Продолжение. Начало в N 48, 49, 50 за 2001г., 1-2 за 2002 г.
Словом можно убить
УЖЕ сама вера в мощь колдуна, чародея играла в делах порчи самую серьезную роль. А психологическая власть авторитета (колдуна) способна была вселить эту веру, психологическая же готовность жертвы принять ее могла творить чудеса. В. М. Бехтерев писал, что "вера вообще играет необычайную роль как фактор, способствующий внушению", что при безоглядной вере в колдуна, бывает, самовнушение действует лучше там, где внушение бессильно.
"Если такая личность случайно взяла из рук подозреваемого в колдовстве лица какую-нибудь вещь или поела хлеба, выпила воды или квасу из его рук или даже просто встретилась с ним по дороге - всего этого уже достаточно, чтобы болезнь развилась в полной степени", - писал В. М. Бехтерев.
В том-то все и дело, что самовнушение лишено преград, которые действуют при внушении: критическое отношение, сознательное и бессознательное сопротивление. Только поэтому в делах порчи, а также избавления от порчи (если порча от внушения и самовнушения) безотказно действовали иногда всевозможные приметы, поверья, табу и т. д.
Понятно, что в делах внушения решающую роль играло слово. В. М. Бехтерев словесным внушением в состоянии бодрствования демонстрировал на отдельных впечатлительных людях паралич рук, судороги рук и прочее. Он писал, что иногда слова "вторгаются в психическую сферу, как тать, и производят в ней роковые последствия".
"Словом можно убить человека", - говорит крупный гипнолог, доктор медицинских наук П. И. Буль. Грозную силу недоброго слова народ закрепил в своих пословицах и поговорках. Вот они: "Слово не стрела, а сердце сквозит (ранит)", "Слово не стрела, а пуще стрелы", "Слово не обух, а от него люди гибнут" и т. д. Народу была известна и "вековая прочность заговорного слова" колдуна, знахарки. И напрасно земские врачи прошлого столетия, и особенно наши современники, потешались (и потешаются) над "тарабарщиной", над словесной бессмыслицей колдовских и знахарских заговоров.
Еще в середине прошлого века прославленный автор "Толкового словаря" В. И. Даль усмотрел в этих заговорах нечто большее, чем нелепое бормотание. Он писал: "Заговор составляет для меня самый загадочный предмет между всеми поверьями и суеверьями. Тут кроется не один только обман, а еще что-нибудь другое. Жаль, что ученые испытатели природы... не зная его вовсе, по одному только предубеждению относятся отрицательно".
Пройдет еще половина века, и А. В. Ветухов (первый из русских авторов, написавший серьезную работу об этом) будет говорить о том, что заговор, "считавшийся доселе плодом дикой фантазии невежественных масс, безумными суевериями дикой толпы", начинает "обливаться слабыми лучами неутомимой пытливой научной мысли". Не слишком ли долго эта самая научная мысль (как и в признании гипноза и многого другого) не могла понять сути дела?..
А словесную бессмыслицу заговоров оценил еще известный этнограф XIX века А. Н. Афанасьев. "Могучая сила заговоров заключается именно в известных эпических выражениях, в издревле узаконенных формулах", - писал он.
Имеется обширная литература о болезнях, вызванных словом. А в медицине существует даже целый раздел, изучающий болезни, вызванные словом врача, т. н. ятрогенные болезни ("иатрос" в переводе на русский - "врач"). Умудренные опытом и знаниями медики уже ратуют за "стерильность" слова врача. В литературе описано много конкретных случаев смерти больных людей от необдуманного слова врача, в т. ч. и исторических личностей.
По этому поводу К. И. Платонов писал: "Всякий знает... как иногда убийственно, в буквальном смысле слова, действует на больного холодный приговор врача, не знающего или не желающего знать силу внушения".
Умрешь, когда заговорит сова
НО ВЕДЬ точно так же действовала и угроза (проклятие, заклинание) колдуна на суеверного человека со слабой нервной системой. С ним происходило то, что предрекал чародей, потому что "субъективная сила эмоций и идей, вызываемых словом, неразрывно связана с их содержанием" (К. И. Платонов).
"Слова работают так же, как действительные раздражители, которые они условно обозначают", - писал В. М. Бехтерев. А в организме человека "нет такой функции, на которую при известных условиях нельзя было бы повлиять речевым воздействием".
Вот оно, действие на психику человека невесомого и ничем не измеримого слова. А ведь до работ И. П. Павлова, американского физиолога Уолтера Кеннона, канадского патолога Ганса Селье и их последователей ничего не знали об этом. Даже о ятрогенных заболеваниях стали писать только в 20-х годах прошлого столетия.
Случаев смерти от "околдования" словом в печати встречается предостаточно... Так, австралийский писатель Ф. Виккерс в романе "Мираж" говорит о приговоре колдуна, который гласил: "Умрешь, когда заговорит сова - на третью ночь". И в предсказанное время жертва умирает. Молодая колдунья с заточенными зубами Лусунгу, выявившая насильника из пятерых подозреваемых, сказала ему: "Через три дня ты умрешь!" И через три дня подросток действительно умер. Колдун из племени бара, выявив виновного, сказал ему: "Ты умрешь через три дня", - и посыпал ему голову золой из костра. В дело вмешалась полиция, и преступник был посажен в тюрьму, но, как и предсказал колдун, он умер через три дня.
А вот еще случай, описанный Н. А. Никитиной. Произошел он в 1919 году. Во время голода комитет бедноты реквизировал у одной колдуньи (за таковую ее принимали на селе) восемь караваев хлеба во время ее отсутствия. Через несколько часов разгневанная старуха пришла в комитет. "Так-то ты, голубчик, поступаешь! Ну, попомнишь меня!" - обратилась она к председателю и бросила в него горсть земли. Старуха ушла, а комбедовцы стали обсуждать случившееся и решили, что председателю несдобровать.
"С этого дня он, молодой и здоровый человек, стал хворать, а через год умер. Подобных рассказов можно привести множество", - заключает автор публикации и объясняет это "крайней восприимчивостью среды, в которой действует колдун". Описание подобных фактов можно прочитать у Л. Д. Фрезера, А. Н. Минха и других зарубежных и отечественных этнографов.
Опираясь на этнографическую литературу, можно многое сказать о т. н. "вынюхивании" (разоблачении) преступников колдунами, "колдовском суде" над ними и прочих чародейских хитростях, в которых использовались внушение, самовнушение, вера в приметы и табу. Часто подобное колдовское расследование давало больше, чем официальное со стороны властей.
Продолжение в следующих номерах "АиФ. Здоровья"
Кликушество