Автор фильмов "Табор уходит в небо", "Лаутары", "Красные поляны" и других Эмиль ЛОТЯНУ не нуждается в особых представлениях. Его фильмы собирали миллионные аудитории, получали престижные премии. Лотяну не только режиссер, он сам пишет сценарии, музыку, рисует костюмы.
- К вам, мне кажется, более чем к какому-либо другому режиссеру, подходит эпитет "советский". Ваш первый фильм "Лаутары"- о молдаванах, "Табор уходит в небо" - о цыганах, "Анна Павлова" - о великой русской балерине.
- "Времена не выбирают. В них живут и умирают", - сказал поэт. Мы родились в государстве, именуемом СССР, поэтому, хотим мы того или не хотим, мы все - советские люди. И я - советский режиссер, "молдавского только розлива". Не знаю, удалось ли, но я всегда старался, чтобы мои фильмы вели к единению душ, и очень люблю его сам. Танцы, пение, доброе застолье с друзьями дают такое единение. А еще кино. И когда я вижу, как весь зал плачет и смеется вместе с моими героями на экране, как плакал и смеялся я сам, работая над фильмом, для меня это переживание ни с чем не сравнимо. Мы ведь не рождаемся с крестом на спине, который в одиночестве тащим по дороге от роддома до могилы. Людям присуще стремление познать не только себя, но и друг друга, потому что больше всего мы боимся неизвестности.
- Эмиль Владимирович, после столь оглушительного успеха ваших картин но всему миру в 70 - 80-е гг. вы должны были стать если не миллиардером, то по крайней мере мультимиллионером.
- Я и есть миллиардер. Только нищий. Фильмы "Мой ласковый и нежный зверь" и "Табор..." собрали: один - 58, другой - 64 миллиона зрителей. Советскому Союзу это действительно принесло миллиард. Мне же, чтобы сделать свой последний фильм "Скорлупа", пришлось буквально выклянчивать деньги. Не говоря уже о том, что у меня нет ни виллы на берегу моря, ни даже приличной машины.
- Не кажется ли вам, что определенная часть молдавской интеллигенции, объединенная в Народный фронт Молдовы, выступающая за объединение с Румынией, предает свой народ? Ведь более 90% жителей Молдовы выступает против такого шага.
- Это очень непростой вопрос, и слово "предательство", я думаю, здесь не совсем подходит. Процент интеллигенции в Молдове меньше, чем в других республиках бывшего Союза. После 1940 г., когда Бессарабия вошла в состав СССР, часть молдавской интеллигенции успела бежать в Румынию, часть отправилась по этапу в Сибирь. Национальный интеллект вызревает долго. Он должен иметь преемственность, а в Молдове, к несчастью, она была прервана. Истинные реформаторы лежат на кладбище, в парламент прорвались двоечники от политики, которые просто не знают, куда вести страну...
- И все же в том, что касается объединения с Румынией, лидеры Народного фронта вполне уверены, хотя недавно один старик-молдаванин в Кишиневе мне так сказал: "Я помню, как мы жили под румынами. Для них мы были гражданами второго сорта. Я помню, с какой радостью мы встречали в сороковом году Красную Армию. Но под Советами мы обнищали. Так дайте же нам, наконец, пожить самостоятельно".
- Логика у Народного фронта проста: раз у Молдовы и Румынии общий язык, религия и отчасти культура, давайте с Румынией объединимся, чтобы с ее помощью решить наши территориально-национальные проблемы с Приднестровьем и Гагаузией. Такой подход в принципе не верен. Румыния за нас наши проблемы решить не может. Кстати, именно Народный фронт в первую очередь виновен в развале Молдовы, а теперь, как нашкодивший мальчишка, ищет защиты у родителей. Откровенно говоря, я с ностальгией вспоминаю Советский Союз, где при всех его огромных проблемах люди жили мирно.
- Вы испытываете ностальгию по Советскому Союзу?
