Ей не везло с неправдоподобным постоянством. Судьба, щедрая хозяйка огромной свинофермы, не скупяcь, подкладывала одно животное за другим. Ей не везло ни в чем и никогда. Обычно день начинался с какой-либо мелкой неприятности и проходил под ее знаком. Это могли быть: пролитый на одежду кофе; запоздалое, но зудящее воспоминание о незаконченном деле; невозможность повлиять на укладку прически; смазанный лак на указательном пальце.
Она притягивала несчастья на протяжении всего дня. Местные черные кошки уже знали ее в лицо и, если ей случалось перейти им дорогу, шипели и яростно плевались - три раза через левое плечо. Ей не везло по тринадцатым числам, а также на неделе до тринадцатого и после него. Число "тринадцать" преследовало и на улице: она боялась смотреть на номера домов и машин. Даже сочетание таких цифр, как восемь и пять или шесть и семь, приводило ее в покорное уныние - в сумме получалось тринадцать, следовательно, день был испорчен. Потом она стала бояться числа "тридцать один", потом тройки и единицы по отдельности. Таким образом, число нейтральных дней сократилось до минимума.
В любой, самой короткой на первый взгляд очереди, куда она становилась, перед ней непременно оказывались: маленькая старушка, которая начинает судорожно рыться в кошельке только в непосредственной близости от прилавка и в результате протягивает горсть мелочи в полуразогнутой ладошке: "На, дочка, возьми, сколько нужно"; неопределенного возраста нахрапистая дама с ресницами, как мохнатые паучьи лапки, вначале желающая взять штучный товар без сдачи, а затем неторопливо сгребающая в сумку весь ассортимент; крупный деловитый мужчина, интересующийся датой изготовления и сроком годности всех продуктов, сгребаемых предыдущей дамой, и с неизменной обстоятельностью пытающий продавца: "А вы сами пробовали? Нет, а какой вкуснее?"
Она терпеливо дожидалась своей очереди, заискивающе просила отрезать, насыпать и взвесить, виновато благодарила и никогда не смотрела на сдачу: уверенная, что ее обсчитали, она не хотела понапрасну расстраиваться. Если ей удавалось занять свободное место в транспорте (что бывало нечасто), над ней тут же нависал желчный сухонький старичок или заботливая бабушка с ноющим внуком-переростком. И она уступала - не потому, что была хорошо воспитана или от природы сострадательна, - она опасалась, что эти люди начнут кричать на нее, она не знала, как себя вести, боялась оскандалиться и расплакаться.
Почему?
"Почему мне так не везет?" - размышляла она, разглядывая в зеркале свою поникшую, сутулую фигуру. "Это карма, - уверенно сказала подруга, увлекавшаяся оккультизмом. - Да-да, это карма. Ее нужно почистить".
Хорошо одетый молодой экстрасенс долго и задумчиво бродил вокруг нее, по всей видимости, разглядывая карму, и наконец сказал: "Н-да. Присутствует засоренный энергетический хвост. Аура - в дырах. И карма никуда не годится. Дешевле не найдете. Сто долларов".
Отдав деньги этому святому человеку, она прилетела домой как на крыльях. Результат сеанса не заставил ждать: для начала была опрокинута кастрюля с вареной рыбой. Пока обладательница новой, с иголочки кармы вытирала пол, горячий бульон намертво приклеил к ногам новые колготки - испорчено было и то и другое, не считая обеда.
"Какая карма? Ты что, спятила? Сходи-ка в наш тренинговый центр, - знакомый эффектно развернул перед ней яркий проспект и затараторил: - Там тебя научат, как добиться успеха, как найти хорошую работу, помогут правильно выбрать друзей. Опытные преподаватели обучат тебя всем необходимым навыкам владения собой и достижения поставленных целей". Заметив, что у молодого человека на губах уже закипела слюна, а взгляд остекленел, она вышла и тихо-тихо закрыла за собой дверь.
