Корреспондент АиФ.ru нашёл одного из телефонных террористов — лже-минёра собственной школы — и узнал, зачем много лет назад он совершил тот звонок.
Сейчас Сергею (имя изменено по просьбе героя — прим. автора) 43 года. Он живёт в Челябинске, работает в крупной страховой компании и ведёт законопослушный образ жизни. На условиях анонимности мужчина согласился рассказать, как много лет назад набрал «02» с телефона-автомата и сообщил милиции о якобы заложенной в его школе бомбе.
Контрольная и картошка
Я рос в многодетной семье в одном из небольших городков Челябинской области. У моих родителей-работяг было своё понимание, как надо состояться в жизни. Отец постоянно говорил нам, что мы должны учиться хорошо, ведь уроки — наша работа. За двойки и тройки частенько прикладывался ремнём. Мама нас с братьями жалела, но после четвёртого класса уже практически не помогала с уроками. Её знаний не хватало на школьную программу. Батя говорил: «Не хотите батрачить — учитесь. Закончишь техникум — уже будешь мастером, а не рабочим».
Мне легко давались физкультура, история, астрономия. А вот с точными науками были проблемы. Братья учились хуже меня. Я ходил по пятам учителей, умолял поставить мне «4» за четверть вместо «тройки». Предлагал мыть кабинеты, принести реферат. Старшие Саша и Коля так просили их поставить «3», а не «2».
И тогда отец придумал нам жёсткое наказание. Чтобы прокормить семью и немного заработать, он с мужиками с работы брали земельные наделы на колхозном поле в посёлке неподалёку. Раньше была такая практика — сажаешь картошку, копаешь — и вот тебе запасы на зиму. Они собирались компанией, человек по 5-7, и обрабатывали эти сотки друг друга по очереди. Брали из дома «тормозки», выпивали, балагурили. Это была их мужская компания. За посевом, прополкой и сбором колорадского жука они коротали выходные.
Один раз я принёс домой «двойку» в дневнике по математике. За годовую контрольную. За год выходила теперь «3», как ни крути. Папа не кричал на меня, а сказал, что в это воскресенье в 6 утра я еду с ним на картошку.
Что такое 30 соток, я узнал только здесь. Меня поставили с дядей Толей окучивать картошку в один конец поля, а все остальные ушли на другой. Я поднял глаза — дядю Анатолия кое-как разглядел вдали от меня на одной рядке, а папу с другими мужиками чуть ни на линии горизонта. Я «тяпал» кусты, делая вид, что окучиваю. Папа и его друг Анатолий пару раз показали мне, как надо. После часов четырёх работы тяпкой у меня ладони стали красными, на них взбухли мозоли-волдыри. Конца-края не было. Я тихо мотал сопли на кулак, обещая себе, что отныне я — отличник. Потом объявили всеобщий перекур, мы сели есть тушёнку с хлебом, а я хотел пить и спать. А отец при всех мне сказал, что это — воспитательный урок. Чтоб я, мол, к земле привыкал. Не умею учиться хорошо — работать мне дворником или землекопом. И я поклялся, что если доживу до конца этот день, то больше «двойку» не получу.
Контрольная или бомба
Так получилось, что с братьев уже не трясли три шкуры, понимая, что они просто не могут учиться на «хорошо» и «отлично», а с меня всё так же требовали «4» и «5». В пятом классе я «научился учиться». Этот термин мне очень нравится. Я и сейчас сына учу такой подготовке к урокам. Когда из кабинета выходит предыдущий класс, нужно спросить, что было на уроке. Контрольная — по какой теме? Опрос — о чём именно? Быстренько сесть на перемене и повторить или переписать у ребят из прошлого класса.
В один из весенних дней мой старший брат Саша вернулся с УПК (учебно-производственный комбинат. В советское время на этих занятиях ученики один раз в неделю осваивали несложные профессии, а потом получали свидетельства о начальном обучении — прим. автора). На нём лица не было: всем параллелям предстояла какая-то сложная контрольная работа по математике. «От министерства», — шептал Сашка, уверенный, что он её на положительную оценку не напишет. Ребята из других школ жаловались на свои «неуды». Вот тут и я задрожал. Если мы все втроём получим «двойки», нам «хана» от бати.
Я учился ещё только в шестом классе. Надеялся, нас эта участь минует. Но нет. Дату всеобщей контрольной сообщили заранее. И я решил всех обмануть, пойти в поликлинику, взять справку и «проболеть» дома неприятный момент. Но педиатр моего участка быстро поняла, что я симулирую, намазав бумажным клеем нос, и пригрозила, если я ещё попытаюсь её надуть, сообщить отцу.
