НАЧАЛЬНИК Военно-медицинской академии СанктПетербурга, главный кардиохирург Ленинградской области, генерал-полковник Юрий Леонидович ШЕВЧЕНКО - один из пяти обладателей мантии почетного профессора РАМН.
ХИРУРГИЯ ИСКУССТВА
Юрий Леонидович, мы были удивлены, когда узнали, что военный хирург, которому "по штату положено" быть категоричным и жестким, как говорится, лишенным сантиментов, прекрасно рисует и играет на фортепьяно. Музыка действительно помогает вам в работе?
- Пусть это будет банально, но я не представляю, как можно прожить без искусства. У меня в операционной всегда звучит классика в современной обработке. Музыка дает силы и создает настроение.
- Боль, кровь,
гной и... музыка?!
- Не знаю, правомерны ли такие аналогии, но мне кажется, что по психоэмоциональному накалу, по энергетике искусство, и особенно такие его представители, как мой друг Мстислав Ростропович, порой является гораздо лучшим лекарством, чем таблетки. Радость - это всегда лекарство. Вся многовековая культура человечества свидетельствует, что без искусства, мира прекрасного не может быть полноценной и полнокровной жизни.
- Означает ли это,
что в формуле здоровья доминирующий элемент - психоэмоциональный?
- Я в этом просто убежден. Вы посмотрите: кто-то в отношении кого-то поступил подло. Думаете, это пройдет бесследно для организма? Нет, ведь этот человек боится. Боится, что сработает закон бумеранга. Он живет в постоянном страхе, плохо спит ночами, а отсюда и сердечная аритмия, и повышенное давление, а там до ишемии сердечной мышцы недалеко. А все потому, что неспокойно у человека
на душе. Еще в начале XX века было рассчитано, что в общебиологических резервах жизнь человека закладывается на 300 лет! А сколько мы живем? В борьбе с природой, экологией, между собой? Конечно, мы далеки от того, чтобы завоевать бессмертие. Но с помощью соответствующего психоэмоционального настроя, правильного образа жизни, питания мы можем гораздо эффективнее использовать потенциал, заложенный в нас природой.
МЕДИЦИНА И ПОЛИТИКА
Вокруг болезни бывшего мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака ходила масса слухов и домыслов. Вы были непосредственным участником тех событий. Чего в той ситуации было больше - медицины или политики?
- Меня пригласили для консультации в престижную коммерческую клинику, где изначально находился Анатолий Александрович. К сожалению, у него это был уже не первый инфаркт. В это время стали распространяться слухи о том, что никакого инфаркта нет, а я,
будучи его другом, спасал его от суда. Это говорили официальные правоохранительные органы. А с другой стороны, какие-то криминальные структуры звонили мне на работу и домой с угрозами типа: не смей его лечить, пусть подыхает, иначе мы тебя достанем. К тому времени инфаркт уже перешел в аневризму, в левом желудочке сердца образовался тромб. Необходимо было сделать коронарографию и решать вопрос о целесообразности операции аортокоронарного шунтирования.
- Почему Анатолий Собчак не стал оперироваться в вашей клинике?
- Я не мог обеспечить безопасность такого пациента. У нас нет охраны, поэтому я не исключал возможности убийства. В академии это было уже не один раз. У нас ведь клиника военно-полевой хирургии, поэтому к нам, как в Институт скорой помощи им. Склифосовского, круглые сутки везут всех подстреленных. И мы не спрашиваем людей, кто они и откуда. Не так давно неизвестные лица в 4 часа утра
пришли в реанимацию, выдернули у больного все датчики, стащили с койки и увезли. А ведь могут просто дать тысячу долларов несчастной медсестре, она сделает капельницу чуть побыстрее, и все - остановка сердца. А потом будут говорить: "Шевченко зарезал". Коронарография сама по себе - далеко не безопасная процедура. Юрий Никулин умер на коронарографии. Я не говорю уже об операции... Понимая все это, Собчак сказал: "Я не могу вас ставить в такое положение.
На вас идет слишком мощный накат. Я поеду за границу". Вот, собственно, и вся история.
- Тогда непонятно, почему французские специалисты, проведя всестороннее обследование А. Собчака, отказались от операции?
- Я не знаю результатов этого обследования. Жена Анатолия Александровича позвонила мне и сказала: "Спасибо вам за все. Коронарографию сделали. Диагноз подтвердился". Остальное хотела объяснить при встрече - боялась, что нас подслушивают. Мы можем
только строить догадки. Скорее всего, они решили не рисковать. Ведь не каждую ишемическую болезнь сердца можно прооперировать. А может быть, он стал себя лучше чувствовать и отказался от операции.
- Согласно статистике, аортокоронарное шунтирование для западных хирургов - довольно рядовая процедура, не говоря уже о том, что сегодня это самая модная операция на Западе.
- Да, технически это несложная операция, но ее слишком часто используют в коммерческих
целях.
- И чем обусловлен этот коммерческий "налет"?
- Простотой, стоимостью и эффектом. В принципе уже через месяц после операции все шунты могут закупориться, то есть они не работают. А больному хорошо. Почему? Во-первых, сердце денервировано, оно уже просто не может болеть. Во-вторых, после разреза идет рубцевание сердечной мышцы, и по рубцам прорастают новые сосуды, которые фактически выполняют функцию поврежденных. У нас показатели к этой операции
гораздо жестче, чем на Западе. Во многом - в силу того, что далеко не всем она по карману.