Побывала она и в кабинете психоаналитика. Тучный бледный мужчина с копной белесых волос, сильно потея, задавал ей множество вопросов, преимущественно из области сексопатологии. Убедив себя, что так, стало быть, и нужно, она старалась отвечать честно и подробно. По всей видимости, ответы его не удовлетворили, и психоаналитик, объявив ее случай "сложным", пригласил ее к себе домой - продолжить консультацию. Боясь его обидеть, она согласилась, потом долго плакала на улице, а на встречу все-таки не пошла.
Довольно!
Этот день начинался как обычно: разбитая чашка, пролитый кофе, стоящие торчком волосы. Кроме того, размахивая руками, чтобы в очередной раз осушить пленочку лака, она впечатала левую кисть в стену и чуть не прилипла навсегда. Изящным дополнением ко всему ансамблю утренних неудач стало исчезновение любимого колечка с малахитом. Оно соскочило с пальца во время усиленного сушения лака. Не найдя кольца, она медленно поднялась с колен, злобным взглядом обвела комнату и тихо прошипела: "Ну все. Хватит!" Произнеся эти слова, она почувствовала - свершилось! Внутри вдруг вскипела бешеная энергия. Довольно с нее! Невезение должно кончиться!
Она подскочила к большому зеркалу, висевшему в прихожей, уставилась на себя и не торопяcь, с наслаждением распрямила спину. Она больше никогда, никогда не будет сутулиться! Затем протянула руку и смело рванула вчерашний листок календаря - 12 декабря. "Вот тебе! - язвительно обратилась она неизвестно к кому, упиваясь жирным числом "13". - Вот тебе!" Хватит суеверий! Никто и ничто больше не испортит ей настроения! Теперь у нее все будет получаться! Ее больше не будут обвешивать в магазине; не украдут кошелек - четвертый за последние полгода; она выиграет в лотерею, и кто-либо, разгадывающий кроссворд, всегда (слышите - всегда!) будет спрашивать у нее только те слова, которые ей известны! Она перевела дух и вновь оглядела комнату, выжидающе. На краю дивана блестело кольцо.
Перед выходом из дома она позволила себе последнюю слабость: открыла первую попавшуюся книгу на задуманной странице - погадать. В последний раз ей попался Николай Алексеевич Некрасов - и она с содроганием прочла строчки: "Били вас палками, розгами, кнутьями,/ Будете биты железными прутьями". В тот день ее, конечно, прутьями не били, но напугалась она порядочно. Сейчас раскрытая страница гласила: "Лофтхус (Кристиан Иенсен из Лофтхуса) (1750-1797) - норвежский крестьянин, вождь крестьянского движения в Южной Норвегии, направленного против налогового гнета". Пожав плечами, она сочно захлопнула энциклопедию и вышла из квартиры.
Обычно она уныло плелась вниз, с десятого этажа на первый, так как лифт не работал никогда и всем жильцам не везло, как и ей. Но сейчас: "Нет, я попробую", - и она требовательно вдавила кнопку. От изумления и ярости кнопка побагровела, вверху что-то бухнуло, снизу взвыло, и через несколько секунд двери раскрылись. "Я пошутила", - ехидно сказала она, разворачиваясь к лестнице, и быстро застрекотала каблучками вниз.
Следующей вершиной, ждущей покорения, был трамвай. На него она все же опоздала: водитель уже закрывал двери и тренькал на перебегавших дорогу людей. Но, вопреки своей обычной манере - трепеща и задыхаясь, бежать к рогатой электрической твари, чтобы упереться носом в закрытую дверь, или, пытаясь сохранить достоинство, идти чрезвычайно медленно, что-то разглядывая под ногами и делая вид, что трамвай ее вообще не интересует, - вот, вопреки этому она не спеша подошла к первой двери и сделала элегантный жест рукой, означающий: "Впустите, будьте любезны!"
