Герой-пожарный, впавший в кому после автоаварии, задержался на Земле на целых 5 лет – чтобы продолжать спасать людей.
История Лёши Шкуратова и его семьи – о том, как безбашенность переходит в бесстрашие и как для проявления мужества необязательны исключительные обстоятельства: можно просто не врать, отзываться на чужую боль и любить.
2017-й. «Я Росомаха, я бессмертный, на мне всё затянется само!» – На картонке расчерчен алфавит, Лёха набирает слова по буквам, указывая взглядом на каждую, отец записывает за ним карандашом. «Задолбала ваша реабилитация!» – Лёха показывает «козу» – жест, означающий: «Ну сколько можно тут сидеть?!» Ребята из родной части подкатывают под окна многоэтажки в спальном районе Лёхину пожарную машину, спускают его на коляске вниз, помогают дотянуться неслушающейся рукой до её густо-красного бока. «Донт стоп ми нау! – орёт Лёха любимую строчку из любимого Фредди Мерькюри. – Не останавливай меня сейчас! Я чувствую себя таким живым!» Никто его не слышит…
Этим апрелем помянуть Алексея Шкуратова (он умер от осложнений после плановой операции) собрались десятки людей, помнивших Лёшу – неудобного и отзывчивого парня, последние 5 лет не умевшего ходить и говорить.
И только один человек был рад, что Лёша наконец, долго поупиравшись, ушёл.
Всё – на грани риска
«Я родила сына «в рубашке», т. е. в околоплодном пузыре, это хороший знак, отметка счастливчика, и после аварии в нас не было уныния, – вспоминает Лёшина мама . – Ни когда стояли с Женькой, его отцом, под окном шоковой реанимации Склифа, и нам говорили: шансов –1 на 10 000. Ни когда каждый день приходили уже в обычную реанимацию, помогали медсёстрам. Ни когда учили сына заново есть ложкой, вставать, держать карандаш, нажимать кнопки… Я всегда верила, что мы его вытащим. Но, видимо, Лёха так плотно жил до аварии, что за 30 лет израсходовал запас бессмертия».
Как шагреневая кожа или крылья из крапивы, которые в сказке сестра плела для братьев, Лёхина «рубашка», сакральная подушка безопасности, в которую так верила мать, скукожилась. Но то, что успело произойти до этого, нет, не умаляет боль. Но придаёт ей смысл.
«Лёша – это была живая ртуть, человек, который каждый день во что-то вляпывался и при этом всем помогал, – рассказывала о нём сестра Ксения, когда в «АиФ» вышел первый материал о Шкуратове. – Отчаянный, на грани риска. Однажды угодил под автобус – а потом с гипсом прыгал с мостков в речку. Лазал по крышам, попадал в милицию. В 14 лет летал на дельтаплане: ветра не было, и тогда Лёха стал поддувать крыло, набирая воздух в лёгкие! Он начал носить смокинг с красными кроссовками ещё до того, как это стало остромодным. Был трудным подростком и стал трудным взрослым. Хотя это не помешало ему окончить музыкалку, перечитать всю домашнюю библиотеку и откликаться на каждый зов: менять колёса жёнам друзей, везти на скорости 200 умирающую тётю прямо через поле в поселковую больницу. В ответственные моменты всё Лёхино мальчишество куда-то девалось. Он был первопроходцем, заходил в огонь ещё до начала тушения с фонарём, сквозь дымовую завесу – вывести людей. В деле его безбашенность оборачивалась бесстрашием».
Лёха сутки сидел в завалах метро «Славянский бульвар», выносил живых и мёртвых: «Мам, девчонку вынес моего года рождения, паспорт от неё только остался, как так?» А когда всё было позади, Лёхино ребячество вылезало снова. Из горящего Министерства обороны в 2016 г. вытащил двух генералов. Сам вышел в чьих-то новеньких генеральских погонах, таща на себе спасённых.
А потом Шкуратов стал подопечным фонда «АиФ. Доброе сердце». В Лёху въехала фура.
В 2018-м мы с вами собрали средства для Лёшиной реабилитации в Греции, что ускорило восстановление – насколько это возможно после того, как тебя вырезали автогеном из сплющенной, как банка кока-колы, машины: летом 2016-го Шкуратов припарковался на стоянке кафе на трассе, возвращаясь из отпуска в часть; когда его достали, в руке так и была зажата тысячная бумажка.
