Очередной сезон Театра на Таганке открылся "Электрой" Софокла - Любимова. Своими впечатлениями от спектакля мы попросили поделиться критика Льва АННИНСКОГО.
Некоторые детали свидетельствуют, что Юрий Любимов обратился к Софоклу вовсе не с целью приобщить нас к древнегреческой реальности. Христианские крестики на шеях Электры и Эгисфа, может быть, и говорят больше о вероисповедании актеров, чем о режиссерской концепции, но когда микенский царь является в некоем подобии банного халата, а его венценосная супруга в плаще, похожем на современный пыльник, - тут уж ясно, что спектакль задуман антикостюмный. Со времен "Бориса Годунова" это вполне в любимовском духе.
В том же духе и декорации. Гофрированные металлические щиты, укрепленные на чем-то вроде строительных лесов. Вращающаяся стеклянная дверь. Надпись "Электра" над дверью, повторенная еще и дважды, - с намеком, что без такого напоминания зритель, чего доброго, не поверит, что перед ним именно Микены.
Какие там Микены! - обобщенный лаконичный "прямоугольный" фон, на котором разыгрывается (разрывается, корчится, бьется) месть. Орест, вдохновляемый Электрой, вышибает дух из матери и отчима, зажимая тех в двери, но технология убийства уведена в тень, подчеркнута же психологическая неотвратимость убийства: бешено вращающаяся дверь разбрасывает во тьме багровые отсветы, и в этом гильотинном мелькании тонут плащи, халаты, а также туники, хитоны, гиматии и весь прочий Софокл: кроваво-черный колорит, в который погрузил сцену Дмитрий Боровский, вырывает классика из голубой дымки, где он привычно упокоен нашей памятью, и переводит в кошмар актуальных предчувствий. То же делает и музыка: замирающие ритмы Софьи Губайдулиной в любимовском контексте твердеют, обретая ранящую жесткость. Сценография кинжальная: шок, ожидание хирургии.
В кроваво-черном беспределе сталкиваются два женских остервенения - великолепный актерский дуэт Аллы Демидовой и Екатерины Васильевой. Кто там перед кем виноват, кто ударил первым, кто ответил, кто кому должен: Электра Клитемнестре или Клитемнестра Электре, дочь матери или мать дочери, - не разберешь. Как всегда в таких случаях, начинается все с какого- нибудь пустячка... кто-то на охоте вспугнул оленя... сказал неосторожное слово... "боги обиделись", и теперь люди крошат и крушат друг друга, и эту "разборку" не остановить.
Страшно? Страшно. Прекрасно? И прекрасно.
В этом - вызывающий, будоражащий смысл любимовского зрелища. Спектакль ясного, чистого стиля - вызов современному кичу, балагану, обнажению приема, переходящему в обнажение тел и душ и далее в заголение всего и вся. Спектакль крупных и цельных характеров - вызов современной "осколочности", бесшабашному веселому скепсису. Спектакль мрачной серьезности - вызов современной царящей на сцене лукавой придури.
Так что любимовский спектакль, пожалуй, не современен по интонации. Он из нашей пестрой гласности выпадает. Его красно-черная гамма и логика крупностей напоминают скорее начало двадцатых годов. А может быть, это мое субъективное восприятие: сквозь одержимость Электры так и сквозит одержимость Спиридоновой. И когда недрогнувший Орест, вдохновляемый сестрой, идет убивать, мстя за отца, тоже должен будет убить мать-королеву и отчима-короля, - и он дрогнет, и станет мучиться, и в самом своем праве БЫТЬ усомнится...
О, господи, ведь это же еще двадцать веков должно пройти от Софокла до Шекспира, пока человечество домучается до этого сомнения... и что же потом?
Ничего. Все та же "дверь", колесующая людей.
Спасите любовь!