Чемпионка по пауэрлифтингу, блогер, волонтер проекта «Мы живы» Марьяна Наумова в интервью aif.ru рассказала о том, почему не хочет уезжать из Донецка, почему в центре города страшнее, чем на «передке», а также о возвращении в спорт.
Владимир Полупанов, aif.ru: — Марьяна, когда мы с вами договаривались об интервью по телефону, вы мне написали, что у вас очень непростой график. Расскажите, чем занимались сегодня?
Марьяна Наумова: — Сегодня у меня была редкая возможность выспаться. Но ночью начались очередные обстрелы Донецка, так украинская сторона мстит за проведенные референдумы. Я проснулась ночью от двух сильнейших взрывов. Сначала очень напряглась, но потом снова заснула, потому что вымоталась за день. Утром узнала из новостей, что стреляли по центру Донецка и попали в гостиницу, которая находится недалеко от места моего проживания.
А так всю неделю нахожусь в Донецке. На днях впервые ездила в поселок Веселый, что в 10 минутах от Донецка, в районе аэропорта. Там осталось небольшое количество жителей, в основном старики. Меня поразило, что на протяжении всех этих лет люди оттуда не уезжают, несмотря на ежедневные обстрелы. У них там сложная ситуация с водой, едой, нет магазинов. Воду в кранах дают раз в три дня, бутилированную привозят тоже через раз. Чего говорить — хлеба нет. Ситуация очень непростая. И мы к ним приезжали посмотреть, как у них обстоят дела, сняли сюжет и передали продуктовые наборы. Когда проходил референдум, даже туда приезжали мобильные комиссии, и у людей была возможность проголосовать за вхождение ДНР в состав России. И все с радостью голосовали. Надеюсь, после нашего сюжета власти обратят внимание на этот поселок. Может быть, хотя бы вставят окна в домах, привезут уголь или проведут газ. Людям надо как-то зимовать.
Наблюдала, как мобильные комиссии выезжали на передовую, и у военных на «передке» тоже была возможность проголосовать. Я понимаю, что это знаковое, историческое событие для всех жителей Донбасса. Я, кстати, гражданка республики с 2017-го года, паспорт мне вручал лично Александр Владимирович Захарченко (первый глава республики). Для меня это было очень важно — стать частью этого народа. Можно сказать, я тут выросла. Мое мировоззрение, все ценности формировались именно здесь. С 15 лет регулярно езжу в Донбасс. Помню, Захарченко говорил, когда ДНР войдет в состав России, он накроет «большую поляну», чтобы масштабно отпраздновать этот день. А я ему обещала, что никогда не брошу этих людей — пока не наступит победа, буду здесь. Хотя после его смерти тяжело было сюда ездить. Но продолжаю. И очень рада, что его мечта сбывается — ДНР и ЛНР стали частью России. И я тоже приложила к этому свои усилия. Очень жаль, что многие мои друзья не дожили до этого дня, в том числе и Моторола (Арсен Павлов, ополченец ДНР, командир противотанкового спецподразделения «Спарта», погиб в октябре 2016 г. в возрасте 33 лет — Ред.).
— Вам часто бывает страшно?
— Мне почему-то в центре города гораздо страшнее, чем на передовой. Потому что не понимаешь, откуда и куда летит. И всегда настолько неожиданно. Ходишь по центру, общаешься с друзьями, берешь кофе, идешь в гостиницу. И вдруг — ба-бах. А на «передке», даже если это находится в 10 минутах езды от Донецка, надеваешь бронежилет, берешь с собой аптечку. И главное — слышишь по звуку, откуда и куда летит. Ты морально готов и можешь среагировать. Поэтому нынешней ночью я испугалась, но подумала: «Ну, ладно, значит, это судьба». Понадеялась на удачу и уснула. Ну невозможно постоянно ходить в бронежилете и каске. Донецк же живет обычной жизнью — люди гуляют с детьми, ходят на работу, учатся, сидят в кафе. Невозможно быть готовым к обстрелам. Поэтому тут все — воля случая.
— Что заставило вас, 23-летнюю чемпионку по пауэрлифтингу, поехать в Донбасс, променять комфорт на жизнь под обстрелами? Это же был добровольный выбор?
