...МНЕ рассказывала бабушка, как давно, в годы ее молодости, ходил по московским домам человек с большим мешком за плечами. Встав посреди двора-колодца, сложив рупором ладони, он зычным голосом кричал: "Старье берем! Кому что не нужно, возьму за недорого!" Из окон сразу всех домов высовывались головы: пришел старьевщик - так называлась профессия этого человека. Он брал все - старую фетровую шляпу и стеклянный графин, медный кран от самовара и павлинье перо. Прямо во дворе шел короткий торг, и вещь отправлялась в мешок старьевщика, небольшими деньгами он расплачивался за нее тут же. Нерасторопные догоняли его в следующем дворе... Сейчас в Москве не только старьевщиков, а и дворов-то иногда нет. Старые вещи в лучшем случае пылятся на антресолях, в худшем - идут в мусорные контейнеры...
Энергетика старья
- Не могу себе простить, что все выбрасывала, - сокрушается теперь Марина Богомолова. - Говорила мне бабушка: это платье - тебе в наследство. А я думала: зачем мне такое старье? И мужа ругала: выброси этот хлам, от него сплошная инфекция, а у нас дочка маленькая...
Только потом она поняла, что без бабушкиных вещей в доме стало чего-то не хватать. Вроде все есть - новая мебель, бытовая техника, другие современные "прибамбасы". Но они еще не будили воспоминаний, у них не было еще своей энергетики, которую излучал "хлам"...
Сегодня в благотворительном фонде "Старая Москва" Марина занимается программой "Прощай, ХХ век!". В маленькой комнатке фонда в углу стоит патефон, на подоконнике лежат пластинки с надписью: "М. В. Кукуева и сыновья. 1900 год". И телефон - тогдашний, московский: 101-29.
- Это не антиквариат или старина, которые имеют бешеную коммерческую цену. Это просто житейские мелочи, которыми старики дорожили из-за воспоминаний, а молодые безжалостно выбрасывают, - говорит президент фонда Айгуль Назарова. - Когда нам что-то приносят, мы отдаем вещи или в театральный Музей им. Бахрушина, или в реквизиторские цеха московских театров. А театры Маяковского, Сатиры, Пушкинский, на Малой Бронной и другие нам даже дали списки, что именно они хотели бы иметь. Вот смотрите: пудреницы, коробочки для граммофонных иголок, флакончики старых духов, аптечные пузырьки с притертой пробкой... Актеры - они ведь в хорошем смысле "барахольщики"...
Она права. Как-то мне довелось побывать в реквизиторской Малого театра. Чего там только не было! Поистине факультет уже забытых нами, выпавших из памяти вещей: деревянные кофемолки, резные этажерки и шкатулки, медные кружки и чайники, старые фарфоровые чашки и щипчики для сахара - каждая из этих вещей, участвующая в спектакле, молчаливо дополняла актерские монологи. Реквизиторы убеждены: на сцене актер и вещь играют на равных. Рассказывают, что великая актриса Софья Гиацинтова один из спектаклей все время играла с одной и той же куклой. И однажды реквизитор заменил вещь, решив, что она старая и грязная. Актриса не смогла играть. Она сроднилась с куклой. И Ольга Леонардовна Книппер-Чехова тоже - когда кончились ее "сценические духи"...
Жизнь -на помойку
АХ, если бы вещи могли рассказать - каждая свою историю!
...Нас зовут Валечка и Сонечка. Мы - куклы, нам почти по 100 лет. Сейчас играют в пластмассовых Барби, а у нас головки из фарфора, волосы - настоящие и глаза закрываются. Мы - заграничные. В 1907 году нас подарили девочке, которую воспитывали как дворянку, а замуж выдали за сапожника...
...Меня зовут Пантелей. Я - игрушечный заяц. Перед войной, в 1940 году, меня выиграла на школьном празднике девочка-первоклассница.
...Меня зовут Лялька. Я - собака-сумка, у меня молния на спине. Меня купили незадолго до войны и даже взяли с собой в эвакуацию в Горький. А назвали в честь живой таксы, которую в эвакуацию взять не смогли...
