Предлагаем вниманию читателей выдержки из только что вышедшей книги Э. ШЕВАРДНАДЗЕ "Мой выбор".
ТО УТРО началось трезвоном телефонов, которые обычно в это время дня безмолвствуют. Мне пришлось отложить традиционное, по понедельникам, совещание и отвечать на взволнованные расспросы, сводившиеся, в общем, к одному: что произошло в стране? Впрочем, отвечать было нечего: в те утренние часы я еще не знал, что на одной из наших атомных электростанций произошла авария.
Позвонил Горбачев и попросил приехать. К тому времени уже примерно полтора десятка послов срочно запросили немедленных встреч со мной или моими заместителями, мотивируя их безотлагательность экстренным поручением своих правительств получить у нас разъяснения по поводу радиоактивных элементов, появившихся в атмосфере, почве и воде на их национальных территориях. Все они связывали это с Советским Союзом, поскольку в работе атомно- энергетических установок их стран неполадки не были обнаружены. Дело принимало скандальный оборот.
Я уже выходил из кабинета, когда помощник сообщил, мне о еще одном телефонном звонке. На сей раз речь шла о фильме "Покаяние". Кинорежиссер Тенгиз Абуладзе завершил работу над ним в 1984 году, ноне смог выпустить его на экран. Фильм постигла участь многих хороших лент: он был запрещен к показу и попал на полку. Теперь Абуладзе спрашивал у меня совета: может ли он обратиться к Горбачеву за помощью и апеллировать к съезду кинематографистов, который должен был открыться 12 мая.
К моменту, когда Абуладзе поделился со мной своим замыслом, у меня не было уверенности в том, что фильм вообще удастся выпустить в широкий прокат. Я даже сказал об этом режиссеру, добавив, что тем не менее фильм должен быть снят. Это был риск, но тщательно рассчитанный по всем мыслимым составляющим дела - от финансирования фильма до студни, где его можно было бы снять, не опасаясь его "закрытия" по приказу из Москвы.
КОГДА фильм был готов и велись незначительные доработки, я уехал из Тбилиси. И тотчас же в соответствующие ведомства поступили требования уничтожить единственную копию фильма, а автора - наказать. Встревоженный судьбой своего детища, Абуладзе позаботился о его видеокопии. Людям, которые помогли ему сделать это, было предъявлено обвинение в размножении антисоветского произведения. Их сняли с работы. Фильм был "арестован".
В первые месяцы пребывания на Смоленской площади я то и дело ощущал болезненные уколы совести: поощрил человека на неординарный поступок, поддержал его замысел, помог снять фильм - и оставил без помощи в самый трудный для него момент. Однажды не выдержал и сказал об этом Горбачеву: "Я многим задолжал дома, но сейчас не могу вернуть все долги. Однако есть один долг, который я обязан вернуть во что бы то ни стало, и вы можете помочь мне в этом".
Горбачев посмотрел "Покаяние" и сказал, что ему надо открыть дорогу на экран. Справедливости ради надо заметить, что в судьбе фильма приняли участие многие и очень разные люди. Не говоря уже о коллегах Абуладзе - кинематографистах, фильмом занимались Александр Яковлев и, как мне говорили, Егор Лигачев. Однако было и столь же сильное противодействие. В Политбюро преобладало мнение: занявшись прошлым, можно увязнуть в нем и не выбраться из сегодняшней топи. Удовлетворение многочисленных требований о партийной реабилитации целого ряда видных деятелей прошлого вызовет цепную реакцию пересмотра истории. В таком контексте рассматривалась и судьба "Покаяния". Само название фильма, заложенный в него смысл внушали тревогу довольно большому числу людей. Ведь ко всему покаяние предполагает признание личной ответственности. Публичное осуждение прошлого страшило неизбежным выводом о необходимости решительного разрыва с господствовавшими в нем "порядками".
Я попросил передать Абуладзе, что Горбачев знает о фильме и что перед ним обязательно будет зажжен "зеленый свет", только надо немного подождать.
ПРАВДА о Чернобыле ждать не могла, но обнародовать ее оказалось чрезвычайно трудно. По тем же причинам, по которым тормозилось продвижение "Покаяния" на экран.
Буквально за трое суток до чернобыльской катастрофы, выступая на собрании, посвященном 116-й годовщине со дня рождения В. И. Ленина, я процитировал высказывание Горбачева: "Мы категорически выступаем против тех, кто ратует за дозирование социальной информации: правды не может быть слишком много...".
Воспитанный в духе мистического почитания грифа "совершенно секретно", я тем не менее, делал все от меня зависящее, чтобы правда о Чернобыле стала известна стране и миру уже в первые дни после аварии. Удалось немногое, но и то, что удалось, было встречено в штыки некоторыми членами Политбюро. Используя лексику политического патриархата, мог бы сказать, что мне и моим коллегам крепко досталось за те сведения, которые мы сообщили нашим зарубежным партнерам.
Отсутствие полной и правдивой информации компенсировалось массированным "идеологическим обеспечением" недоказуемого, проявлением рефлексов отпора "провокационной пропагандистской шумихе, поднятой на Западе в связи с аварией на нашей АЭС".
15 мая по Центральному телевидению выступил М. С. Горбачев и расставил все точки на "i".
Чернобыль стал первым испытанием гласности, и она не выдержала его. Все впереди, думал я, мы только начинаем... Мне самому непосредственно довелось столкнуться с явным стремлением утаить от представителей руководства страны важные детали апрельской экзекуции в Тбилиси, и поэтому я могу поверить утверждению Горбачева о том, что о событиях в Вильнюсе он узнал лишь после того, как они совершились. Но тогда неизбежно возникает предположение о существовании некоей "теневой" силы, действующей в обход и наперекор власти законной, силы, вводящей дезинформацию в общие с танками боевые порядки. Либо - во что мне труднее поверить - о желании "прикрыть" эту силу, вывести ее из зоны гласности.
ВЕЧЕРОМ 7 апреля 1989 года Горбачев и я вместе с ним вернулись в Москву из Англии. В аэропорту Внуково-2 нам сообщили, что по настоятельным просьбам руководителей Грузии в Тбилиси направлено подразделение внутренних войск, до того переброшенное в Армению из Тбилиси же. Просьбы, нам сказали, мотивировались необходимостью поддержания порядка, угроза которому возникла в связи с начавшимся 4 апреля несанкционированным митингом на проспекте Руставели у Дома правительства. Сообщение встревожило меня - память и опыт сильнее любых слов, любых заверений. События 1956 и 1978 годов сформировали синдром категорического неприятия использования силы как средства разрешения политического конфликта, тем более в условиях массового скопления людей. Поэтому меня обрадовали слова Горбачева: "Во что бы то ни стало урегулировать ситуацию политическими средствами. Для этого, если надо, - Шеварднадзе и Разумовскому вылететь в Тбилиси".
Продолжение следует.
ТОЛЬКО ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ "AиФ". Почему МИД не пустили в ВиД