В феврале 1989 г. для изучения вопроса об опротестовании приговора Верховного Суда СССР по так называемому "чурбановскому" процессу Генеральным прокурором СССР была создана специальная группа. По существу поставленной задачи мы попросили высказать свое мнение начальника отдела Главной военной прокуратуры В. ПРИЩЕПА, работавшего в составе группы.
- ОБНАРУЖИЛСЯ ряд просчетов следствия, недостатки в надзоре и поддержании государственного обвинения, отдельные изъяны в позиции защитников и, к сожалению, ошибки и несоблюдение процессуальных норм со стороны суда. К примеру, выданные подсудимым Норбутаевым хранившиеся у него 338 тыс. руб. и ряд ювелирных изделий из незаконной наживы покончившего самоубийством бывшего министра внутренних дел Узбекской ССР Эргашева из-за упущений следствия не были признаны вещественными доказательствами. В свою очередь не дал юридическую оценку этим ценностям и суд. Неудачная формулировка приговора в этой части позволяет родственникам Эргашева истребовать указанные средства у государства как наследственное имущество.
В вводной части приговора суда оказался "забыт" подсудимый, бывший начальник УВД Хорезмского облисполкома генерал-майор милиции Сабиров. Данными о его личности суд незаконно дополнил приговор через десять дней после его вступления в силу. Причем в заседании без участия подсудимого и защитника. Эти и другие отступления от требований закона не позволяют считать судебные решения по делу образцовыми, как это, увы, полагают многие авторитетные юристы, не изучившие материалы. Несмотря на естественные рабочие споры, в главном наше мнение было единодушным: надо безусловно вносить протест, что в данном случае является полномочием Генерального прокурора.
- В суде довольно часто приходилось слышать о том, что следователи угрожали обвиняемым физической расправой. И какова в этом случае цена "признательных" показаний?
- Не следует забывать, что суд употреблял термин "вынужденное признание" от имени допрашиваемых и ни разу как установленный факт. В противном случае суд должен был вынести частное определение в адрес следствия, на что не нашел оснований.
Позже появились оценки, не опирающиеся на факты. В опубликованном 20 мая этого года заявлении комиссии Президиума Верховного Совета СССР со ссылкой на Верховный Суд утверждается, что бывший управделами ЦК Компартии Узбекистана "Умаров, содержавшийся под стражей почти два года, дал показания о многочисленных эпизодах получения и дачи взяток. После освобождения он отказался от сказанного, в связи с чем вновь был арестован и возвратился к прежним показаниям. ...Учитывая условия, в которых они были получены, суд не признал их доказательством виновности Чурбанова". По закону это необходимо было отразить в судебном решении.
Но в приговоре изложено совсем другое. Чурбанов на суде подтвердил рассказ Умарова о взятке в 130 тыс. руб., хотя и наотрез отказался рассказывать, куда "ушли" деньги. Умаров же путался в фамилиях "инкассаторов", подвозивших ему деньги на взятку, это тоже смутило суд. Показаниям Чурбанова и Умарова он не поверил.
Внешне получилось, что суд отказался от "царицы доказательств", не взяв в основу приговора одни лишь признания вины (часть вторая статьи 77 УПК РСФСР). Фактически же проигнорированы требования первой части той же 77-й статьи и части второй статьи 69 УПК РСФСР. Они обязывают рассматривать показания и объяснения подсудимого самостоятельным доказательством. Суд может их и отвергнуть, но он обязан мотивировать такое решение. А с мотивировкой как раз получилось негусто...
Более того. В тех же самых "условиях" Умаров одновременно давал показания о взятке в 10 тыс. от подсудимого Бегельмана. Последнего осудили по этому эпизоду. Между тем если показания Умарова не годились для осуждения Чурбанова, то они непригодны и для осуждения Бегельмана.
- Давайте на примере того же Умарова рассмотрим смежную проблему - изменение показаний на следствии и в суде.