- Я сохраняю о прошлом многочисленные сентиментальные воспоминания. В годы так называемого застоя я достаточно резко выступал против несовершенства системы, против многих ошибочных принципов,
на которых базировалось государство.
Но когда в течение последних восьми лет я вижу, как происходит массовая девальвация нравственных ценностей... В руководство нашими республиками пришло новое поколение партократов, которое отличается от прежнего только большей беспринципностью и некомпетентностью. Это особенно хорошо видно на примере руководства Госкино, которое за годы перестройки сменилось дважды, но так и не могло решить ни одного сколько- нибудь важного вопроса. Но оно к этому и не стремилось. Сейчас, наконец, создан Комитет по кино в России, но туда пришли работать люди, напоминающие командира эскадрильи, не умеющего летать.
- Можно подумать, что при Ермаше киношникам жилось лучше.
- Ермаш был партийный человек с большим опытом, который умел держать быка за рога. Его "бросили" в Госкино. Волею судьбы и его личных черт он полюбил кино и, будучи крепким жестким человеком с большим жизненным опытом, знал всему цену. На него давил феноменальный идеологический пресс, но, сколько мог, он всем помогал. Он помогал Тарковскому, как ему не помогал никто. На него потом столько собак навешали, будто бы он чуть ли не виноват в смерти Тарковского - это неправда!
- Организации типа Госкино были ведь только в СССР. Слава Богу, Феллини, Висконти творят свои картины без всяческих "комитетов". И как творят!
- Кино - это дорогое удовольствие. Оно требует аккумуляции огромных средств. В Америке себестоимость последней картины Спилберга составила 15 млн. В нашей же бедной стране мало-мальски крупные деньги могло аккумулировать только государство, да и то это были нищие деньги. Но сейчас нет и их. Возможно, в будущем деньги в кино потекут из частных промышленных, торговых фирм. Пока этого нет, но кушать нужно каждый день. И без серьезной поддержки государства кино попросту умрет, не дожив до светлых времен.
Создается кино для никого, а под это подбирается теория об элитарном кино. Я говорю на это: "Дайте мне список элиты. Сколько в нем будет фамилий? 500? Тысяча? Я хочу когда- нибудь увидеть их в зале".
- Но согласитесь, что фильм того же Феллини "Репетиция оркестра" многие смотреть не могут. Я помню, как на фестивале в Москве вполне интеллигентные люди пачками уходили с него из зала. Осталось процентов двадцать.
- Режиссер, сценарист, продюсер обязаны с самого начала думать о тех, кто будет смотреть их картину. Кино - это индустрия. И фильм должен найти потребителей, которые своими деньгами оправдают его создание. Но нельзя делать фильм ни для кого. Это абсурд. На Западе очень внимательно считают, сколько на данную картину пришло зрителей, и от этого зависит все: призы, деньги на будущую картину. Короче, успех.
- Но художник есть художник, и если он все время будет оглядываться на зрителя, его картина, может быть, и будет иметь кассовый успех, но вряд ли поднимется до истинных вершин духа.
- Я не понимаю, что значит 5 "вершины духа". Я делаю картину в надежде, что ее поймут, без этого мой труд бесполезен. А стоять на какой-то вершине с одному - холодно и скучно. Взбираясь на вершину, нужно и помочь сделать это другим. Должно быть совпадение моего .. интереса как художника и интереса публики. Эгоизм наших кинематографистов и загубил отечественное кино. Прокат вынужден ориентироваться на западный кинорынок и по дешевке забирает все дерьмо, которое там выпускают.
- Но оно кассовое?
- Именно. Но чтобы защитить свой кинематограф, французы, например, сразу после войны ввели специальные квоты для прокатчиков, обязывающие их показывать французские картины, и высокий процент отчислений за показ иностранных фильмов, идущих на развитие национального кино. Часть денег, полученных от проката своей картины, французский режиссер обязательно получает на создание новой.
Беседу вел Д. МАКАРОВ
Станислав Говорухин о "хлёбове", взятках и хамелеонах