ЖЕСТОКИЙ ВЫБОР
Юрий Леонидович, вы один из ведущих отечественных кардиохирургов. По вашему мнению, у пересадки сердца есть будущее?
- Конечно. Но в этой проблеме есть и нравственный аспект. Многие почему-то считают, что забирать органы у умерших - это вандализм. А вы никогда не задумывались над тем, сколько человеческих органов, в том числе и сердец, ежедневно выбрасывается в мусорный бак морга? Трупы, над которыми люди рыдают, которых они целуют, набиты опилками
и тряпками. А ведь здоровые органы могли бы кого-то спасти. Технологически эта операция отработана. Проблема на сегодняшний день не в этом. После операции больного тоже надо лечить, а это сложный и дорогостоящий процесс. Но даже это не самое страшное. Ужасен по своей сути ежедневный выбор: дать лекарство молодому офицеру в расцвете сил, который социально полезен, старику, который своим трудом и боевыми наградами заслужил, чтобы его вылечили, или маленькому
ребенку, у которого вся жизнь впереди? Но у меня всего-навсего один оксигенатор для сегодняшней операции и набор лекарств на одного больного. Я должен выбирать: кому я это отдам? Чем думать: умом или сердцем? И в таком положении сегодня все хирурги. Конечно, чаще думаешь сердцем, а на душе тяжело... У нас говорят: врач ошибся - один гроб, а военный - кладбище. И тем не менее ежегодно только в Санкт-Петербурге делают полторы тысячи операций на открытом
сердце. Это не так много по западным меркам, но больше, чем раньше. Все разговоры о том, что медицина разваливается, не соответствуют действительности. Мы как-то забыли о том, что, если раньше операция на сердце или аортокоронарное шунтирование были чем-то сенсационным, сейчас - это будни нашей медицины.
БУДУЩЕЕ ЗА БИОРОБОТАМИ?
Наука вплотную подошла к клонированию человека. Скоро будут штамповать биороботов?
- Это неизбежно. Я бы, конечно, не хотел, чтобы меня кто-нибудь повторял, хотя это и любопытно. Клонирование - это уже день сегодняшний. Ученых не остановят никакие запреты и социальные законы. Дело не только в науке. Бог ведь и сам большой исследователь и экспериментатор. Он создал человека по своему образу и подобию и заложил в него программу исследователя. Например,
в нашей академии уже на практике применяется клонирование кожи. В стадии эксперимента клонирование отдельных органов. Никакой особой проблемы я здесь не вижу. Все это можно поставить на здоровую нравственную основу и ввести в правовые рамки. Я верю в доминанту доброго начала в человеке.
- В последнее время много споров о влиянии спорта на здоровье. Что по этому поводу думает "сердечный" профессионал?
- Профессиональный спорт - это чрезмерные нагрузки,
он только минусует сердце, сосуды и так далее. Свое тело в форме поддерживать лучше простой физкультурой. Чрезмерные нагрузки и наш бич. Хирурги долго не живут, потому что находятся в постоянном нервном напряжении. Представьте себе, вы провели успешную операцию, все лекарства ввели, а сердце не запускается, хоть ты тресни. Только Бог знает, что в такие минуты творится у хирурга внутри.
- Но пример вашего коллеги Николая Амосова свидетельствует об
обратном.
- Мой друг и учитель Николай Михайлович Амосов давно бы уже умер как кардиохирург, если бы не держал себя в жесточайшем режиме. Это же можно сказать и о Борисе Васильевиче Петровском, которому в этом году исполнилось 90 лет. Но таких, как они, единицы. Это, скорее, исключение, подтверждающее правило. В основном кардиохирурги умирают к 50 годам. - Мы сильно отстали от Запада в кардиохирургии?
- Уровень нашей кардиохирургии ничуть не хуже,
чем на Западе. А профессионализм плюс потрясающие человеческие качества многих врачей позволяют творить чудеса. Что у нас катастрофически страдает, так это медицинский сервис. Я неоднократно оперировал за рубежом и могу объективно сказать, что обычно наши хирурги адаптируются там за три дня и работают, как правило, лучше местных звезд. А вот западные специалисты вряд ли смогли бы выдержать наши условия.
- Не фонтанирует ли на вас боль пациентов?
-
Постоянно. Ведь к людскому горю невозможно привыкнуть, к нему невозможно оставаться равнодушным. Поэтому и считается, что лучшая операция - это та, которую не надо делать.
P. S. Санкт-Петербург нельзя представить без Военно-медицинской академии так же, как без Эрмитажа, Русского музея и Исаакиевского собора. Она была учреждена императором Павлом в 1798 году. Русские цари Александр I и Николай II были ее почетными докторами. Сегодня академии 200 лет. Мы поздравляем ее сотрудников с этим знаменательным юбилеем.
Полтора года назад было принято решение включить академию в реестр национально значимых учреждений. Но, похоже,
это меньше всего волнует Министерство обороны, которому подчиняется Военно-медицинская академия. Сотрудники академии считают отказ Министерства обороны позором. Так будет ли Военномедицинская академия национальным достоянием России?
Ходить, и никаких гвоздей!