С кем бы его ни сравнивали (а чаще всего его сравнивали с Чаплиным), он был уникальным, ни на кого не похожим артистом. Я бы сказала больше - он был социальным явлением. Когда советская сатира ходила по струночке и чихвостила дядюшку Сэма или Броз Тито, он позволял себе критиковать наши порядки. Высмеивал человеческие пороки, а ты уж как хочешь - узнавай себя, или соседа, или начальника. Зиновий Паперный в день его 75-летия написал: "Дорогой Аркадий Исаакович! Желаем Вам новых творческих успехов. Чтобы Вы могли говорить все, а Вам бы за это не было ничего!"
"Быть клоуном?! Еврею! Никогда!"
В СЕМЬЕ Райкиных Аркадий был первым, кто увлекся театром. Это потом уже выстроилась целая династия: младший брат Максим (выступал под псевдонимом Максим Максимов), дочь Катя, сын Костя, Катин сын Алеша... Аркаша, как мечтал его отец, сам не закончивший университет и работавший бракером по лесозаготовкам, должен был стать врачом или юристом. Когда папа увидел, как сын "кривляется" перед зеркалом, он выпорол ребенка с криком: "Быть клоуном?! Еврею! Никогда!" Вот музыка - другое дело. Скрипку он сыну купил, однако на этом и остановился. Аркаша использовал скрипочку, как подсказала фантазия: из смычка соорудил кнут и возил скрипку, как саночки.
Раннее детство прошло в Риге. Из этих первых впечатлений в памяти Аркадия Исааковича на всю жизнь осталась первая поездка на трамвае - ослепительное чудо скорости! - да Эспланада. Эспланадой рижане называют парк возле оперного театра, где играл оркестр и прогуливались нарядные господа и дамы. Туда малыша возили в прогулочной коляске. Однажды в толчее потерялся чей-то ребенок, и дирижер, оборвав музыку, обратился к публике: "Родители, не волнуйтесь, ваш ребенок здесь". Для Аркаши это было открытием: оказывается, дирижер может говорить. Так он познакомился с приемом апарта - открытого обращения артиста к залу.
Во время Первой мировой войны, когда к городу подошли немцы, семья перебралась в Рыбинск. Там, в захолустном приволжском городке, тоже шла театральная жизнь. А у детей во дворе разыгрывался свой театр. Первой Аркашиной ролью была роль убитого купца. Он лежал с кинжалом под мышкой, изображая труп. Очень трудно было семилетнему "артисту" не шевелиться и не подглядывать в зал. В финале "мертвое тело" ожило, вскочило и убежало подальше от "сцены", ибо заканчивалось действо взрывом.
Рыбий жир как эликсир жизни
ПАПА был строг, детьми занимался мало, поскольку целые дни работал. Дом вела мама. У нее был хороший голос, за домашними хлопотами она пела арии из опер и романсы из репертуара Анастасии Вяльцевой. Она не была такой непреклонной, как отец, и Аркаше удавалось иногда обвести ее вокруг пальца. Одну сценку он разыгрывал регулярно. Называлась она "рыбий жир". К рыбьему жиру он относился с омерзением, а что делать, если врач прописал? Под маминым взглядом он наклонял бутылку, "наливал в ложку" и, морщась, делал вид, что глотает. Бутылку ставил в кухонный шкаф-ледник, и со временем там образовалась целая батарея, которая потом, в ленинградскую блокаду, спасла жизнь маме, сестре Белле и брату Максиму.