— Конечно, меня никто не заставлял. Первые мои поездки в Донбасс начались в 2014-м. Я была обычной девочкой и спортсменкой. Хотя, может быть, не обычной, а самой лучшей в мире (смеется). Мне было 15 лет, когда я увидела по телевизору репортаж из Донбасса и не могла поверить, что в наше время мирные города могут подвергаться обстрелам. Я начала спрашивать родителей: «Как так? Я хожу в школу, а ребята в Донбассе прячутся по подвалам». В шутку сказала папе: «Может, съездим туда?» Он покрутил пальцем у виска. Но я настояла. В итоге мы окольными путями через цепочку разных людей, знакомую журналистку приехали в Донецк в октябре 2014-го. Было начало учебного года (в сентябре местные ребята не учились). Я увидела, как дети в школе на переменках бегают в столовую кушают булочки, а во время уроков иногда спускаются в подвал из-за обстрелов. Мы им привезли подарки: спортивное оборудование, мячики, боксерские груши, перчатки. Я рассказала о спорте, о Шварценеггере, с которым встречалась. Мы провели соревнования в школе. Ребят это немного отвлекало. Потом меня стали приглашать и в другие школы. Поняла, что одним разом не отделаюсь. Понимала, что в центр Донецка, может, еще кто-то заедет. А на окраину, где идут боевые действия, но где все равно работают школы, никто не приедет. И стала регулярно ездить по прифронтовым поселкам.
Помню, приехали в Горловку, которую тоже постоянно обстреливали, пообщались с ребятами, провели соревнования. И после нашего отъезда дети мне стали писать: «Марьяна, хорошо, что ты уехала. Мы за тебя очень переживали. У нас начались обстрелы, мы спустились в подвал, но кто-то успел добежать до дома». Периодически получала такие сообщения. За все время я посетила более 120 школ, в некоторых мы оборудовали спортзалы. Ездили в интернаты, воинские части, возили гуманитарку. Большей частью я занималась молодежью, потому что, понимаю, в таких условиях все силы направлены на фронт, на восстановление мирной жизни. И для работы с молодежью не хватает времени, сил и возможностей. Вот и взяла на себя такую ответственность.
В очередной раз я приехала сюда в марте этого года и почти безвылазно здесь. Иногда уезжаю на неделю к семье, чтобы привести себя немного в порядок, отдохнуть. Я же тут все время работаю и часто сталкиваюсь с горем, смертью — плохими эмоциями. Это непросто, скажу вам прямо.
— Многие, кто побывал в Донбассе, говорят, что там живут особенные люди. Так ли это, по вашим ощущениям?
— Да, тут концентрация русских глубинных людей. Мне кажется, они даже более русские, чем мы с вами, как бы это странно ни звучало. Они выстрадали право быть русскими, быть в составе России. Этих людей сложно описать словами. Они простые, надежные, любящие свою землю. Если оказываешься здесь, отсюда сложно уехать.
— Почему местные люди не уезжают в более безопасные места?
— Во-первых, для них любовь к Родине — не пустые слова. Не могут люди уехать со своей земли, где похоронены их деды, отцы, матери, не могут бросить шахты, в которых работают, свое жилье, на которое копили всю жизнь. Во-вторых, они не любят быть попрошайками, жить у кого-то, просить помощи. Они лучше будут здесь, на своей земле, прятаться в подвалах, чем где-то в качестве нахлебников.
— В России началась частичная мобилизация. Большинство мужчин с пониманием, ответственно отнеслись к этой обязанности, много добровольцев. Но есть и уклонисты, которые бегут из страны, прячутся, пытаются отмазаться. Что вы могли бы им сказать?
— Что я им могу сказать? Советовать не бояться — глупо. Потому что все боятся. Да, будет тяжело, страшно. Но надо потерпеть ради нашего общего будущего. Конечно, в мобилизации мало приятного. Но, наверно, это надо было сделать еще в 2014-м, а если затянули, то хотя бы в начале спецоперации. Тогда меньше было бы потерь, оставленных городов.
