Когда материал "Мой сын - монстр" (опубликован в этом номере) был подготовлен к печати, я узнал, что Николай Русланович Сидоров подал заявление об увольнении с поста генерального директора Комплекса на Лосином острове.
- Николай Русланович, что случилось?
- Сил больше нет - Киселевы одолели... Ладно, записывайте последнее интервью директора.
В свое время я работал мастером производственного обучения в ПТУ. Моя зарплата была 137 рублей. Жена, школьная учительница, получала приблизительно столько же. При наличии двух детей этих денег нам хватало, пусть не на шикарную, но на вполне достойную жизнь. А сейчас? Прожиточный минимум в Москве - три тысячи семьдесят рублей, а зарплата генерального директора Комплекса на Лосином острове вместе с персональной надбавкой - две тысячи двести рублей. Моя жена без малого 30 лет проработала в школе, сейчас результате нервного срыва она оказалась на инвалидности. И я понял, что меня ждет то же самое. Я чувствую, что уже нездоров, разучился смеяться, разучился улыбаться. Каждый день приходится сталкиваться с таким негативом, что волосы на голове шевелятся. Бывает, что и жить-то уже не хочется, так тошно. И при этом у меня нет возможности даже чуть-чуть расслабиться. Стыдно сказать: нет даже денег на бутылку водки... А в последнее время все больше и больше хочется забыться и заснуть. Это означает только одно - я приехал. Но самая главная причина - стало скучно работать. Я много раз с разных трибун повторял: до тех пор пока на улице будет интереснее, чем в школе, пока в подвале будет уютнее, чем дома, мы будем видеть детей на улице и в подвале, а не в школе и дома. Что я хочу сказать? До 94-го года мы получали средства, которые вполне удовлетворяли наши запросы, потом какое-то время мы плыли по инерции, а сейчас у нас нет ничего, кроме голого энтузиазма. Элементарный пример: в Питере в Эрмитаже проходит выставка, посвященная истории российской гвардии. У нас есть конно-исторический клуб "Гусар", где ребята (30 человек) занимаются и конным спортом, и историей. Мне бы их свозить на один день в Питер, показать эту безумно интересную выставку, многие ребята, кстати, живут в районе Преображенки, где русская армия начиналась, плюс каждое лето они выезжают в Бородино. И вот все это вместе в их головах связалось бы в единый узелок, да так, что они крепко-накрепко бы усвоили, что в России живут, что Россия - их родина. А у меня денег на это нет. А лошади?! Вот счета за предоставление лошадей на 7 тысяч рублей. Мне никто эти счета не оплатит. Значит, у детей больше не будет лошадей. А у меня учится девочка, которая с людьми не разговаривает. Вообще. А с лошадью разговаривает и в морду ее целует. Но я знаю: раз она с лошадью заговорила, значит, со временем оттает ее душа. Ну как я ей объясню, что лошадей больше не будет? Что я, как директор, ничего сделать не могу? Не хочу заниматься профанацией, не хочу обманывать ни себя, ни детей.
Когда я пришел сюда работать, мне было безумно интересно. Я получил Комплекс разворованным, один корпус был наполовину сожжен. Три года я воевал с бандитами, которым сдал в аренду помещения прежний директор. Разумеется, им было жалко терять такое прекрасное место, укрытое от посторонних глаз. Делай что хочешь, хоть золото плавь, хоть гробы строгай... Наведывались даже пограничники, решившие, что наша территория - очень удобное место для тренировки спецназа. Ни у тех, ни у других ничего не вышло. Это место осталось за детьми. А идея-то создания такого Комплекса замечательная, идея-то жизнеспособная. Да, наши дети обходятся государству дороже, чем в обычной школе. Но если бы не мы, вся эта орава с кистенями по улицам бы ходила. А мы добились того, что им стало здесь интереснее, чем на улице. Но этот интерес должен быть обеспечен материально. Сейчас этого нет, и мне стало неинтересно. Потому что, кроме как сидеть и надувать щеки, я больше ничего не могу.
- И вам не жалко все бросать? Столько ведь труда вложено.
- Не знаю. Но если я буду цепляться только за материальные остатки прошлого, зачем я себе нужен? Я хочу остаться самим собой. А оставшись директором здесь, я самим собой не останусь.
- А что с детьми будет?
- Придет другой директор.
- И пустит сюда спецназ или гробовщиков?
- Ну зачем так плохо о людях думать? Все будет нормально. Хотя, конечно, жалко. Смотрите: до 90 процентов попадающих к нам детей - двоечники, но они двоечники потому, что им неинтересно в обычной школе. А как может быть интересно, когда в классе 30, а то и больше человек, когда учитель задыхается от сумасшедшей нагрузки и у него нет времени, нет возможности в буквальном смысле слова посмотреть в глаза ребенку? У нас же в любом классе не более 12 учеников. Я запрещаю учителям называть детей по фамилии. У каждого ребенка есть имя, и каждый ребенок, двоечник он или не двоечник - прежде всего человек. А наши результаты? При том, что 90 процентов поступающих к нам - двоечники, второгодники, дети, не обучавшиеся два-три-четыре года кряду, а кто-то вообще пришел к нам в первый класс только в 13-14 лет - 40 процентов наших выпускников идут учиться дальше либо в техникумы, либо в вузы. Потому что наши дети нормальные. У большинства из них просто школофобия, они устали от школы, где их всегда считали дебилами. Да не дебилы они, жрать просто хотят, все время думают, где бы и как поесть.
- А благотворительные организации, спонсоры не предлагали вам помощь?
- Да, частенько приходили люди и говорили: мы тебе поможем, но за это ты нам дай комнатушку или кусочек земли. Разместим тут небольшой склад, и все твои проблемы решатся: и тебе будет хорошо, и детям. Но я-то знаю: как только тут появится хотя бы один арендатор, через какое-то время он начнет открывать дверь в мой кабинет ногой. Ну как же: он же деньги платит.
- А в бескорыстного спонсора вы не верите? В какого-нибудь Березовского?
- Я должен буду сначала посмотреть на этого человека, мне небезразлично, от кого принимать деньги. Я готов написать над входом: "Наше учреждение поддерживает Билл Гейтс". Ради Бога, Билли далеко. Но наши-то ребята рядом. Красные пиджаки они, конечно, сняли, но душу-то не переделаешь. Хозяин. Хозяин пришел. Упаси Господь. Разве заслуживают такого обращения люди, работающие здесь? Полторы сотни замечательных, очень доброжелательных людей...
- Эти замечательные люди, получающие мизерные зарплаты, остаются, а вы какой им пример подаете?
- А кем я стану через полгода? Неврастеником? Те самые профессионально-личностные деформации, про которые я читал раньше в книжках и наблюдал у других педагогов со стороны, сейчас я замечаю у себя. И при этом, что самое поразительное, у меня не идет педагогический стаж. Я не педагог. Учителям, стоящим у доски по 6 часов в день, не идет педагогического стажа.
- Не может быть. Бред какой-то.
- Да, бред. У нас в Комплексе работают три заслуженных учителя Российской Федерации, но у них нет педстажа. Я - лауреат премии президента в области образования, но у меня нет педстажа. И вы меня призываете остаться в этом бреду? Отлично.
Борис Борисов: "Удивлять и удивляться"