Рассказ хирурга-сапера. Как удаляли взведенную гранату из раненого солдата

Александр Дорохин в костюме сапера. © / Александр Дорохин / Из личного архива sculptordark

Мы все недавно были потрясены операцией, во время которой удалили неразорвавшийся боеприпас из тела раненого бойца. Мы же нашли хирурга, сделавшего ещё более фантастическую операцию в 1986 г. во время Афганской войны.

   
   

Тогда из тела раненого солдата удалили гранату, которая не просто не разорвалась, а находилась на взводе — и значит, готова была взорваться в любую секунду.

Журналист aif.ru нашел Александра Ивановича Дорохина, одного из двух хирургов, делавших ту операцию. Сейчас он доктор медицинских наук, заведующий кафедрой травматологии и ортопедии ФГБУ «НМИЦ ТО им. Н. Н. Приорова» Минздрава России. Здесь он работает детским травматологом-ортопедом всю жизнь, за исключением двух лет с 1985 по 1987 г., когда служил военным врачом в Душанбе во время войны в Афганистане. Однако судьба замечательного детского доктора могла сложиться иначе. И дело не только в знаменитой хирургической операции.

Боевое крещение

— После окончания клинической ординатуры, которую я проходил в ЦИТО и успешно окончил, меня оставили там работать в отделении детской травмы, — вспоминает Александр Иванович. — А в 1985 г. в Голицыно открылся госпиталь погранвойск КГБ СССР. Жил я недалеко от него, и меня пригласили туда работать. Долгое время проходил проверки, а когда прошел, оказалось, что штат уже набран. Но поскольку выпускники ЦИТО были востребованы всегда, меня вызвали на беседу и предложили пройти военную службу в госпитале Погранвойск в Душанбе. Я согласился.

Госпиталь находился в отдалении от зоны боевых действий. Душанбе расположен примерно в 200 км от афгано-советской границы, проходящей по реке Пяндж. Но фронт оказался совсем рядом, врачи периодически вылетали, чтобы забрать раненых и доставить их в госпиталь.

Во время одной из таких операций был подбит вертолет. После обстрела он загорелся и, еле дотянув до аэродрома подлета, упал на ящики с боеприпасами. Молодой врач Александр Дорохин и фельдшеры, рискуя жизнью, успели добежать до горящего вертолета и эвакуировать раненых на безопасное расстояние. После чего сразу произошел взрыв.

   
   

А несколько позже, примерно за месяц до знаменитой операции по удалению гранаты из тела раненого бойца, Александр Дорохин был представлен к высокой награде за другой подвиг по спасению раненых:

— Наш вертолет завис у края утеса, солдат передавал мне тяжелораненого майора, я протянул к нему руки, и в этот момент боевая машина была обстреляна из пулемета, — рассказывает Александр Иванович. — Несколько пуль попали в майора — невольно он своим телом прикрыл меня, и вместе с солдатом они сорвались в пропасть. Я бы улетел за ними, так как стоял на самом краю, но пилот сделал резкий маневр, и мы с фельдшером упали в вертолет, который загорелся. В горящей машине мы перелетели Пяндж и сели на нашем берегу. Вертолет сгорел, а за нами прилетела новая «вертушка». Поскольку мы не смогли эвакуировать раненых, полетели за ними снова. Забрали всех, кроме солдата, упавшего в пропасть, и майора — он зацепился за что-то на склоне и подобраться к нему не было возможности. К сожалению, ночью он скончался от ран. А солдат, которого считали погибшим, остался жив и потом вышел к своим. Его на следующий день эвакуировали вертолетом на нашу территорию. Поскольку мы выполнили задание, доставив раненых в столь сложной обстановке, всех участников операции представили к наградам.

Операционное поле боя

Через месяц, в августе 1986-го, в госпиталь поступило много раненых. Среди них был и рядовой Виталий Грабовенко. При осмотре оказалось, что у него между грудной мышцей и ребрами застряла неразорвавшаяся граната.

— Я был первым врачом, осматривавшим его, — вспоминает Дорохин. — У него на груди была одна большая рана и много маленьких. Через них, как он объяснил, наружу вылетели осколки от гранаты, взорвавшейся под кожей. Обработал рану и сразу назначил рентген. На снимке увидел какой-то стакан, но рентгенолог заявил, что ничего там нет, и это просто артефакт — так называют посторонние предметы на снимке, не имеющие диагностического значения. В рентгенологии так бывает. Из-за отека и скопления крови определить под кожей и мышцами ничего было нельзя. Но через два дня отек спал, и я увидел контуры гранаты. Повторный рентген подтвердил её наличие, а саперы определили, что она находится на взводе. Сказали, что любое колебание может привести к взрыву, и его вероятность очень велика. Солдата сразу изолировали от всех.

Раненый Грабовенко. На груди нарисованы контуры гранаты, где она находится. Так делают для ориентации во время операции. Фото: Из личного архива/ Александр Дорохин

Граната была особой, не классической, на военном языке ее называют ВОГ-17М — «Выстрел осколочный гранатомётный». По форме это цилиндр 11×3 см, разрывающийся на кучу мелких осколков, поражающих все в радиусе 7 метров. На одном конце есть взрыватель, через несколько секунд после выстрела он отваливается, и граната становится на боевой взвод — при соприкосновении с малейшим препятствием она взрывается. По отсутствию взрывателя на рентгене, саперы определили, что граната уже взведена. А как она попала в солдата и застряла, осталось тайной.

