"ХОЛОДНАЯ война" в самом разгаре. В погоне за военным превосходством Советский Союз решается на беспрецедентный шаг: пробный запуск новейшей по тем временам ракеты Р-5 с атомным боевым зарядом. Компьютеров, способных отслеживать траекторию ракеты, в СССР нет: весь полет контролируется "вручную" - на специальном пункте слежения находится человек, который, вычисляя в уме возможность ухода ракеты с трассы, готовится нажатием кнопки произвести "аварийный" ядерный взрыв в воздухе...
* * *
Говоря о многомесячных полетах советских (а ныне - российских) космонавтов, о "Буране" а "Энергии", мало кто сегодня вспоминает о там, с чего начиналось развитие отечественной ракетно-космической промышленности. Некоторое представление об этом дают два отрывка из воспоминаний ветеранов ракетостроения - С. АФАНАСЬЕВА и Р. АППАЗОВА, вошедших в недавно изданную книгу "Дороги в космос".
В 1952 г. Министерство общего машиностроения, его предприятия и ракетную технику курировал Л. Берия. В составе бригады специалистов, которую возглавлял министр вооружения Д. Устинов, я находился на одном из заводов по производству ракет на юге России. Берия почти каждый день разговаривал по правительственной связи с Устиновым и отчитывал его. Дмитрий Федорович, находясь от собеседника за тысячу километров, всегда стоял навытяжку, а нас просил выйти из кабинета.
Однажды нас вызвали в Москву на совещание к Берии. Он потребовал, чтобы Устинов рассказал о неудовлетворительном освоении двигателей на заводе. Устинов ответил, что двигатели ведет Афанасьев. "Когда будет работающий двигатель и когда пойдет серия?" - спросил Берия у меня. Я ответил, что это будет по плану через восемь месяцев. Берия стал кричать и материться, а потом добавил: "Чтобы двигатель был через два месяца". Я ответил по молодости (мне было 34 года), что это невозможно. "Мы вас уберем, поняли?" - пообещал он мне.
Совещание закончилось, секретарь Берии попросил, чтобы я подождал в приемной. Все проходили мимо меня, в том числе и Устинов. Только замминистра И. Зубович подошел ко мне и сказал: "Пойдем отсюда". Но секретарь запретил мне идти. Тогда Иван Герасимович вернулся в кабинет. Сквозь приоткрытую дверь в кабинет я услышал, как он сказал Берии, что Афанасьева нельзя убирать, так как это приведет к провалу двигателей. Берия кричал: "Я тебя и твоего Афанасьева вместе, обоих посажу!" Мне не все было слышно в этой матерщине, но Зубович держался стойко.
Потом он сказал секретарю, что договорился с Берией, потащил меня на выход. "Не заходи ни домой (я не видел близких около года), ни в министерство. Езжай сразу на завод", - почти приказал он.
На заводе специалисты жили в бытовках цеха, выходить с территории не имели права. За мной были закреплены два полковника МГБ, они работали круглосуточно, посменно, и записывали каждое мое устное и письменное указание...
* * *
Я БЫЛ одним из участников первого и единственного пуска ракеты Р-5 с атомным боевым зарядом. Этот пуск запомнился на всю жизнь. Дело в том, что мы очень боялись, что ракета может существенно отклониться от заданной траектории. А такое у нас бывало. В этом случае необходимо было подорвать ракету в воздухе, чтобы причиненный ущерб был минимальным.
Для подрыва ракеты была построена специальная система с наземным пунктом, который назывался ПАПР (пункт аварийного подрыва ракеты). Он находился в нескольких километрах от старта. Там был установлен кинотеодолит (прибор для фиксации траектории объектов, перемещающихся как на земной поверхности, так и в воздухе. - Ред.), и наша задача заключалась в том, чтобы, наблюдая в него, измерять, вернее, определять, как ракета уходит с трассы, и при достижении опасных значений ухода вправо или влево произвести подрыв.
Измерительное средство было несовершенное: надо было смотреть в кинотеодолит и при этом запоминать величины угловых отклонений ракеты и в уме вычислять угловую скорость отклонения ракеты. В уме же надо было держать и таблицу допустимых значений сочетания углового отклонения и угловой скорости.
На ПАПР стоял телефон, который был соединен с бункером. В случае превышения отклонений ракеты по этому телефону сообщалось в бункер закодированное слово, а там заместитель Королева Л. Воскресенский должен был, нажав кнопку, подорвать ракету. В качестве кодового почему-то было выбрано слово "Айвенго".
Инструкцией, кроме того, предусматривалась аварийная эвакуация в случае каких-то неприятностей с ракетой. Выглядело это так. На телеметрический пункт и на наш ПАПР приходился всего один "газик". Два человека, находившихся на пункте телеметрии, должны были сесть в этот "газик", проехать два-три километра до нашего ПАПР, захватить нас с собой и... удирать. Вот такая "совершенная" схема. Но, к счастью, все обошлось.
Главные маневры 
Последний парад «Новороссийска». Почему погиб флагман Черноморского флота?