Нашим молодым мужчинам просто не объяснили, для чего вообще это надо. Они до сих пор думают, что Донбасс — это где-то далеко и что события там их не касаются. И даже после проведенных референдумов по вхождению в состав России все равно для них это далеко и непонятно. Поэтому надо доносить, объяснять, почему мы здесь, за что воюем. Это наши люди, наша земля. Здесь же люди с российскими паспортами, они их получили не только сейчас. И они нуждаются в защите. Даже если бы они были на другом конце света, мы все равно должны были прийти им на помощь.
Понимаю, ребятам, которых призвали, тяжело менять комфорт, привычный образ жизни. Но когда происходят такие события, нельзя оставаться в стороне. Нам сейчас всем надо сплотиться, держаться вместе, помогать друг другу и особенно ребятам на передовой. К сожалению (для меня это абсолютно непонятно), не все нужное снаряжение есть на фронте, поэтому нам приходится закупать и аптечки, и бронежилеты, и каски, и рации, и дождевики, и лекарства противопростудные. Ребята мне сообщают, что необходимо, я своими силами, силами своих подписчиков оказываю помощь. А как без этого? Все для фронта, все для победы.
— Есть ли у вас ненависть к украинцам, которые утюжат мирное население?
— Я, конечно, наблюдаю здесь ненависть, это естественно и логично, когда идет такое противостояние. Как бы это странно ни звучало, но в целом, по менталитету, общей истории, ожесточенности, с которой они воюют, это такие же парни, как и наши ребята, только с прошитыми мозгами, отформатированные. Запад продел гигантскую работу по промыванию мозгов. Если мы хотим жить дальше с этими людьми, а нам это придется сделать, мне кажется, не стоит называть их «укронацистами» и «карателями». Я стараюсь не употреблять такие слова. Понимаю, что сложно с уважением относиться к людям, которые стреляют по тебе, убивают твоих близких. Но их тоже можно понять, они выполняют приказы своих командиров.
Думаю, с течением времени, при грамотном подходе к работе с населением мы сможем жить вместе. Хотя люди тут говорят мне, что не смогут. Но с другой стороны, у многих на той стороне родственники. У меня тоже — в Одессе, Запорожье. Сейчас, конечно, мы с ними не общаемся, они не хотят. Но я уверена, придет время, и мы с ними обнимемся. Наверно, это случится только после полного освобождения Украины. Нельзя останавливаться на одной ее части. Иначе через пару лет остаток Украины накачают еще большей ненавистью, большим количеством оружия. Поэтому совместное будущее возможно только при полном освобождении Украины.
— От кого?
— От человеконенавистнических идей.
— Вы очень женственная для такого вида спорта, как пауэрлифтинг. Все-таки тягать штанги и другие тяжести — не женское дело, как мне кажется. Как этот тяжелый вид спорта пришел в вашу жизнь?
— В моей жизни много случайностей, которые приводят к чему-то хорошему. У меня отец спортсмен. Он тоже занимался этим видом спорта. У него были соревнования, а меня не с кем было оставить дома. И он взял меня с собой. И мне так понравилась атмосфера — огромные мужики, тягающие штанги — что я решила тоже попробовать, прямо там же. Папа показал, как это делается. Мне так понравилось, это было так необычно. До этого я занималась спортивной аэробикой — обычный женский вид спорта, который не привлекает особое внимание. Танцует девочка в красивом купальнике, расшитом стразами, под музыку — подумаешь. А когда девочка занимается штангой, это уже интересно. Я начала ходить в спортзал, выступать на соревнованиях. Много сложилось факторов — и генетика, и упорство, и талант, поэтому и успех пришел. В свое время я была самой сильной девочкой в мире. Кажется, мои рекорды еще никто не побил.
— Сейчас вам, наверно, не до спорта. Собираетесь ли продолжать спортивную карьеру?
— Вы правы, сейчас на первом месте у меня моя работа над проектом «Мы живы», которая стала главной частью моей жизни. Я полностью погружена в него. Все время уходит на то, чтобы собрать, отвезти куда-то гуманитарку, поднять социальные вопросы на более высокий уровень, снять сюжет, показать людям. Конечно, на спорт вообще не остается времени. Встаю обычно в 6 утра. Спросонья мы куда-то едем в бронежилетах, возвращаюсь поздно ночью. Сил и желания идти в спортзал нет никаких. Но я скучаю по тренировкам, соревнованиям. Очень надеюсь, что после победы вернусь в спорт и обязательно буду выступать на соревнованиях.