— Сколько ни расспрашивали Виталия Грабовенко, каждый раз он все рассказывал по-разному, — объясняет Александр Иванович. — Саперы склонялись к версии, что уронили ящик с гранатами и одна сдетонировала. Но самое удивительное не в этом. Нам всем крупно повезло из-за того, что мы сразу не определили гранату у солдата. Скорее всего, я бы принял ее за осколок и удалил из раны, как это делается обычно. В результате погубил бы раненого, себя и всех вокруг.

Военные врачи впервые столкнулись с такой проблемой. Они советовались с коллегами, звонили в Москву, в Медицинское управление пограничных войск. Прибыл специалист из Москвы. Но никто ничем не мог реально помочь — ситуация была беспрецедентной. Начальник госпиталя в Душанбе подполковник Юрий Воробьев собрал совещание и объявил, что будет оперировать один, чтобы меньше людей подвергать риску.

— Когда обсуждали подготовку к операции и ее ход, я выступил и сказал, что лучше работать с ассистентом, — вспоминает Александр Иванович. — Вызвался добровольцем. Хотя я был самым молодым из хирургов, через 2 дня после операции мне исполнилось 28 лет, у меня уже имелся практический опыт, в ЦИТО самостоятельно выполнил ряд операций. Так что с профессиональной точки зрения был готов. Воробьев сразу закончил совещание, всех отпустил. И через некоторое время, подумав, согласился с моим предложением.

Воробьев и Дорохин в костюме саперов. Фото: Из личного архива/ Александр Дорохин

— Почему вы вызвались оперировать добровольно, вы фаталист?

— Нет, понимал, что я один из наиболее подготовленных к этому. Плюс я же первым осматривал Грабовенко, и это если не моя вина, то судьба уж точно. Раз меня тогда в первый раз пощадило, я обязан помочь командиру. По-другому просто не мог.

Перед операцией спал спокойно, хорошие сны снились, проснулся с уверенностью, что ничего плохого не случится, все обойдется. У меня так в жизни бывает. Накануне сложных операций может присниться сон о том, как все будет происходить. И это сбывается.

В госпитале готовились к операции серьезно, сделали специальный зажим для захвата гранаты с защитой для рук. Только они оставались неприкрытыми, все остальное тело защищал тяжеленный костюм сапера с бронежилетом. Он сковывал движения, было очень жарко. Тренировались на разряженной гранате, проверяя, как ее лучше захватывать зажимом. Операцию проводили в процедурном кабинете, а сами операционные были наготове, если в случае взрыва понадобится оказывать помощь хирургам.

Операция. Фото: Из личного архива/Александр Дорохин

— Я ассистировал подполковнику Воробьеву, — рассказывает доктор Дорохин. — Останавливал кровотечение из сосудов и первым в разрезе увидел, как блеснула граната. Завел крючки за мышцы, раздвинул рану, чтобы лучше было видно. Юрий Алексеевич зафиксировал гранату зажимом, аккуратно извлек ее и осторожно пошел с ней к колодцу, сложенному из мешков с песком на носилках. Я обратил внимание, что он повернулся таким образом, чтобы прикрыть меня от осколков в случае взрыва. Саперы накрыли гранату еще одним мешком, вынесли носилки по лестнице с третьего этажа во двор и там взорвали.

С точки зрения хирургической техники операция была не самой сложной и продолжалась 15-20 минут. Но опасность для хирургов была беспрецедентна, риск взрыва гранаты был крайне высок. Хирургов наградили боевыми орденами, Воробьева — Орденом Красного Знамени, Дорохина — Орденом Красной Звезды. И это неслучайно, операционное поле для них было полем боя.

Саперы выносят гранату. Фото: Из личного архива/ Александр Дорохин

Награда не нашла героя

Вернувшись в январе 1988 г. «на гражданку», Александр Иванович продолжил работу в отделении детской травматологии ЦИТО. Подполковник Воробьев возглавил хирургическую службу в Центральном госпитале погранвойск в Голицыно — в том самом, куда перед Афганистаном приглашали молодого травматолога Дорохина.

Десять лет назад их пригласили для съемок фильма о знаменитой операции. «А, Саша, наконец-то встретились, обидела тебя служба, Героем так и не стал», — по-братски приветствовал бывшего подчиненного Юрий Алексеевич. Как оказалось, за ту операцию по спасению раненых, когда был сбит вертолет и за ними пришлось лететь повторно, лейтенанта медслужбы Дорохина представляли к званию Героя Советского Союза. Но затем решение пересмотрели. Он, будучи срочником, а не штатным военным, единственный из участников этой операции остался без награды. Но судьба его все равно сложилась замечательно: защитил кандидатскую и докторскую диссертации, стал большим хирургом, ежегодно выполняет не менее 200 сложнейших операций. Многие пациенты благодарны ему за жизнь и здоровье, спасенные золотыми руками хирурга.

После Афгана в его жизни были ещё трагичные страницы. В 1988 г. доктор был командирован в Армению, чтобы спасать детей, пострадавших при землетрясении. Было очень много маленьких пациентов с тяжелыми сочетанными травмами, с синдромом длительного сдавления, не всем детям медицина могла помочь. Александр Иванович с трудом рассказывает об этом, и чувствуется, что он переживал эти события тяжелее, чем те 2 года Афганской войны.