Двери открылись, она вошла и сразу села на свободное место - ей нужно было еще кое-что проверить. И над ней сразу же воздвиглась не старая еще женщина с огромной грудью, серьгами размером с ушные раковины меломана и полосатой авоськой на колесиках. Одним из этих колес мадам заехала сидящей по ноге. Та, предвкушая, подняла голову: "Отодвиньте, пожалуйста, сумку. Вы мне мешаете, извините". Мадам неэстетично выпучила глаза и немедленно задохнулась: "Да ты как разговариваешь, расселась, си-си-сидит, а я стою, а она еще хамит", - последние слова были обращены к благоразумно отодвигавшейся публике. "Я не хочу", - спокойно сказала оккупировавшая место. "Что? Ах ты, сука такая, уступи место, говорят!" - и мадам потянулась рукой к ее плечу. "Вот что, тетка, - раздельно и громко произнесла сидящая, приподнимаясь, - если я - сука, то я тебя сейчас у-ку-шу". (Она сделала ударение на последнее слово, и пассажиры отодвинулись еще дальше, решив, что это одно из восточных боевых искусств, и расчищая место для схватки.) В подтверждение своего обещания она весело лязгнула зубами. Тетка охнула, быстро подхватила авоську и, бормоча ругательства, попятилась к двери. Стараясь не выдать распиравшего ее ликования, победительница откинулась на отвоеванное сиденье и отвернулась к окну.
Она решила заглянуть к подруге. Там, как обычно, торчал один из их наиболее неприятных знакомых - молодой человек в подчеркнуто немодной одежде, с грязными ногтями и высоким мнением о своей особе. Любимым его занятием было рассказывание бородатых анекдотов и разгадывание кроссвордов, причем, не зная и половины слов, он терроризировал присутствующих, забрасывая их вопросами и издеваясь. Особенно изощренно он пытал особ женского пола, пересыпая вопросы пословицами про курицу-не-птицу и долгий волос - короткий ум. Когда под руками не было прессы, он помалкивал, надеясь сойти за умного. Но сейчас кроссворд наличествовал, и молодой человек был в ударе. "А воть и ми, - ехидно засюсюкал он при ее появлении. - А скажи-ка мне... - и скрючился над кроссвордом, выбирая вопрос. Она замерла, на секунду забыв свою утреннюю декларацию. - А скажи-ка мне, - выдохнул он, разгибаясь, - руководителя крестьянского восстания в Норвегии в конце восемнадцатого века, начинается на "л", предпоследняя "у", букв..." "Лофтхус, - выговорила она без запинки, ясно улыбаясь. - Ты не знал? Лофтхус".
Хеппи-энд?
С ней происходило еще много поучительного. Она довела до истерики матерую цыганку, кинувшуюся было к ней со всеми чадами и домочадцами и словами: "Дай погадаю, вижу-вижу у тебя в кошельке бумажку, дай погадаю". Словами "дай я сама тебе погадаю" и просительно-настойчивым хватанием цыганки за руку она обратила гадалку в паническое бегство. Она больше не стеснялась заходить в самые дорогие магазины, забавы ради донимать надменных продавцов своими капризами и уходить, естественно, ничего не купив. Она научилась ловко и остроумно противостоять однотипным домогательствам на улице и не давать телефон из вежливости, боясь обидеть незнакомого, малоприятного мужчину. Она стала жить легко, просто и весело...
Она поставила последнюю точку в многоточии и подумала, что, пожалуй, голодна. Сложив бесхребетные вихляющие листочки в более или менее ровную стопку, она, привычно сгорбившись, побрела на кухню. Зажгла газ. Обожглась. Вскипятила чайник. Опять обожглась, расстроилась. Хотела поджарить печенку, но вспомнила, что продавец подсунул жилистый кусок, и раздумала. Выпила чаю с печеньем и, вздохнув, вернулась к недописанному рассказу.
Новый год без оливье