С 1922 года семья жила в Петрограде. Сначала на Троицкой улице, позднее переименованной в улицу Рубинштейна. Эта улица одним концом упиралась в Невский проспект, а другим выходила к Пяти углам. Петровская школа, в которую отдали мальчика, была до революции коммерческим училищем; педагоги остались прежние, так что учили там хорошо. Особый упор делали на точные науки. Райкина выручала идеальная память и дар лицедейства. "Понятно, Райкин, ты пока посиди", - говорил учитель, когда не знающий урока ученик оживленно рассказывал о чем-то другом. Изо всех предметов он больше всего любил рисование, и учитель рисования говорил, что из него мог бы получиться живописец. Урок рисования был часом Аркашиного торжества, и он по-настоящему колебался между выбором будущей профессии. Но театр победил. Эта "отрава" была всюду - и в школе (он занимался в школьном драмкружке у Юрия Сергеевича Юрского, отца артиста Сергея Юрского), и дома. В одном подъезде с Райкиными жил еще один театрал, мальчик Ася. Он устраивал домашние спектакли, пускал на них всех желающих. Аркадий посмотрел у него ни больше ни меньше как "Бориса Годунова". В отличие от дворовых представлений в Рыбинске, у мальчика Аси был прямо-таки настоящий театр. Ася вскоре уехал в Москву и стал... драматургом Алексеем Арбузовым.
Для поступления в Институт сценических искусств надо было иметь год рабочего стажа на производстве, и Райкин пошел на Охтинский химический завод. А через год стал студентом. Это стоило ему разрыва с отцом и ухода из дома.
Девочка в красном берете
НАЧИНАЛ он как артист драматический, но еще в институте увлекся пантомимой. Из его этюда с воображаемой кошкой вышел настоящий эстрадный номер, который он потом показывал в концертных программах. Райкин оказался прекрасным организатором концертов, договаривался с клубами и давал ребятам немного заработать. Сам читал басни, показывал фокусы, вел конферанс. Деньги были нужны, тем более что Райкин женился еще студентом. Рому (настоящее имя его жены было Руфь Марковна Иоффе, но все называли ее Рома, Ромочка) он увидел впервые на школьном спектакле, в котором сам играл. Его школа выступала в ее школе. Он запомнил девочку в красном берете с отверстием, через которое была пропущена прядь волос. Через год он встретил ее на Невском. Ему хотелось заговорить, но подойти к незнакомой девушке он не решился. А потом прошло еще 3 года, Аркадий учился на последнем курсе. Однажды в студенческой столовой она оказалась за ним в очереди. Заговорила первая.
- Как хорошо, что вы тоже учитесь здесь, - сказала она.
- Что вы делаете сегодня вечером? - спросил он с ходу.
- Ничего.
- Пойдемте в кино.
В тот же вечер, лишь только сеанс в кинотеатре "Гранд-Палас" начался, он сделал ей предложение. Она ответила, что подумает.
Рома жила с родителями. Ее папа, двоюродный брат академика Иоффе, был санитарным врачом, а мама (точнее, мачеха, которая ее растила) - педагогом. Она создавала детские дома для беспризорников и собственными детьми руководила с той же безапелляционностью. Мачеха была решительно против студенческих браков, как явления "крайне легкомысленного и недопустимого". Мальчишка, материальной базы для создания семьи нет - Роме запретили видеть Аркашу и увезли ее с младшими детьми на дачу. Когда все семейство вернулось в город, влюбленные встречались конспиративно. Со временем мачеха смилостивилась и признала Райкина женихом. Его начали принимать в доме, но когда он стал смешить за столом младших Роминых сестер и братьев, будущая теща сказала: "Аркаша, еще одна такая выходка - и вы будете обедать на кухне!" У Островского в "Без вины виноватых" говорится, что "место артиста в буфете" - но не на кухне же! Ему пришлось на время смириться со строгими правилами семьи Иоффе. Теща выделила им маленькую комнатку в своей квартире, но даже после рождения дочки продолжала воспитывать, пока однажды Аркадий Исаакович, схватив Рому и малютку Катю, не сбежал обратно к своим. Боялся: как примут его собственные родители? А они приняли с радостью, обрадовались внучке. А когда Аркадию и Роме выделили огромную, сорокаметровую комнату в коммуналке, отец признал, что актерская профессия - тоже достойный труд.
