Колюнчик со своей "собачьей" привязанностью, неумением "зарабатывать на жизнь" стал ее раздражать. Но особенно ее злило мужнино пристрастие к открыткам, которых, несмотря на все перипетии, становилось все больше. "Вот ведь - взрослый мужик! А сидит, как ребенок, со своими открытками! - возмущалась она. - Лучше бы пошел где-нибудь денег заработал". Колюнчик молчал, все больше сутулился и... снова прятался в туалете. А отчаявшаяся Ольга всю любовь отдавала Васильку. "Ты настоящим мужиком вырастешь! - твердила она, обращаясь к сыну. - Не то что твой отец".
Мальчишка рос бойкий, и нередко его шалости становились оскорбительными для отца. Но Ольга, словно в отместку, всегда вставала на сторону сына. Однажды Васильку в руки попало отцовское обручальное кольцо. Он расплющил его молотком и выбросил на лестницу. Там Колюнчик кольцо и нашел. Расстроился до крайности. В каком-то смысле оно в таком изуродованном виде напоминало их брак. Колюнчик думал, что Ольга тоже расстроится. Ведь он до сих пор ее любил.
"Сам виноват! - бросила Ольга мужу, посмеявшись. - Нечего разбрасывать, где попало".
Вскоре у них родилась дочь. Колюнчик в это время все-таки пристроился к деньгам - продавал на рынке книги. Но даже те гроши, которые он с великим трудом зарабатывал, он не копил, не откладывал. Встретится по дороге добрый друг, и Колюнчик тут же потащит его выпить пива. Но на этом дружеские пирушки в последнее время не заканчивались. Тогда Колюнчик еще стеснялся приходить домой во хмелю. Хотя и дома-то уже не было. Со временем они и спать стали порознь. "Материнский инстинкт победил во мне все!" -заявила Ольга и ушла жить к детям в соседнюю комнату. Колюнчик остался один. Теперь он уже мог спокойно возвращаться с рынка под градусом...
На догуле
В 90-Х КОЛЮНЧИК решил переменить свою жизнь - уехал восстанавливать разрушенную землетрясением Армению. Но жизнь, увы, по-прежнему катилась под гору.
Пьяным замерз в городском парке на скамейке отец Колюнчика, вскоре скоропостижно умерла в своей квартире от инсульта мать. А любимец Колюнчика четырнадцатилетний сын Василек очутился в тюрьме. Началось все с того, что он обворовал с друзьями свою подругу, позже - какую-то контору. Дело замяли. Василек опять кого-то обокрал. Несколько месяцев прятался от следствия дома...
"Ты увез с собой любовь!", "Мы гордимся тобой!" - такие телеграммы слал Колюнчик из Армении в тюрьму сыну.
"Чем тут можно гордиться! - возмущалась и злилась Ольга. - Лучше бы приехал повидать сына".
Колюнчик не спешил. Хотя платили там немного, но коньяк лился рекой. Да дело не только в дармовой выпивке. Боялся Колюнчик смотреть в глаза сыну. Мучила совесть. Точно был в чем-то виноват. Но вот в чем?..
Тюрьмой испытания для Василька не закончились. В камере он сошел с ума. Диковал Василек еще до суда, когда прятался от милиции. Ольге приходилось несколько раз звать на помощь бригаду из психиатрической лечебницы - когда на Василька находило, он становился буйным.
Из тюрьмы его перевели на принудительное лечение, где он и прибывает поныне. В государственной тюрьме-больнице большинство пациентов - симулянты, их отпускают на волю через полгода за взятки. Настоящий больной, пожалуй, один Вася, но чтобы его отпустили, надо заплатить. Денег у Ольги нет. Того, что время от времени присылал муж из Армении, едва хватало на повседневные траты...
"Наверное, страшно видеть, как погибают твои близкие, а ты ничего сделать не можешь - так, пожалуй, впервые определил Колюнчик, почему совесть не оставляет его в покое. - Я пытался, как умел, и не смог".
Не сладились отношения Колюнчика и с дочерью. Поначалу они были неразлучны. Но потом, когда дочь подросла, повзрослела, что-то в ней сломалось. Может быть, поняла, как и мать, что толку от Колюнчика никакого. Последней каплей стала история с кожаной курткой, которую Колюнчик обещал подарить дочери на совершеннолетие. Но денег так и не нашел. А те, что были, пропил с друзьями...
Я отыскал Колюнчика в старом дворе среди панельных пятиэтажек. Теперь это его двор, и он его хозяин. У него есть шляпа, за которую его прозвали "охотником", и свой угол в бойлерной. Здесь на вешалке висит добротное пальто, подаренное одной из жительниц двора. Здесь под трубами пылятся его коробки. Каких художников в них только нет! Но больше остальных Колюнчик любит русских: Тропинина, Брюллова, Сурикова, Поленова. А в особенности - Репина.
"Вот этот на меня похож!" - усмехаясь, говорит Колюнчик и показывает репродукцию картины "Мужичок из робких". На ней изображен безвестный мужик - загнанный, с всклокоченной бородой, словно перебитый пополам. Но стоит ершом: один глаз залит тоской, другой глядит дерзко, неуспокоенно. Словно хочет мужик кому-то отомстить за свою униженность и безысходное существование. А кому, не знает. Весь свет под себя не подомнешь...
А Колюнчика в этом дворе, между прочим, любят и уважают. Он исправно метет тротуары, зимой старательно скалывает наледь. Да он никогда и не работал спустя рукава. Платят Колюнчику гроши, но он чувствует себя свободным среди этих труб, плывущих в темноту открыток. Колюнчик по-прежнему пьет и редко забредает в свою квартиру. Дома его ненавидят: дочь стесняется отца-алкоголика, а жена грозится при случае прибить.
Вечерами Колюнчик выходит с метлой во двор. Он знает, что в это время его дочь отправляется развлекаться с друзьями. Она ездит на ночные дискотеки с "состоятельными" молодыми людьми.
"Хочет подороже себя продать. Я ее не осуждаю. Я-то ничего сделать не смог. А учителя получают мало. Ведь только за обучение в институте надо выложить не одну тысячу", - рассказывает Колюнчик.
Он сидит на топчане. Тусклая лампочка едва освещает согбенную фигуру. Пожелтевшие открытки рассыпались на его коленях, как упавшие с пересохшего дерева листья.
Знакомство с родителями