7 ИЮЛЯ 1998 г. Вильнюсской прокуратурой было заведено уголовное дело на 56-летнюю Живиле Славинскене. Женщина обвинялась в умышленном убийстве единственного 19-летнего сына. Его смерть наступила от введения в вену смертельной дозы препарата, повышающего кровяное давление. Но история матери-убийцы, изложенная в протоколах допросов нескольких десятков людей, делает сюжет этой драмы неоднозначным.
ОДЕРЖИМО ВЛЮБЛЕННЫЙ
МАЛЬЧИК появился на свет, когда ей уже было 37 лет. Она назвала его Шарунасом - древним княжеским именем. Светловолосый, добродушный, упитанный. Каким он был в детстве, таким и оставался до того декабрьского дня, когда все в жизни матери и сына так нелепо перевернулось. Шарунасу было восемнадцать. Он мучительно переживал свою первую любовь. Девушка, которую он боготворил, не отвечала взаимностью в той степени, на которую рассчитывал влюбленный. Знакомы они были с детства, но ни женой, ни невестой Шарунаса девушка становиться не хотела. Отказ не действовал на парня отрезвляюще. Наоборот, он предпринимал все новые и новые попытки завоевания холодного девичьего сердца. Однажды он ее даже похитил. Предложил подвезти за город, куда любимая была приглашена на свадьбу друзей, но вместо этого отвез ее в дом к своей бабушке, где продержал двое суток. Шарунас часто восстанавливал дружбу с любимой через ее мать, с которой отношения были замечательными. В тот роковой вечер Шарунас пришел к ним в дом с шампанским. Если бы не присутствие матери девушки, то вечер вновь мог превратиться в бесконечное выяснение отношений. Но уйти, не предприняв очередной попытки уломать строптивое сердце, он не мог.
Получив окончательное "нет", он зачем-то вышел на балкон и позвал туда девушку. Высунув голову в балконную дверь, она увидела, как Шарунас поливает себя из бутылки голубоватой жидкостью. Потом вспыхнул огонек спички - и парень превратился в пылающий столб. Горящими руками он выдернул любимую на балкон и крепко обнял. Мать девушки прибежала на крик сразу, оторвала дочь, но у нее уже были обожжены руки, лицо, опалены волосы. Женщина повалила Шарунаса на пол и накрыла старым пальто, спасая от чудовищной смерти. Врачи "скорой" долго не могли попасть в квартиру. Оказалось, что гость закрыл дверь хозяйскими ключами и спрятал их.
ПЫТКА ЖИЗНЬЮ
МУКИ неразделенной любви - глупость и пустяки по сравнению с той физической болью от ожогов и ран, от которых кричал Шарунас каждый день на протяжении семи месяцев в больнице.
Мощь огня чудовищна и безжалостна. Лицо парня было обезображено настолько, что в нем трудно было угадать человеческие черты. Сгорели веки, нос, губы, уши. Вместо них - зияющие, сочащиеся кровью дыры. На месте волос - незаживающая рана, сквозь которую видны оголившиеся кости черепа. Ожоги тела составляли более 35 процентов. Обгорели спина и грудь, руки, бедра. Некоторые участки тела просто обуглились. Пальцы одной руки, кисть другой врачам пришлось ампутировать.
Оттуда, где кожа еще оставалась здоровой, ее брали для пересадки. Сначала результаты были обнадеживающими, но потом силы пациента стали стремительно таять. С трудом приживляющаяся кожа вновь сходила с обожженной плоти. Места, где брали кожу для пересадки, превращались в гноящиеся раны. Говорят, что один голландский врач, приехавший на стажировку в Литву, откровенно недоумевал, почему этого пациента не усыпили раньше. Но у светила литовской микрохирургии Виткуса Кастутиса были иные убеждения: необходимо бороться за жизнь человека даже тогда, когда ушла надежда.
- Хотя я понимал, какая чудовищная жизнь ждет его даже при самом благоприятном исходе лечения, - говорит врач.
Микрохирург сделал Шарунасу семь операций, выхлопотал для него отдельную палату, чтобы было хоть чуть-чуть покомфортнее. Да и мать смогла быть со своим единственным ребенком рядом днем и ночью.
Долгое время боролись за спасение глаз. Они не видели, но один реагировал на свет, значит, был шанс вернуть зрение. Но глаза, лишенные век, ссыхались, умирали. Боль изнуряла парня днем и ночью. Даже перевязки делались под наркозом, и вскоре обезболивающие средства, даже самые сильные, перестали действовать.