Как Райкин чуть не стал актером Мейерхольда
МЕЙЕРХОЛЬД приехал на гастроли в Ленинград и репетировал "Горе уму". Райкин решил посидеть на репетиции и посмотреть, как работает Мастер. В темноте зала он устроился в задних рядах и считал, что его присутствие незаметно. Однако репетиция еще не кончилась, как Мейерхольд послал за ним своего помощника. Задав пару вопросов, он пригласил Райкина в свою труппу. Райкин побежал советоваться со своим педагогом и режиссером Соловьевым. Тот отсоветовал: "Вы так удачно начали на ленинградской сцене. Стоит ли начинать еще раз?"
В первые годы в Райкине видели яркого актера на эпизод. Он играл маленькие, иногда бессловесные роли. По сути, он их сам сочинял. Одна из рецензий на спектакль называлась "Роль без слов" и была посвящена его игре. Эстрадный способ существования привлекал его все больше и больше. Он сам выбирал себе учителей: Владимира Хенкина, Леонида Утесова, Сергея Образцова. Райкин оказался замечательным конферансье. Брал зал со второй фразы. Выходил на сцену, открывал крышку рояля и говорил: "Эмиль Гилельс". Зал аплодировал, а он продолжал, закрывая крышку: "в разговоре со мной...". Все улыбались, и через несколько минут зал хохотал.
Райкин и авторы
В 1939 ГОДУ в Ленинграде открылся Театр эстрады и миниатюр, и Райкин быстро занял в нем лидирующее положение. В каждом спектакле играл десять-пятнадцать ролей. "Смешно" или "не смешно" не было главным его критерием. Важнее было гражданское звучание, острота. Самым мучительным процессом была работа с авторами, на нее уходило 80 процентов времени. Он мог втайне договариваться сразу с тремя, каждому говоря: "Только ты". Получив три монолога, кроил из них один. Зато какой получался результат! С текстами обращался вольно, и бедные писатели скрепя сердце терпели, но часто это заканчивалось обидами, вплоть до разрыва. "Вы не так читаете, Аркадий Исаакович, - решился сказать ему молодой Михаил Мишин. - Тут же мысль уходит". "Куда она уходит? Она же не может уйти без меня, а я здесь", - парировал Райкин. Мишин обиделся, но стерпел.
Режиссеры менялись один за другим, например, Анатолий Эфрос не продержался и двух дней. Артисты тоже не могли спорить с ним. Во-первых, потому что он был упрям, а во-вторых, потому что он тогда начинал показывать, как надо играть. Он показывал, как они играют и как надо играть, и все валились от хохота. Убеждать он умел.
Дорогой Аркадий Александрович...
РУКОВОДСТВО его не любило - особенно ленинградское. По ленинградскому телевидению его не показывали в течение многих лет. На юбилейном вечере по случаю его 70-летия, вручая ему адрес, чиновник от культуры сказал: "Дорогой Аркадий Александрович..." Зал ахнул. (А мы еще удивляемся, что сегодня молодые журналисты спрашивают у Константина Райкина, как его отчество!)
Театр Райкина ездил по стране, и везде на спектаклях яблоку было негде упасть. Билеты "на Райкина" были твердой валютой. А однажды к нему с просьбой достать билет обратился один дядечка, объясняя, что приехал из Киева и двое суток живет на вокзале. Райкин обещал, что, раз так, его посадят хотя бы в оркестровую яму. Оказалось, ему был нужен билет на поезд.
