"Чердаком" в конвойно-зековском просторечии именуется то, что обычно называют "вышкой", - боевой пост с лесенкой и крышей, расположенный над основным ограждением. Снизу он смахивает на чердак, а уж там-то, наверху, очень хорошо понимаешь правомерность этого сравнения. Разумеется, есть посты и других типов, разнообразна и сама служба во внутренних войсках. Однако суть конвойного дела, его правда и поэзия постигается непросто, и открывается эта тайна не всем. Хочу рассказать, как она открылась мне.
ВНАЧАЛЕ была "учебка". Нам зачитывали личные дела преступников - мороз по коже вызывали эти деяния. Нам рассказывали о коварстве жуликов - оно было неимоверным. Зэки втирались в доверие к раззявам-часовым с удивительной легкостью. Стоило перемолвиться с ним хоть словом, как коготок ваш увязал: отныне вы только фишка в руках ужасных злодеев. Мы не желали вступать на гибельный путь - друзья были по эту сторону забора, опасные и жестокие враги - по ту.
Закончилась "учебка", наступила служба. Первые четыре смены я отстоял, будто защищал свою Родину. На жилой зоне посты были двух типов. По углам - закрытые, на земле. А посередке забора - "чердаки", открытые всем ветрам. "Салаг" ставили на "чердаки", "дедов" - по углам. Я не понимал почему и не особенно задавался этим вопросом. Но как-то раз незадолго до сдачи караула, когда нам, молодым, полагалось навести в караульном помещении образцовый порядок, сержант Нуртазин, прихлебывая чифир из эмалированной кружки, сказал лениво:
- Брось-ка тряпку. Бери автомат.
И послал меня одного, без разводящего (!), сменить часового на угловом посту. Вскоре я был на углу. Уставного окрика "Стой, кто идет?" не услышал. Помявшись с ноги на ногу, я робко постучал в дверь. Изнутри донеслось шевеление. Я стукнул еще разок.
- Ну-у? Кто? - раздраженно спросили меня.
Я объяснил.
- А-а! Давай-давай! - было милостиво отвечено мне.
В щелку я видел, что дверца заперта на крючок. И вот этот крючок стали снимать большим пальцем правой ноги. Дверь распахнулась. И я увидел нечто неожиданное. Поперек помещения были натянуты два шнура, а на них уложена широкая длинная доска. В одном углу стоял автомат, как веник на кухне, в другом - форсистые, с набойками и подковками - сапоги ефрейтора Безбородова. Сам ефрейтор, грациозно, словно надгробная фигура в античном стиле, полулежа на доске, доброжелательно щурил на меня сонные глаза.
- Доску тебе оставить?
Я очумело покачал головой. Он снял с окна вывешенные там для просушки портянки, обулся, сунул за пояс толстый журнал, рассовал в потайные места лежанку со шнурами, нацепил на плечо автомат и был таков. Я остался один. О подвиге на сей раз как-то не думалось. Впервые сухие строки Устава гарнизонной и караульной служб стали наполняться в моем понимании живым содержанием и чувством. Что разрешено и что запрещено часовому на посту? Разрешено, собственно, только одно: стоять с автоматом наперевес и бдить. Запрещено все остальное - спать, сидеть, лежать, курить, есть, пить, отправлять естественные надобности, разговаривать, петь и прочее. Судя по всему, отличник боевой и политической подготовки ефрейтор Безбородов с алчностью предавался вкушению запретных плодов...
Сознание нравственного и воинского долга больше не давило мне на совесть. Подвиги я оставлял другим. Спи, солдатик, крепко - служба идет.
И спят. И не только спят. Курят, едят, читают, отправляют естественные надобности, разговаривают (и сами с собой, и с товарищем, пришедшим с соседнего "чердака", и с зэками через забор), чифирят и даже вступают в предосудительные отношения со шлюшками. Словить кайф от анаши - явление на посту не менее частое, нежели крепкий чай из фляжки. Наркотики идут как из зоны, так и с воли, целыми ящиками. Распечатав посылку, придешь на пост, сунешь под язык порцию и балдеешь. Редко какой конвойник не испробовал на службе этой радости жизни.
Умело намывают солдаты и деньги. На пути с объектов зэки всегда стараются пронести "бабки" в жилую зону. Прячут в такие интимные места, что мерзко туда залезать. Но куда денешься! Ведь конвойник, ограничивающийся ощупыванием вонючих носков, останется без выпивки. А денег в колонию ежевечерне втекает немалые сотни и тысячи.
Еще один источник доходов - посредничество в торговых сделках между преступным и вольным миром. Этим промыслом не брезгуют и офицеры. Среди жуликов есть удивительные мастера - прирожденные художники. Изделия по дереву, пластмассе, металлу - браслеты, ножи, трубки, портсигары и прочее - пользуются бешеным спросом. Начальство на помощь солдат в их реализации (небезвозмездную, конечно) смотрит сквозь пальцы. А как иначе, если приходится то и дело обращаться к ним за подарком с целью облагодетельствования какого-либо заезжего генерала?
Такая вот жизнь у солдата-"вэвэшника".
Н. ЗЮЗЕВ, корр. журнала "Крик".
Специально для "АиФ"
Вьюга