Звонок
Наступил этот день. Моя параллель писала контрольную вторым уроком. Учительницу математики трясло. Первым у нас был другой предмет. После него я встал, вышел из школы, перешёл через дорогу до ближайшего телефона-автомата, позвонил в милицию и сказал, что наша школа заминирована. Мне кричали в трубку что-то типа: «Кто это? Представьтесь!». Но я повесил её и побежал назад. Мне нужно было обернуться за перемену. И я успел.
Пока учительница выдавала нам двойные листочки и призывала быть внимательными, я унял дрожь. Меня не заподозрят: я не числился хулиганом. Да и кто свяжет звонок о бомбе с контрольной в шестом классе?
Из коридора раздался топот. В дверь заглянула директор, прокричала о срочной эвакуации. Загудела тревожная сигнализация. Нас выстроили. Учитель велела стоять смирно. Потом были милиционеры в коридорах, служебные овчарки, люди в штатском. Нас вывели в школьный двор. Одноклассники не понимали, что происходит. Все думали, очередные учения по НВП (начальная военная подготовка —прим. авт.). Дети бегали по школьному двору, смеялись, радовались, что их сняли с уроков. А я отправился домой, найдя в толпе Саню и Колю. Шепнул им, что занятий сегодня не будет. Они обрадовались, и мы помчались.
Преступления растут
Дома делать было нечего. Раннее утро, родителей нет, непривычно. Братья не заподозрили, откуда я знаю, что уроков не будет. Раз день пропадал, мы с Саней решили пойти по магазинам в поисках подарка маме на грядущий день рождения. Денег не было, Сашка нашёл какие-то безделушки, и мы отправились в комиссионный магазин. Решили сдать его машины, игрушки на комиссию, а когда их продадут, купить на вырученные деньги маме подарок.
В комиссионке никого не было. Продавец отошла, и мы решили дождаться её. Саня пошёл рассматривать прилавки, а я увидел лежащие новенькие магнитофонные кассеты в коробках. Видимо, продавец приняла товар на комиссию, а с прилавка не убрала. Я не удержался и положил в карман две из них. Под кассетами показалась голубая подводка — карандаш для глаз. Я знал, что мама о такой мечтает, но её не было в продаже. Я стянул с прилавка и этот карандаш.
Саша стал стучать по прилавку, продавец услышала и вышла из подсобки. Мы выложили на прилавок Сашины брелки, значки и другие мальчишечьи сокровища. Продавец заполнила бумагу по паспорту брата и сказала, чтобы мы заходили периодически, смотрели, не продастся ли наш товар.
Я решил не говорить Сашке, что у меня готов подарок маме. Так и подмывало достать кассеты и похвастаться, но я сдержался.
Проболтался сам
Вечером, слава богу, когда отца ещё не было дома, в дверь позвонили. Это была милиция. Я услышал, что спрашивали Александра. Испугавшись за брата, я закричал, что это я звонил в милицию, это я «заминировал» школу, чтоб не писать контрольную, иначе меня отец убьёт. Мама потеряла дар речи. Милиционеры в дверях переглянулись и велели нам с мамой срочно собираться и ехать с ними. И только в милиции я узнал, что так глупо «спалился». Меня никто не подозревал в телефонном терроризме. Просто продавец комиссионного в конце дня обнаружила недостачу товара, вспомнила, что мы с братом ждали её в пустом помещении, позвонила в милицию и продиктовала данные Сашкиного паспорта.
В милиции мы с мамой ревели, как белуги. Я выл, закатывал глаза, рыдал, всхлипывал. Мама сидела, понурив голову. Милиционер разговаривал почему-то в основном с ней, а не со мной. Я запомнил, что он ссылался аж на Раскольникова, мол, преступления мои, неумного малолетки, будут расти как снежный ком. Мама извинялась, а я хотел умереть. Так страшно мне не было никогда в жизни.
Дома меня ждал разговор с отцом. Наше возвращение началось с того, что Саня «вломил» мне по первое число. Он не подозревал, что я в магазине так глупо подставлюсь и подставлю его.
До сих пор не знаю, каким чудом родителям удалось замять эту историю. Даже не представляю себе. Наверное, потому, что мы жили в маленьком городке, где все друг друга знали. Маму и папу все уважали. Меня не взяли на учёт в комиссии по делам несовершеннолетних. Я не попал ни в какие колонии для малолеток. Возможно, родителей и оштрафовали, но я не в курсе. Об этом моём позоре знают лишь несколько человек из старых друзей родителей.
Мои оценки изменились с «4» и «5» на одни «отлично». Батя перестал бить меня вообще. Я получил два высших образования. Но с тех пор меня самого колотит от каждого случая телефонного терроризма, о которых я узнаю из СМИ. И я ненавижу картошку.