- В октябре 1985 г. изобличенный во взяточничестве Умаров взят под стражу. После двух перенесенных микроинфарктов в июле 1987 г. освобожден и дал подписку о невыезде и обязательной явке по вызовам следствия и суда.
Вот тут-то и попал Умаров под давление заинтересованных лиц. Позднее он рассказал, что его настойчиво убеждали отказаться от прежних показаний (том 119, листы 438 - 452). Мол, времена меняются, следствию никто не верит, достаточно заявить, что оговорил себя под давлением следователей.
В суде прозвучали и такие его слова: "Меня сбивало с толку и то положение, что первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Усманходжаев И. Б., которого я разоблачил в своих показаниях, как ни в чем не бывало продолжал оставаться на своем высоком посту".
Через 5 месяцев после освобождения, 26 декабря 1987 г., Умаров напечатал заявление о своей невиновности и поручил сыну через знакомых передать его в Москву. С этого же момента перестал являться по вызову следователя и суда. 29 декабря Умаров с санкции прокурора вновь взят под стражу.
- На судебном процессе могло быть и больше подсудимых, но некоторые из тех, чьи фамилии фигурировали в материалах дела, покончили с собой до ареста. Как учитывались их взаимоотношения с обвиняемыми?
- Уже упомянутый бывший министр внутренних дел республики Эргашев и его заместитель Давыдов еще до начала следствия покончили с собой. В этой ситуации было бы не лишним тщательно и взвешенно проанализировать их прошлые связи с оставшимися в живых взяткодателями. Суд же счел, что поскольку умершие не могут дать показания, то многие эпизоды дачи им взяток не доказаны. По таким эпизодам подсудимые оправданы целиком.
Опаснейший прецедент!
Отбрасывать имеющиеся доказательства только потому, что один из участников незаконной сделки погиб, - значит подталкивать преступников к убийствам соучастников и свидетелей. Особо опасно это для таких преступлений, как изнасилование и разбойное нападение, что подтверждает и статистика.
- Но что вы как прокурорский работник можете сказать о механизме прокурорского надзора за судами? Не подрыв ли это их независимости?
- Несомненно, система прокурорского надзора за исполнением законов в судах нуждается в обновлении. Но ликвидировать ее совсем, выбирать неподнадзорных судей на 10 лет - значит подорвать гарантии прав граждан. И дело Чурбанова меня лично укрепило в этой позиции. К сожалению, участились призывы вывести суд из-под прокурорского надзора. Одновременно создается заслон критике и гласности. В проекте Закона СССР о статусе судей, в статье 5, сказано: "Средства массовой информации не вправе предрешать в своих сообщениях о результатах судебного разбирательства... или иным образом воздействовать на суд до вынесения решения или приговора". Как и в печально знаменитой статье 11"sup"1"/sup" недавнего Указа, вновь видна явная попытка набросить уздечку на журналистов - на этот раз под благовидным лозунгом уважения к суду. Но что это за судьи, на мнение которых так легко повлиять публикацией?
- Но вернемся в заключение вновь к упомянутому процессу о коррупции. Какими бы ни были его оценки, он многое прояснял - и границы гласности, и слабые стороны уголовно - процессуального законодательства. Так что было бы неверным оценивать его историческое значение лишь с точки зрения недостатков?
- Существуют и положительные итоги "чурбановского" процесса. Но все же беспокоят совсем иные. 30 декабря 1989 года истекает годичный срок пересмотра судебного решения в сторону, усугубляющую положение затронутых им людей. По моему мнению, необоснованно оправданные по некоторым эпизодам лица окончательно уйдут от ответственности. Осужденный Сабиров выйдет на свободу, а "чурбановские" тенденции проявятся и в других судах. Все это может осложнить борьбу со взяточничеством, а значит, и с организованной преступностью. Избежать повторного громоздкого слушания этого дела по соображениям нецелесообразности - не значит упростить ситуацию, наоборот. Раз уж мы строим правовое государство, то законность должна быть превыше всего.
Беседу вел М. ПАСТЕРНАК.
В прокуратуре есть материалы на столичную "верхушку"