От отчаяния, беспомощности мать высохла и постарела. Она сама была врачом и понимала, что организм сына уже не в состоянии справиться с ожогами и инфекциями. Каждый день кожа лопалась в новых местах, добавляя ран и страданий.
Шарунас долго не знал, как он выглядит. Он был слеп, а фантомные боли в ампутированных конечностях давали полную иллюзию того, что они есть. Правду раскрыл отец. Отец давно уже не жил в этой семье, но, узнав о беде, сына навещал. После этой беседы Шарунас был потрясен и вскоре заговорил о том, что дальше ему жить не имеет смысла.
Разговоры о смерти он вел с матерью каждый день. И это было самым тягостным для нее.
- Помоги мне уйти, - просил он. - Я бы мог сделать это сам, но лишь больше покалечусь. Что я могу? Упасть с кровати? Стукнуться головой о стену?
- Я не смогу без тебя жить, - плакала Живиле.
- Я буду тебя оттуда опекать. Пойми, там я буду такой, как раньше, не калека. Бог простит меня.
Мать и сын были верующими. Тяжесть греха самоубийства они осознавали. Душа Живиле кричала от отчаяния, не видя выхода. Рядом кричал от боли сын.
- Ты говоришь, мама, вот наступит завтра и будет лучше. А зачем мне ждать этого "завтра"? Что нового оно принесет? Помоги мне уйти. Прошу!
- Я уйду вместе с тобой...
Живиле рассказывает, что она впервые почувствовала облегчение, покой, когда приняла это решение. Вместе с сыном они обдумали предсмертное письмо, где просили близких простить их за причиненную боль, давали распоряжения, как похоронить и кому раздать вещи.
В тот вечер в сумке Живиле лежало лекарство для бабушки-сердечницы. Как врач Живиле знала, что его сверхдоза может остановить сердце. Большой шприц, лежавший в палате для промывания ран, стал орудием убийства.
Сомнения, страх, отчаяние терзали ее до последней секунды. Следователю Живиле призналась, что ей хотелось, чтобы хоть кто-нибудь вошел в палату и помешал. Но была ночь. Сын был спокоен, когда она делала ему укол. Он даже поблагодарил ее за избавление от мук.
У Живиле затряслись руки, когда она увидела агонию сына. Исколов себе все руки и ноги, она так и не смогла попасть иглой в собственную вену. В тумбочке сына нашла сильнейшее снотворное, выпила горсть таблеток. В предсмертной записке она успела написать, какое лекарство ввела сыну и что сделала сама.
Приготовившись умирать, она вдруг почувствовала тошноту. Мысль о том, что она сейчас испачкает палату, где их должны найти мертвыми, заставила ее выползти в больничный коридор.
Очнувшись через несколько дней в реанимации, она плакала от досады, что осталась жива.
УБИЙЦА ИЛИ СВЯТАЯ?
ПОНАЧАЛУ Живиле Славинскене обвиняли в умышленном убийстве с отягчающими обстоятельствами, которыми, по мнению юристов, являлось беспомощное состояние ее жертвы. Наказание убийце в таком случае может быть назначено до 20 лет тюрьмы, а то и пожизненное заключение.
Уголовная статья была изменена на более "мягкую" благодаря Лайме Вильчинскене - заместителю главного прокурора отдела преступлений против личности Вильнюсской окружной прокуратуры:
- Ее сын не был в беспомощном состоянии. Он слышал, говорил, мог позвать на помощь. Мать лишь исполнила его волю. И наказания страшнее, чем она сама для себя придумала и несет, представить невозможно. В Литве, как и в России, эвтаназия (умерщвление безнадежно больных по их просьбе и согласию) запрещена. Общество еще не достигло той нравственности и правовой культуры, когда этим "правом человека на смерть" никто не сможет злоупотребить. Перед законом Живиле Славинскене должна была бы нести наказание. Но уголовное дело ее на днях закрыто. Судебно-психиатрическая экспертиза доказала, что она находилась в момент совершения убийства в тяжелейшем, болезненном психическом состоянии. Отбросив в сторону юридические нормы, я ее, как мать, понимаю. У меня тоже единственный сын. И выход - уйти вместе в такой безнадежной ситуации - единственный. На ее месте я поступила бы так же.
Боль моя, любовь моя