У постели обездвиженного Росомахи семья делала всё возможное. И даже невозможное. Из Ростова в Москву приехал папа Женя, с которым мама Света была давно в разводе, и стал сиделкой сыну. Лёшин отчим Игорь, за которого Света вышла замуж, когда ему было 28, а ей 38, зарабатывал на реабилитацию и кормил всех («Выходит, у вас два мужа?!» – поражались медсёстры, когда старшие Шкуратовы втроём появлялись под окнами реанимации. «Выходит, что да», – разводила руками Света). Сестра Ксения обивала пороги судов и собесов, вытрясая положенное брату: пандус в 17-этажке в Чертанове, противопролежневый матрас, памперсы, социальное такси. В итоге собес пригласил её к себе в штат, но она вышла на работу в фонд «АиФ. Доброе сердце». Все Лёхины друзья, даже бывшая девушка Лидия, с которой расстались за месяц до аварии, постоянно были рядом и помогали. Пожарного, который на себе выносил людей оттуда, откуда не всегда возвращаются, ежедневно приходящие на дом специалисты учили алфавиту, держать голову и пить сок из трубочки. И Лёха действительно многому научился: вспомнил свой пароль от соцсетей и спустя 2 года после аварии ответил на какое-то заблудившееся сообщение с вопросом: «Как дела?» – «Норм». Сидел за столом, помнил, как зовут племянника, родившегося у Ксении, шутил – жестами, показывал «козу» и просил поставить Фредди. «Донт стоп ми нау. Ну ещё чуть-чуть, не сейчас…»
Росомаха понимал, что не войдёт в огонь, не наденет красную бабочку и не будет отжигать с голым торсом на дискотеке, отобрав микрофон у каких-то чернокожих музыкантов. «Но я верила, что мы поставим его на ноги, и молилась только, чтобы никто не струсил».
Никто не струсил. Но Лёха всё равно ушёл.
Нет Лёхи – нет проблемы
«Прошу закрыть дело в связи со смертью истца».
Шкуратовы бились за свою любовь до конца. Который наступил после того, как после операции, подцепив «корону», ослабленный Лёха несколько месяцев погибал от внутрибольничной инфекции. А струсил хозяин ставропольского автопарка грузового транспорта, чей заснувший водитель и снёс на огромной скорости своей многотонной фурой Лёхину легковушку. Иван Писаренко 5 лет прикладывал усилия, чтобы уйти от ответственности. Водитель отсидел год и 4 месяца, хозяин выплатил единожды ущерб, а затем, когда Лёхе дали бессрочную инвалидность и его лечение вылетало уже в сотни тысяч, юлил до последнего. И, почти согласившись пойти на мировую, отказался от всех обязательств, когда 18 марта адвокат Шкуратовых Максим Цзен сказал в суде: «Ваша честь, моего подзащитного не стало 6-го числа». И суд согласился закрыть дело. Нет Лёхи – нет проблем.
Иное решение суда (нынешнее Шкуратовы обжалуют, а «АиФ» просит прокуратуру обратить внимание на этот случай) не помешало бы Лёхе уйти. Но в этом деле должна восторжествовать справедливость. Как она торжествует в Лёхиной, такой короткой, но ясной судьбе.
«Этой весной, как и 5 лет назад, мы каждое утро ехали с Женькой в Склиф, – говорит Света. – На ватных ногах шли, как на эшафот, от метро, не зная, что услышим от того же врача. Снова заходили в Филипповскую церковь, которую я исползала всю на коленях…»
За полгода до аварии Лёха стал веганом, занялся джиу-джитсу, на любимую музыку стал смотреть с точки зрения вечности («У «Битлов» музыка от Бога, а «AC/DC» – точно от сатаны») – «король эпатажа» и самый трудный парень с района, герой-спасатель и возлюбленный сын, он как будто к чему-то готовился. «Лёша не ушёл сразу после аварии, словно ему нужно было время – подготовить меня, спасти отца (Женька, похоронив родителей, загибался в одиночестве в Ростове), дать друзьям попрощаться», – ищет Света объяснение судьбе сына.
Истории, в которой свет и тень идут рядом, как пламя в чаду, и подчёркивают красным – где отчаяние, а где отвага, где честь и где подлость, где огромная вера и где сила жизни, которая всегда берёт своё.
На похоронах в храме из окошка на гроб падал первый мартовский луч. Ослепляя небесным светом Лёху, бесстрашно входящего, наконец, в пределы, откуда не возвращаются.
«Если есть деньги на помин души Алексия, не несите их в церковь – отнесите в приют Ангела на Таганке для бездомных, – сказал батюшка. – Потому что единственное, что вас спросят ТАМ: навестил ли ты больного и в темнице, накормил ли голодного и принял ли странника?»
И тогда будет иной суд.