...Мы - дореволюционные пуговицы из настоящего перламутра. Нас отпороли от старых истлевших платьев, и почти сто лет мы не видели Нескучного сада, где раньше часто гуляли, - лежали в коробке...
Все эти истории из жизни вещей и, соответственно, из своей жизни рассказывают старые москвичи, принося старые вещи. Вещи - как люди, если любимы, - живут долго. И почти всегда - дольше, чем люди.
Человек двести уже приходили в "Старую Москву". Игрушки представляют по именам, принося кружево, назовут, кто вязал; отдавая шаль, расскажут о плечах, что ее носили. Некоторые звонят и просят приехать к ним домой - или самим прийти трудно, или не могут самостоятельно достать старые вещи с антресолей. Возрастной "порог" приходящих - от 70 до 85 лет. Часто не деньгами даже просят расплатиться пенсионеры-интеллигенты: узнав, что их старые вещи найдут пристанище в реквизиторских цехах театров, просят контрамарку, желательно две, чтобы пойти с подругой. Такое событие, как поход в театр, для жизни старых московских пенсионеров - настоящая редкость: билеты нынче дороги. Но больше всего радуются старики, что сумели пристроить вещи:
- Я одинока, детей и внуков нет, - говорила мне Татьяна Бенусовна Левина. - Умру, все пошло бы в мусорку. У самой выбросить рука так и не поднялась - это ж все равно, что жизнь на помойку снести. Лучше не придумаешь, чем в хорошие руки отдать. Отдавала, все воспоминания так и нахлынули... У меня второй жизни точно не будет, а у моих вещей, может быть, сложится...
Уходящая натура
СПРОСИ у старого человека, что такое Интернет, модем или принтер, точно поставишь в тупик. Эти современные реалии, знакомые каждому московскому школьнику, уже, наверное, не впишутся в жизнь старого москвича: прогресс всегда оставляет кого-то на обочине.
Но и немногие из москвичей, даже не школьники, а взрослые и зрелые, знают, к примеру, что такое... митенки. Это перчатки такие с укороченными пальцами - в начале века носили их манерные дворянские барышни, а в 40 - 50-х в них торговали московские мороженщицы. А манишка? Блузка, у которой в целях экономии из ткани была сшита только передняя часть. В манишки одевались и женщины, и мужчины, неудобство было одно: в гостях не снимешь пиджак или жакет. А пыльник? Плащ от ветра. А горжетка? Целиковая тушка песца или лисицы, желательно - особый шик! - с головой, глазками, зубками и усами. Чтобы продемонстрировать свое благосостояние, горжетки носили даже поверх летнего платья.
Когда я попросила старых москвичей продолжить этот список забытых вещей, на меня посыпались слова, звучащие как старая музыка: маркизет (шелковая ткань), бумазея (хлопчатая, ворсистая), фильдеперсовые чулки (тонкие, немного блестящие, из хлопка, предшественники капрона), муфта (меховой мешочек поверх шубы для согревания рук - символ женщины без сумок!), кисейные накидки на подушки (символ семейного уюта), фетровые боты (для сохранности выходных туфель), резиновые - с каблуками (в театре их снимали и сдавали в гардероб), парусиновые ботинки (чистились зубным порошком)... Даже цвет каких-то вещей старики называют по-своему: "На мне было платье цвета "перванш". Оказывается, серо-голубое. "Это кружево цвета "само". Всего-навсего розово-оранжевое...
- Вот только не помню, что такое труакар, - засомневалась одна из женщин. - По-моему, пелерина...
...Есть такой киношный термин: уходящая натура. Это когда по сценарию нужно снять осень, а она кончается, вот-вот заметет снег. И спешат операторы с камерой... Осень московских стариков на исходе. Они и сбереженные ими на высоких антресолях "мелочи ХХ века" - та же уходящая натура. Затеряется она в наступившей эпохе Интернета, среди принтеров и модемов, кто тогда расскажет нам же - о нас?..
Кризис среднего пола