Самый богатый артист мира
ВО ВСЕХ странах гастроли Райкина шли на "ура". В Венгрии в витринах магазинов стояли его портреты, и люди заговаривали с ним на улицах, удивляясь, что он их не понимает: на сцене же он говорил по-венгерски. В ГДР он играл на немецком, в Польше - на польском, в Румынии - на румынском, в Англии - на английском. Англия была единственной капстраной, куда театру разрешили поехать, причем дважды - в 64-м и 65-м. Сначала Фурцева отказала, сославшись на якобы болезнь Райкина. Потом началась торговля. Наши запросили с принимающей стороны очень большие деньги, те согласились - и сердца советских министров культуры и финансов дрогнули. Райкин, разумеется, ничего об этом не знал. Когда английские журналисты задали ему вопрос, сколько он зарабатывает в Союзе, он уклончиво ответил: "Примерно как на гастролях". В газетах напечатали: "Райкин - самый дорогой артист мира". Он и изображал "дорогого", когда в единственный выходной за время гастролей его с женой торжественно повели в королевский магазин и за бешеные деньги он купил себе пальто, костюм, шляпу, галстук и зонтик-трость. А Рома потом тихо, не привлекая внимания, отправилась на распродажу... Никто же не знал, что из гонорара артист получал только 10% - остальные 90% он передавал в посольство. Несмотря на огромный гонорар, англичане и в третий раз пригласили Райкина, но тут не выдержала Фурцева: "Вы уже дважды были - теперь пусть поедет Зыкина!" Сколько раз знаменитый продюсер Сол Юрок хотел организовать гастроли Театра эстрады в Штатах - каждый раз ему отказывали, выдумывая разные причины. Райкину не говорили, все делалось за его спиной. И только в 87-м власти сказали "да", когда врачи в один голос говорили "нет". Услышав их приговор, Райкин заплакал. И все же упрямый Артист, который уже не мог сам, без посторонней помощи, ни есть, ни одеваться, ни просто выйти на сцену, поехал и дал концерты по всей стране. Что уж там творилось за кулисами, как нашпиговывали его лекарствами, какие процедуры делала Катя папе в гостинице, мы никогда не узнаем, да и не надо. (Перед отъездом с Кати и Кости взяли официальную бумагу, что они обещают заботиться о своем отце.) Зрительный зал заряжал Райкина своей любовью. Благодаря этим концертам он смог еще несколько раз выйти на сцену дома и отметить свой последний, 76-й, день рождения...
Этот человек работал не за деньги. Ни в Петербурге, ни в Москве нет ему памятника, нет улицы, названной его именем. А ведь его любили больше всех артистов нашей огромной страны! "В греческом зале, в греческом зале..." Его словечки, его интонации разлетались по свету. "Но если меня в тихом месте прислонить к теплой стенке, со мной еще очень даже можно...", "Бу сде..." Он один все наши темные годы смел показывать со сцены, как портят человека власть и вседозволенность. Мы узнавали его под десятками масок. Что он, грубо говоря, с этого имел? Звание пошляка, развратителя молодежи и антисоветчика в официальном мнении. Кроме всеобщего признания и славы, он, в сущности, не скопил ничего. Однажды Аркадий Исаакович сказал Фурцевой, что 46 рублей за спектакль (столько он получал) - это стыдно. Она улыбнулась и посоветовала оставить театр и выступать в концертах: "Играйте за вечер несколько концертов, выходите на сцену на 10 минут и будете получать во много раз больше". Конечно же, он не бросил театр, хотя не было в этом театре никого интереснее его самого. Театр этот, перенесенный в Москву и носящий его имя, теперь живет совершенно иной жизнью. Константин Аркадьевич, получивший в наследство "театр одного актера", превратил его в музыкально-драматический с небольшой, но очень работоспособной труппой. Екатерина Аркадьевна, много лет игравшая в Театре им. Вахтангова, сейчас пребывает в ранге "артистки запаса". Внук Алеша (Алексей Яковлев - сначала артист Театра им. Ермоловой и "Чет-нечет-театра", потом телеведущий) тоже сейчас не играет: ушел в бизнесмены. Но подрастает Костина дочь Полина... Нет, нельзя представить российский театр без этой звонкой фамилии.
Наша Наташа. Сильная и слабая